Свалив тяжесть в кухне на пол, она показывает ему ладони, продавленные ручками авосек.
- Мне обещали тебя трудоустроить.
- Кто?
- Девочки. Передают тебе привет.
- Какие еще девочки?
- С которыми ты учился в нашей школе.
- Ты отваживала как "преждевременно созревших".
Слышать этого она не хочет:
- Все устроены, работают. Кормунина Оля из заводской столовой в булочную перешла, теперь мукой мы обеспечены. Зойка в "Прозодежде". Польские джинсы ожидают, отложит тебе пару. А Волкотруб в отделе пылесосов стоит, в "Хозяйственном". Хорошая девка стала! Муженек ее за длинным рублем погнался на остров Ямал. Сейчас бы гулять да гулять, так ребенок на ней. Пусть, говорит, заходит. В подсобку может тебя устроить. Холодильники распаковывать.
- Гвоздодёром?
- Что?
Он выбирает промолчать.
Она начинает чистить картошку.
- В молочном встретила - помнишь, когда мы ездили на водохранилище, лодка перевернулась, а потом ты глаза все пялил на даму в розовом белье?
- Не помню.
- Сынок ее на поросенка похож, ты еще говорил: "Как маленький Хрущев". Так тоже ездил поступать в Москву. В самый, говорит, престижный вуз. Как он там, МГИМО? МИМО?
- И мимо?
- Поступил. На внешнюю торговлю. Мать прямо светится от счастья. Ездить у меня будет, говорит.
- Будет. Но не у нее. У государства.
- А что в этом плохого?
- Я на государство работать не собираюсь.
- В концлагерь готовишься? Там заставят.
- Почему в концлагерь? У меня будет свободная профессия.
- Свободная... Ленин что сказал? Жить в государстве и быть от него свободным... Ой!
Порезавшись, мама подставляет палец под кран, сообщая, что раньше любая ранка на ней мгновенно заживала, а теперь...
- Давай почищу?
Мама отказывается, но он убеждает, ссылаясь на отца Маяковского, и, заклеивая пластырем, она уступает:
- Глазки только вырезай.
Цинически он ухмыляется, прозревая, что в ее уме ударение перепрыгнуло на "глазки". Они стоят плечом к плечу, спуская ленточки очисток в раковину, но ухо держит он востро.
- Как там твоя... Она мне знаешь, кого напоминает? Цирковую лошадку.
Лошадку так лошадку. Лучше, чем Надежда Крупская...
- Нормально.
- Не расписались еще?
- В ближайших планах нет.
- В дом-то уже вхож?
- Случай не представился.
- Что ж, семья не бедная, - говорит она с осведомленным звучанием. Понавезли из-за границ. Но счастья там большого нет.
- Ты откуда знаешь?
- Говорят...
Вот он, "Man sagt". Слухи, сплетни, пересуды. Молва. Категория неподлинного бытия, описанная Хайдеггером (в критическом пересказе товарища Ойзермана). Он полон экзистенциального презрения:
- Кто говорит?
- Люди.
- Где?
- Например, в гастрономе. Она ведь в Доме со шпилем у тебя живет? Там гастроном хороший. Снабжение нам не по чину...
- И что говорят в гастрономе?
- Папаша ихний раньше в штабе округа работал. Не только работу потерял, пришлось из армии уволиться...
- Почему?
- А то не знаешь...
- Про что?