Носовой платок под пальто, в боковом кармане пиджака. Развернув, недоверчиво нюхает. Так и есть, мать опять надушила украдкой... "Не дыши говорит. - Прикоснусь к тебе "Красной Москвой"..." Утирает ей щеку. И ногу. Нейлон начинает искриться влажным блеском.
И туфлю тоже.
Снова по крыше дождь.
- Хорошо тебе было?
- Нет слов... - К чему, если наглядно все и так. - А тебе?
Если верить, всегда ей хорошо - когда она с ним. Она начинает рассказывать про картофельную эпопею, давая затянуться в сильных местах.
- Сволочи, - резюмирует он. - Как тебе моя мама?
- Понравилась. Только она такие вопросы задает, что...
- Про семью?
- Про все. Про Вену, про Будапешт. Знаю ли, как предохраняться, почему выбрала французский, знаю ли, что значит французский поцелуй...
- Про брата ей сказала?
- Про кого? Нет... Только про сестренку.
Вдруг он замечает широкие темные окна в здании за стеной через улицу. Радиозавод.
- Ли Харви Освальд здесь работал.
- Кто?
- Один американец...
Ей уже смешно:
- Который засунул палец?
- В общем, да. Только в такую жопу, что не отпустила. Втянула с головой... - Еще одна "БТ", окурок которой она придавливает на деревянной решетке пола. - А жил на вашей улице, - заканчивает он.
Пора. Они встают. Он засучивает рукава пальто и, сводя руки, как фокусник, пробивает пальцами резину, внедряет в щель. Но двери, которые он перед этим развел одним движением, наружу не разжимаются. Его охватывает паника, которую он подавляет, мысленно произнося: "Клаустрофобия". Напрягая грудные мышцы, он прилагает усилия. Но дверцы как спаяло. Разбирает смех:
- Похоже, я резко ослабел.
- С чего бы?
- В том-то и дело...
Поднимается по ступенькам, берется за поручни, бросает себя каблуками в стекло. Как бронированное. Может быть, лучше лобовое? Из кабины?
- Чего-нибудь тяжелое, - озирается он по пустым сиденьям.
- По-моему, входили мы с передней.
- Разве?
Он срывается. Гремят каблуки.
Передняя разжимается. Он выглядывает - направо, налево. Никого.
Спустившись по ступенькам, она подныривает под руку, соскакивает на бордюр, перешагивает проволоку ограждения, хрустит на газоне тающим градом, а на тротуаре раскрывает зонт.
Он смотрит на нее, удерживая дверцы. Плащ ей великоват. В нем она похожа на девушку из "Шербургских зонтиков".
Потом они смотрят из-под зонта на свой обливаемый ливнем троллейбус, внешне не отличимый от всех других, сложивших до утра свои электрические рога.
Мама сидит на кухне, рядом "Медицинская энциклопедия".
- Ты ей понравилась.
- Она мне тоже. Бедняжка...
Коварные переходы неизменно застают врасплох:
- Почему бедняжка?
- Лечиться надо. А то будет, как Надежда Константиновна.
- Кто?
- Крупская. Супруга Ленина. У нее тоже базедка была.
- Что за базедка?
На хер?
- Базедова болезнь. Отсюда и глазищи эти. А также повышенный интерес...
- К чему?
- Сам знаешь.
- Меня это как-то не пугает.
- А зря. Высосут из тебя весь интеллект, и ничего ты в жизни не добьёшься...
- Ленин добился.
Она вздыхает и, опираясь на спинку стула, слезает на пол. На всякий случай он отстраняется.