Дядин, видимо, не слышал его голоса, он подставил ухо к отверстию в двери и на несколько секунд замер, прислонясь к ней плечом.
- Правда ли? - глухо спросил он.
И голова его стукнулась о дверь.
- Разные сумасшедшие - а я страдай тут... - возвышая голос, бормотал Лукин; он вытягивал шею к двери, точно собираясь прыгнуть, и таращил глаза, свирепо округляя их.
Фёдор Дядин тяжело выпрямился, встал у двери спиною к ней, опустил голову и, отирая потное лицо, молчал секунду, две, три.
- Я, - высоким голосом воскликнул Лукин, - не желаю с вами - слышали? Желаю выйти! Вы тут говорите разное... я боюсь!..
Он тонко позвал:
- Надзиратель!
И голос его, взвизгнув, оборвался.
Дядин смотрел на него, печально покачивая головой. Лицо у него было серое, он задумчиво кусал губы, а пальцы рук его крепко сжались в кулак.
- Что вы? Пропустите меня в дверь! - потребовал Лукин, понижая голос.
- Вот ты чего боишься! - тихо сказал Дядин.
- И боюсь! - отозвался Лукин, пряча глаза. - Конечно! Может, вы не в своём уме!
- Да-а! - протянул Федор Дядин. - Стало быть, ты выпытывать меня послан?
Лукин приподнялся на носках и снова негромко позвал:
- Часовой! Эй!
- Ну, если ты шпион, - иди, скажи им, что всё сделал я, что я тебе сознался! Иди!
- Заперто же! - вполголоса и сердито сказал Лукин, кивая головой на дверь.
- Отопрут! Только - вот что...
Дядин подвинулся вдоль стены, шаркая по ней локтями, остановился против маленького солдата и увещевающе заговорил:
- Своё, что тебе приказано, ты сделал, значит - обещанное получишь. А о том, что из коридора про тебя сказали, зачем ты ко мне послан, - об этом не говори начальству - слышишь?
- Ладно! - ответил Лукин, не глядя на Фёдора и поёживаясь.
- Погоди! Почему не надо говорить об этом? Ведь сказал мне один и не известно тебе - кто, а в коридоре - девять солдат. Всех начнут бить, стращать. Зря будут мучить людей. Ты сам солдат и должен понять - лишнее это!
- Понимаю! - с досадой отозвался Лукин.
- Ты мне побожись, что не скажешь.
- Чего же я буду божиться? Разве вы поверите теперь!
Почему не верить?
- Если я взялся... за эдакое...
- Это ты по глупости. Дурак ты - вот и взялся. Л теперь, один грех сделав, другой - обойди.
Оба говорили торопливо, но тихо. Один - спокойный, печальный, другой подавленный и унылый. Оса влетела в камеру и кружилась в ней, путая своё струнное жужжание с голосами людей.
Лукин отвернулся к окну и, глядя вверх, прошептал:
- Ей-богу - не скажу...
- Скажешь только про меня - верно?
Тогда Лукин взглянул в лицо ему и, поводя плечами, воскликнул ноющим от страха голосом:
- Расстреляют же вас!
Дядин отодвинулся подальше от него, спокойно говоря:
- Уж это всё равно - они и без тебя не помиловали бы... Иди!
Быстро сорвавшись с места, Лукин пошёл к двери, а Фёдор плотно прижался к стене - и придержал спереди рубаху свою, точно не хотел, чтобы она коснулась платья солдата.
Подскочив к двери, Лукин бил в неё ногой и кричал, раздражённо и тонко:
- Надзиратель! Отпирай!.. Черти!..
Но вдруг, оборотясь к окну, сказал торопливо и громко, чтобы преодолеть шум за дверью:
- Я не Лукин, а - Федосеев...
Дядин махнул на него рукой.
- Это всё равно мне!..
- А-ах! - воскликнул Лукин, толкая дверь руками. - Ну возятся же!
И пошатнулся: дверь отворилась, в камеру шагнул, сдвинув шапку на затылок, надзиратель Макаров, оттопырил усы и сурово спросил:
- Который безобразит, а?
- Ведите меня отсюда! - перебил его Лукин и, размахивая руками, лез вперёд, стараясь оттереть надзирателя с дороги. Макаров толкнул его в грудь.
- Куда прёшь!