- Ты же его так хвалил, - замечает Таня.
- А я ничего и не говорю. Прекрасный парень.
Таня с Федоровым останавливаются около Большого театра посмотреть, как люди идут в театр. Вернее, как бегут опоздавшие и томятся непопавшие.
- Внук растет, - почему-то говорит Федоров.
- Он на тебя похож, - отвечает Таня.
- Ну, звоним последний раз. Если нету - идем в кино. И все.
"Хоть бы не было", - думает про себя Таня.
Но на этот раз Каштанов дома.
- Гриша, Гриша, ты никогда не узнаешь, кто с тобой говорит, - улыбаясь, кричит Федоров в трубку. - Киев помнишь? Партшколу помнишь? Это Федоров, Михаил Федоров, не Иван, а Михаил. Здравствуй, Гриша!
- А-а, - отвечает незнакомый голос. - Какой Федоров?
- Михаил Федоров. На партийной конференции мы с тобой виделись последний раз. Вспоминаешь? Здравствуй, Гриша!
- Здравствуй.
- Вспомнил, наконец.
- Как же ты меня нашел? Разыскал?
- Ну нашел и нашел, - радостно и возбужденно говорит Федоров. - Как ты, Гриша? Какой стал, старый, толстый? А Снегирева помнишь? Я его вижу иногда.
- Снегирева помню.
- Ну, какой же ты стал, а? - продолжает быстро спрашивать Федоров. Дети есть? Большие? Очень приятно, очень хорошо найти тебя. - Федоров растроганно улыбается, и Таня тоже улыбается, глядя на него. - Где ты сейчас работаешь, я знаю, прочитал в газете. Кого из наших видишь? Где Глебов? Розенштам? Живы?
- Не встречал.
- А я Иванеева встретил в Ленинграде. Он меня узнал, а я его нет. Седой совсем, постарел, но молодец. Инструктор горкома.
- А ты сам-то где? - спрашивает Каштанов.
- Я приехал в Москву в командировку.
- А где сам-то?
- Работаю прорабом, живу в Смоленске. А ты как, все эти годы в Москве? Свиридов наш генералом стал, черт!
- Знаю Свиридова.
- Хорошо бы его повидать! Вспомнить старое, поговорить. У меня сохранилась фотография, перед самым фронтом мы снялись, там все наши ребята. Крылов умер недавно; И ты там есть, сбоку стоишь. А какие мы там молодые, Гриша, а? Сколько лет прошло, ну-ка, скажи!
- Много, - отвечает Каштанов.
- А голос ты мой узнаешь?
- Голос не узнаю.
- А я твой узнаю. Сперва не узнал, а теперь узнаю. Ну скажи что-нибудь. Сын у тебя? Или дочь? Может, внуки есть?
- Дочь.
- Узнаю твой голос, конечно, узнаю! А ты что такой скучный? Нездоров?
- Здоров.
- Что, Гриша, часто нашу молодость вспоминаешь? Я, признаюсь, часто. Даже вон племянницу замучил.
- Так ведь что вспоминать, работать надо.
- Это верно, - соглашается Федоров, - это ты верно подметил. Но я люблю нашу молодость. Дорожу, как говорится. Ну, Гриша, повидаться бы нам хорошо. Я с племянницей здесь.
- Я тут ни при чем, - сердито шепчет Таня.
- Так ты звони. Звони, - говорит Каштанов. - Позвони мне знаешь когда? Сейчас посмотрю, подожди минутку.
- Жду, жду.
- Минуту. Позвони-ка ты мне в среду. Да, в среду! И мы условимся, когда встретиться.
- А я завтра уезжаю, - говорит Федоров.
- Будущая неделя у меня вся занята, понимаешь, - продолжает, как будто не слыша, Каштанов. - Понедельник, вторник, среда...
- Так как же?
- Вот именно, - шутит Каштанов, - значит, в среду и договоримся. А ты звони, звони, не стесняйся. Сегодня не дозвонился, завтра звони. Понастойчивей, понастойчивей.
- Ну, будь здоров! - Федоров вешает трубку. - Как был дураком, так дураком и остался, - спокойно говорит он Тане, выходит из телефонной будки и останавливается.
- То есть как?
- А вот так.
- Что он тебе такого сказал?
- В том-то и дело, что ничего не сказал.
- А почему ты рассердился?