«ʙ ʍиᴩᴇ нᴇᴛ ничᴇᴦ᧐ бᴇᴄᴨᴩиᴄᴛᴩᴀᴄᴛнᴇй ᴄʍᴇᴩᴛи. ни ᧐дн᧐ жиʙ᧐ᴇ ᴄущᴇᴄᴛʙ᧐ ᧐нᴀ нᴇ ʍинуᴇᴛ, н᧐ ᴧюди ᴄ зᴀʙидн᧐й из᧐бᴩᴇᴛᴀᴛᴇᴧьн᧐ᴄᴛью бᴀᴩᴀхᴛᴀюᴛᴄя, бᴩыᴋᴀюᴛᴄя, цᴇᴨᴧяюᴛᴄя зᴀ жизнь д᧐ ᴨ᧐ᴄᴧᴇднᴇᴦ᧐, ᴋᴀᴋ и я» из днᴇʙниᴋ᧐ʙ б᧐ᴄ᧐н᧐ᴦ᧐ᴦ᧐ ʍᴀᴦᴀ
Раны, образовавшиеся где-то в районе живота, уже не болели, но крови было много. Подошедший к нему Мори, так и сказал:
— Из тебя, как из кабана набежало.
Ма’Ай лежал на левом боку. Пошевелиться или сказать что-то сил не было. Ни сил, ни желания. Страшно не было, полный покой охватил его, похожий на некую негу. Умиротворение полностью захватило его сознание. Ма’Ай все слышал и видел, но в нём отсутствовали те душевные порывы двигающие живыми.
Мори подтянул его к крыльцу, придавая сидячее положение его обессиленному телу и сам сел рядом.
— Мы с тобой как добрые приятели, не правда? — спросил Мори, слегка тронув Ма’Айя плечом. — А ведь так и могло быть. Я бы жил в этом охотничьем домике, ходил на охоту, возможно у меня был ребенок, как Торин.
Он указ на остывающее тело мальчика, чьи распахнутые голубые глаза, не видя смотрели в вечность.
— Да, приятель, ты умираешь, — вернулся его интерес к Ма’Айю, он по-дружески приобнял его, прижимая к себе одной рукой. — Так что если тебе повезет, ты встретишься со своей богиней. Прости, забыл ее имя.
Мори засмеялся наклоняясь лбом в сторону Ма’Айя, будто сообщил ему некий неудобный секрет.
— Стоит отметить, в тебе столько сил, столько энергии, я никогда не чувствовал себя столь бодрым. Я начинаю жить по-настоящему! Но знаешь, мне обидно. Я тридцать лет прожил с ними, а они, без сожалений, заменили меня, на тебя. Теперь я делаю с тобой тоже самое, заменяя тебя мной. Все справедливо.
Мори немного помолчал и завел разговор, он, вообще, был любителем поболтать.
— Знаешь, что думаю, Ма’Ай, я тебе покажу кое-что, чтобы ты понял, твоя смерть не напрасна, а ради любви. Моей огромной любви к Ашран. Ты поймешь. Возможно, ты будешь единственным человеком, кто сможет меня понять, — он повернул голову Ма’Айя к себе, вглядываясь в глаза. — Смотри! Этому я научился у Ашран.
Даже безвольно и без желания Ма’Ай потонул в его взгляде…
Он бежал, не замечая пейзажа вокруг. Деревья пролетали мимо расплывчатыми гигантами и уносились прочь. Невысокий мох глушил звук шагов. Он миновал заросли кустарника ни на секунду не замедлившись. Задерживаться было нельзя. Он задыхался, глотая холодный зимний воздух.
Думать о том, куда бежит, при этой сумасшедшей гонке было невозможно. Ощущение времени стерлось. То ли сжалось, то ли наоборот растянулось. Сложно сказать, как долго это длилось.
Но он знал, что должен бежать дальше, но ноги уже не хотели его слушать. Всё в нём кричало, требовало остановиться и рухнуть на землю. Хотел оглянуться назад на своих преследователей, но споткнулся и полетел вперед, едва успев выставить руки.
Земля была приятно холодной. Всхлипывая, он судорожно вдыхал воздух…
Сюжет без погони, как роман без любви. Один бежит, другой догоняет. Из этих двоих кому-то должно повезти. Беглецу не повезло…
Жгучая боль в запястье, распустилась цветком по руке. Дернувшись, он прижал руку к себе. На сгибе кисти виднелись два круглых отверстия, из которых сочилась кровь. Змея, никогда не суетится попусту. У неё огромное терпение и самообладание. Действует очень быстро и чётко в самую решающую секунду, обескураживая напрочь жертву. Вот и он не приметил её, притаившуюся в корнях дерева рядом, когда раскинул руки. Случайная жертва…
Он резко подскочил и тут же ощутил слабость и головокружение, его замутило. Вокруг будто резко наступила ночь или глубокие сумерки. Он испугано моргнул и сделал пару шатких шагов назад, подальше от змеи. Неожиданно он натолкнулся на что-то спиной. Прямо за ним стояла волшебно красивая девушка в ореоле золотистого мерцания волос. Слабость достигла предела, он стал заваливаться назад. Девушка подхватила его, помогая телу плавно опуститься на землю, и обхватив болезненно опухшую руку своими ладонями, прикрыла глаза.
Он почувствовал, как странное тепло разливается по телу. Вслед за этим теплом в его душу проникало чувство, похожее на эйфорию, прогоняя из его тела все признаки отравления ядом. Ему стало лучше, он даже сел. Девушка тепло улыбнулась ему, он ответил ей тем же. Внезапно из глубин леса раздался, перелай собак, она испуганно обернулась, отпустила его руку и встала. Отчего-то ощущая себя рядом с ней очень маленьким и слабым созданием, он схватился за подол её коричневого платья, сминая пальцами добротную ткань, умоляя:
— Пожалуйста, не уходи…
Она обеспокоенно посмотрела на него, затем опять в лес, где среди деревьев мелькали приближающиеся псы. Присела перед ним, и, взяв за плечи, глядя в его глаза произнесла:
— Жди. Я вернусь за тобой…
Приятно предполагать сюжет, заранее зная, чем всё кончится. И вообще, лестно чувствовать себя умнее всех?
Он проснулся охваченный тревогой, сердце билось о клетку его ребер подобно загнанной птице. А проснулся ли? Ужас сна был более приятным, чем то, что окружало его. Даже если это был кошмар, он не хотел просыпаться, по крайней мере, в его сне была она. Она, единственное, что помогало ему не сойти с ума от отчаянья в этой тёмной обители. Тьму, как отсутствие света, он не боялся. Тьма — настоящая тьма — это не отсутствие света, а страх, что свет никогда не вернётся. Его светом была она. Он не знал, кто это девушка и уже сомневался, а имел ли сон отношение к его реальной жизни. Как долго ему ещё ждать?
Но было в темноте кое-что ещё, тёмный голос, что шептал ему разные непонятные вещи. Последнее время он пробрался и в его сны, нашёптывая и там. Он боялся, что не сможет противостоять, и этот шёпот завладеет им. Он сел на своей грубо сколоченной кровати с жестким матрасом без простыней, опустив босые ноги на холодный каменный пол своей темницы. Тишину нарушил звон цепи, что тянулась от его ноги к стене. Он знал, что дверь не заперта. Но длина цепи, позволяющая свободно перемещаться внутри, к двери не давала даже приблизиться.
Сколько он здесь, он не помнил. В кромешной темноте дни сливались и путались. Мог только предполагать, что долго. Его одежда, в которой он был изначально, давно стала мала. После чего его мучители выдали простую домотканую рубашку до колен, сейчас она стала короче. Он понимал, что вырос. Изменилось и его мышление, он поумнел, стал замечать многие вещи, на которые раньше не обращал внимание. Хотя многое так и осталось за гранью его понимания. Например, почему он здесь?
Долгое время он мысленно обращался к своей семье и плакал. Ему было очень жаль, что он, наверно, никогда не увидит свою маму. Надеялся, что они хотя бы думают о нём. Он обещал семье, и эти стены свидетели его слов, что если вернётся, то будет во всём помогать, перестанет плохо относиться к брату, будет делиться, будет приветливым и много чего ещё. Что они заметят, как он изменился. Возможно, он недостаточно показывал, что любит их? Но, честное слово он их обожал! И надеялся получить прощение.
Со временем лица родных стёрлись в его воспоминаниях, оставив лишь скудные отголоски нескольких мгновений. А ещё… Ещё он жалел, что ему очень понравился кролик…
Воспоминания унесли его прочь в яркие картинки прошлого. Была весна. Воздух перестал пахнуть сыростью, бесконечных зимних дождей и благоухал ароматами зелени. Их маленькая хижина на окраине леса готовилась утонуть в набиравших силу листьях вайи, тех, что не понятно, где заканчивается стебель и начинается лист. Его отец был охотником, обязанностью которого было защищать город от хищных зверей, отлавливая последних. Отец рассказывал, как обмануть умное зверьё, учил мастерить ловушки. Самым потрясающим было то, как глупо попадались, рябы, небольшие серые птички. Чтобы поймать их, нужно лишь правильно выкопать ямку, под верным углом и насыпать туда ягоды или накрошить хлеба. Птички складывали крылья и ныряли в ямку, а обратно выбраться не могли. Он был гордостью отца. У него всё получалось лучше, чем у брата, что был на год старше его.
Мать любила в тёплое время года накрывать стол на крыльце дома, чем сейчас и занималась, ожидая отца. Брат носился с собаками перед домом, а он мастерил очередную клетку, старательно очищая ветки от коры. Он недовольно посмотрел на брата. Собаки любили брата больше, чем его. С ним они никогда не играли, будто только терпели. Им не нравилось даже то, что он их гладит. Было завидно и обидно.
Отец вернулся неожиданно, шагнув из-за дома. Брат взвизгнул и кинулся обнимать отца. Он же спокойно посмотрел на отца и лишь кивнул, приветствуя, стараясь показать себя достаточно взрослым, чтобы не вести как ребенок. Ему было шесть. Ему тоже хотелось прильнуть к отцу, но он сдержался.
Отец был недоволен. Он швырнул на стол небольшую тушку животного, едва не попав в тарелки расставленные матерью. Она вскинула руки:
— Ну что ж ты творишь, дорогой?!
— Это всё, что было. Какая-то зверюга переломала все ловушки и отлично полакомилась за мой счёт.
Мать, похлопав его по плечу, велела:
— Ну-к унеси это отсюда.
Он отложил ветку и послушно пошёл выполнять указание, пока мать хлопотала вокруг отца. Всё, что было, оказалось, маленьким кроликом. Отец приносил кроликов и до этого, но они были огромные и серые. А этот был крохотным, помещался в его ладонях, шёрстка была белой с легким рыжеватым оттенком, удивительно мягкой и приятной на ощупь.
— Брось его псам! — крикнул отец.
Но он прижал тельце к себе и скрылся в доме. Он хотел оставить кролика себе, в доме он спрятал его за дровяник и вернулся к столу.
Позже ночью, когда все заснули, в свете слабой настольной лампы он прокрался к дровянику, где гладил маленькое существо, пропуская пушистую шёрстку сквозь пальцы. Было очень жаль малыша. Старательно прощупал тельце, которое уже стало твёрдым. Отец убил кролика, сломав ему шею. Направляя движение пальцев, непонятным ему чутьём он старался исправить поломку, и казалось, будто косточки встают на место. Его уши уловили слабый шёпот, похожий на шорох листьев, а лица коснулся лёгкий ветерок, скользнул по руке и затих в тельце животного. Он почувствовал лёгкий удар маленького сердца под пальцами. Сначала не поверил, но повторный стук убедил его в верности ощущения. Обрадованный он положил кролика обратно в тайный уголок и ушёл спать.
Радости его не было предела, когда на следующий день в углу дровяника он обнаружил малыша живым, он таращил на него свои тёмные отдающие красным глазки и прижимал ушки. Он его ждал, понял он. Он сунул его за пазуху и побежал подальше от дома, чтобы полюбоваться кроликом. Где-то в глубине души понимая, что, то, что мертво не может статься живым, но малыш был таким милым.
Теперь он носил кролика за пазухой, а на ночь оставлял в дровянике, где тот послушно ждал его. На их прогулках его новый друг весело скакал вокруг него, жевал травку, сидя рядом пока он мастерил силки, косясь на него своим черно-красным глазом. В один из дней он сказал кролику:
— Надо дать тебе имя! У всех оно есть. Наших псов зовут Тута и Тата. Глупые имена, правда? — рассмеялся он, делясь своими мыслями с кроликом. Тот повернул свою мордочку к нему другим глазом, будто соглашаясь.
Он крепко задумался и наконец, объявил:
— Мори! Я буду звать тебя Мори. Мори означает лес на каком-то старом языке, мне папа говорил. И тебе подходит, ты моё лесное чудо.
Счастье от вновь приобретенного друга, что был столь верен ему и послушен, длилось недолго. В один из дней брат, будучи обиженным за то, что он не берёт его с собой, прокрался за ним на полянку, куда он выбирался с Мори. Он не успел остановить брата. Когда он зашёл в дом, отец уже всё знал.
— Твой брат, сказал, ты завёл кролика? Покажи!
Ему пришлось достать кролика:
— Я назвал его Мори, — пояснил он.
Отец придирчиво его осмотрел и спросил:
— Откуда у тебя кролик?
Он замялся, не зная как объяснить. А потом всё рассказал…
Это было начало его кошмара. Отец разозлился, он выхватил Мори из его рук и зашвырнул в печь в которой полыхал огонь. Он закричал, отец держал. Мори визжал в печи. Визжал. Визжал…А потом затих. Слёзы градом полились из его глаз, он рыдал всю ночь.
Вечером его почему-то отселили с печи от брата, постелив на лавке. Матушка более не обнимала его, испуганно шарахаясь от него…
Он закрыл лицо ладонями. Успокоившись, он встал и проследовал к большому корыту, в котором была вода. Зачерпнул пригоршню, ополоснул лицо. Вода уже приобретала затхлый запах.
Вскоре от её питья буде нещадно крутить живот, поморщившись, подумал он.
Воду периодически меняли. Два крепких парня таскали её вёдрами, наполняя корыто, и выносили нечистоты из ведра. С ним они не разговаривали, хотя когда он только попал сюда, он пытался. Один из парней сжалился над ним и ответил:
— Мы не можем тебе помочь. Мы такие же, как и ты.
Парень задрал штанину и показал ему браслет на ноге. Тогда он не знал, но сейчас понимал, это был браслет послушания. Но означало это одно, что его обладатель всё-таки добровольно согласился повиноваться своим хозяевам, в отличие от него. Браслет гарантировал беспрекословное исполнение правил хозяина. Ему уже пришлось участвовать в наложении таких браслетов. Он посмотрел на полоску света, пробивавшуюся из-под двери, это навевало воспоминания…
В то время у него был свет. Небольшой магический фонарь висел в центре. Его учили читать, методом вбивания знаний. Их было двое. Одного он прозвал толстяком, а другого худым, что в полной мере соответствовало их внешности. Худой быстро научил его главному своему правилу, выбив несколько молочных зубов. Самое главное правило гласило, сохранять тишину. Толстяк же иногда опускался до разговора с ним, когда был доволен.
— Ты достиг прогресса, сегодня даже ни разу не сбился, — похвалил его толстяк.
Он понял, что сейчас тот самый момент, когда можно о чём-либо спросить.
— Скажите, пожалуйста, вы отпустите меня домой?
— Ты никому не нужен, кроме нас, — отозвался толстяк.
— Почему?
— Потому что ты ужасный мальчишка! — усмехнулся тот. — Ты же знаешь, что ты натворил.
Абсолютно точно он не знал, возможно, догадывался…
Толстяк внимательно посмотрел на него и спросил:
— Тебе одиноко?
— Мне не нравится быть одному, — признался он.
— Ты бы хотел иметь друга? — с прищуром уточнил толстяк.
— Конечно!
Толстяк кивнул и отвёл в его место заточения. А спустя какое-то время дверь к нему распахнулась.
— Ты же просил друга? — усмехаясь, объявил толстяк с порога. — Вот твой друг!
И зашвырнул к нему мальчишку. Мальчишка в отличие от него не был напуган, а если и был, то ничем этого не выдавал. Он подскочил, и кинулся к двери, где принялся в неё зло колотить.
— Скоты! Ничтожества! Поганые выродки демона! — кричал тот. Довольно долго.
Когда мальчишка устал, то сел возле двери и опёрся на неё спиной. И видимо только сейчас заметил его.
— Привет, — буркнул мальчишка.
— Привет, — робко отозвался он.
Мальчишка был старше и одет он был по-другому, более плохо, что ли. Его одежда была хуже качеством, чем его собственная, хоть иизрядно потрёпанная. Подумал он так, потому, что отец как-то привёз матери отрез ткани, и она долго ругалась, что такая холщовка не подходит для шитья одежды, мол, только мешки из неё и шить. Вот из такой холщовки и были штаны и рубашка мальчишки, а на его ногах красовались растоптанные ботинки не по размеру. Ему было девять.
Мальчишка был голоден и с радостью разделил заплесневелый хлеб с ним. Оказалось, вдвоём его гораздо приятней есть.
— Моя мать — паскуда! — жуя, рассказывал мальчишка и без конца злился. — Продала меня этим чернокнижникам. Чтоб её демоны разорвали! Обманула меня, как простака. Говорит, пойдем, сходим в работный дом, попросимся на ткацкие поля. Я — дурак, и согласился. А оно вон как! Старая шлюха, спросом не пользуется, нашла, как озолотиться. Ну, я выберусь отсюда, устрою ей с моими ребятами.
Мальчик много ругался и разговаривал как взрослый. И многое знал.
— Твоя мама продала тебя? — поразился тогда он.
— Ха! А ты думаешь, твои родичи поступили иначе?
Он пожал плечами.
— Проснись, мой друг! — воскликнул новый приятель. — Жизнь премерзкая штука. Люди ужасны, а этих и людьми не назовёшь — нелюди.
С тех пор он стал мысленно называть своих мучителей, нелюдями.
— Ты пытался бежать? — спросил мальчишка.
— А куда? — мысль о побеге не посещала его голову. Нелюди старательно убедили его в том, что это его наказание, которое он заслужил…
— Да куда угодно! Подальше отсюда. Кстати, я — Тарт, — запоздало представился его новый друг и поинтересовался: — А тебя как звать?
Он застыл. А ведь и правда, как? У всех должно быть имя. Казалось, тьма раскрыла пасть и проглотила его имя. Нет, оно было. Точно было, но он не помнил.
— Я не помню.
— Как? — удивился Тарт.
Он пожал плечами, не зная ответа на этот вопрос.
— Хорошо, а фамилия твоей семьи?
— Морт.
— Может, я буду звать тебя Морт? — предложил Тарт.
— Нет! — резко отверг его предположение он. Он хотел своё имя! И никакое другое ему не нужно. — Зови меня пока просто — друг, как вспомню своё имя, я скажу. Я просто забыл. Долго был один.
Тарт не спорил. Хотя сейчас ему казалось, что ещё тогда Тарт понимал гораздо больше, чем говорил.
Вдвоём было веселей. Они без устали болтали, Тарт знал много историй и жизненных мудростей, которыми делился с ним. И спать было теплее, прижимаясь друг другу. Даже пресная похлёбка, которую им приносили, казалась вкуснее. Его всё также продолжали обучать, иногда водили пускать кровь. Зачем им его кровь он не знал. Кровопийцы, обозвал их Тарт, жалея его.
Тарта не водили никуда. Наоборот парням, что таскали воду и приносили еду, приходилось сдерживать его попытки выйти. До одного дня…
Худой и толстый пришли вместе, такого не случалось до этого. Парни-помощники зажали Тарта и связали руки за спиной, чтобы не сопротивлялся. А в последствие даже схватили за порядком отросшие волосы для удобства, когда вели по коридору. Ему было жаль Тарта, ведь если бы он не сопротивлялся, с ним не поступали бы так жестоко. Но его друг не признавал такого покорного послушания.
Их привели в комнату, в которой проходили его уроки. В центре комнаты находился большой постамент, вокруг которого располагалось пять столов, за одним из них его и учили. Но сегодня ему велели идти к большому каменному столу. Чёрному, как сама ночь. Он был заляпан потёками воска с многочисленных свеч, расставленных на нём. На столе лежала раскрытая книга и стояла объёмная чаша с какой-то жидкостью. Худой велел ему взобраться на подставку, ведущую к столу, а сам встал, сзади положив свои руки ему на плечи.
Тарта держал в центре один из парней-помощников. Его друг яростно возмущался и проклинал всех собравшихся. Второй помощник продолжал зажигать свечи различных размеров в бесчисленных количествах, расставленных в комнате сегодня. Закончив с этим, парень прошёл в центр, где удерживали его друга. Толстяк поднял руку, разом погасив все магические фонари в комнате. Теперь их освещало лишь мерцание свеч.
— Читай! — велел ему худой.
Он опустил глаза в книгу, на открытой странице были знакомые ему буквы, которые ему старательно вдалбливали нелюди. Он начал читать.
— Громче! — указал худой и присоединился к нему.
Внезапный вопль боли заставил его вздрогнуть и с обеспокоенностью посмотреть в центр, где был Тарт. В ту же секунду ему захотелось ослепнуть, оглохнуть и лишиться языка. Его единственный друг в этой обители тьмы висел вниз головой подвешенный на двух огромных крюках, что протыкали его икры. Связанные руки свисали вниз, он отчаянно дергался и истошно вопил.
— Не останавливайся. Читай! — прошипел худой в его ухо, до боли сжимая его плечи пальцами.
Кровь, стучавшая в ушах, приглушила крики. Он продолжил чтение, больше всего на свете он хотел, чтобы кто-нибудь избавил его от этих мучений, освободил от оков страха. Он читал, на автомате озвучивая знакомые знаки, пока слезы текли по его щекам, туманя взор. Он хотел всё остановить, но так боялся.
Он снова услышал тихий шёпот, что походил на шуршание листвы, схожий со звуком перелистывания страниц, напоминающий шуршание мышки под досками пола…
Когда всё закончилось. Стих шёпот…стихли и крики Тарта, как когда-то и визги кролика…Он не мог оторвать взгляд от книги с расплывающимися перед глазами буквами в ней. Когда худой его двинул, спуская с подставки, он лишь мельком взглянул в центр. Его друг висел на крюках с полностью содранной по-живому кожей, так же как его отец когда-то освежёвывал дичь. Охваченный ужасом он из всех сил оттолкнул худого, тот не удержался и грохнулся на пол, после чего бросился прочь, хаотично выбирая направление. Шёпот вернулся, и казалось, бесновался вместе с ним, мечась по комнате в поисках выхода. Тут его настигла благодатная темнота небытия…
Он запустил руку в длинные ниже плеч волосы, отвлекаясь от прошлого. Наверно, тогда его ударили по голове. После смерти Тарта его лишили света, и появилась цепь. Он горько оплакивал потерю друга, жалея лишь об одном, что вообще попросил о друге. Эта потеря породила жгучее желание убить. Убить их всех худого, толстого, этих помощников. У него прошло желание говорить с ними, говорить с кем бы то ни было вообще. Сейчас он не был уверен, что его язык помнит слова, кроме тех заклинаний, что его заставляли читать. Чуть позже он заметил, что парни носившие воду стали коситься на него. В их глазах колыхалось, что-то до боли знакомое ему, страх. Ха! Смешно. Они боялись его, а не этих нелюдей.
Может он и забыл отца, но помнил его советы о том, как обмануть дикое зверьё. Его покорность, его слабость из-за скудного питания, успокаивали бдительность нелюдей, ведь он был здесь так давно и никогда не сопротивлялся. Благодаря свободной рубахе, болтавшейся на нем, он научился незаметно воровать вещи из большой комнаты. Чаще всего выбирая что-то, чем можно рыть или копать, однозначно крепкое. Он копал. Копал долго. Сначала цемент, скрепляющий камни, не хотел поддаваться, но затем пришел тот день, когда его воля победила. Он вытащил первый камень из кладки пола, затем второй, нужное количество, чтобы в яму, выкопанную в образовавшейся проплешине пола, мог провалиться человек, пусть не весь, по пояс. Яма вырыта под таким углом, что упавший непременно сломает ноги или подвернёт, он правильно подложилвырытые им ранее камни.
Он покосился на едва различимую в темноте яму, прикрытую тряпкой. Они даже не замечали. Они не проходили вглубь его камеры, он всегда выходил к ним сам. Тарт ошибался, открыто воюя с тем, кто сильнее его. Победить того, кто сильнее, можно лишь хитростью и обманом. А тьма…тьма нашёптывала ему, что ей нужен только один труп, чтобы освободить его.
Прости, — мысленно обратился он к свету из сна, не зная удастся ли ему выжить. — Прости, если я не дождусь тебя.
Он не мог больше участвовать в этом. После Тарта были и другие мальчишки, правда, их больше не подселяли к нему. Он бы сказал точно, сколько их было, если бы умел считать. Послышались шаги, не тяжелые и не быстрые, поступь худого. Время пришло. Он перелез через кровать, нашел под ней один из вырытых камней, что удобно помещался в руке. Дверь распахнулась, он не ошибся, и ему повезло, худой был один. На секунду худой замер, не обнаружив его около двери, осветил глубину. Он поморщился, после долгого отсутствия свет слепил.
— Ты чего там встал? — сказал худой, приметив его. — Иди сюда.
— Не хочу, — ответил он, стоя ровно за ямой прикрытой брошенной на неё тряпкой, которую стащил в большой комнате.
Его выбор жертвы был верным, худой разозлился:
— Я не буду за тобой бегать. Иди сюда, я сказал!
— А ты заставь, — глухо произнес он. Он всё поставил на кон этой игры жизни и смерти.
Несмотря на заявление, что он не будет за ним бегать, худой после этих слов сам бросился к нему. В яму он угодил точно, вскрикнул и, падая, выронил фонарь из рук, тот откатился в сторону. Худой выглядел удивленно, будто не верил в то, что произошло, но удар камнем по лицу стёр это выражение. Ногу он видимо всё же сломал, это мешало тому выбраться из ямы. А он продолжал наносить удары то по голове, то по рту, пытающемуся произнести заклинание. В его удары была вложена сила загнанного в угол зверя. Он с радостью отметил, как вылетели несколько зубов после очередного удара.
Зуб за зуб, подумал он.
Затем схватил цепь, обмотал шею худого, перекинул через плечо и принялся душить. Всё произошло быстрее, чем он ожидал. Ослабив цепь, он протянул руку к фонарю, тьма, шелестя радостью, поглотила свет. Ему он не нужен, а тот, кто спешил к нему, в нём нуждался. Он схватил худого за плечи, как когда-то он его, и зашептал, озвучивая слова, что ему шептала тьма.
Он сидел на кровати, обхватив колени руками и наблюдал. Первым вбежал один из парней, худой встретил его светящимися красным глазами и толкнул, одним движением вырвав тому горло. Парень осел. Пока он раздумывал, нужно ли ему тело второго, появился толстяк. Толстяк был не так прост. Успел произнести заклинание, что откинуло худого прочь и удерживало прижатым к полу.
— Ты — мелкий гадёныш, — прошипел толстяк, обращаясь к нему. — Я убью тебя! Ты пожалеешь о том, что натворил.
Честно, ему было всё равно. Он равнодушно смотрел, как толстяк плетёт новое заклинание, направленное на него. А вот тьма не была столь равнодушной, она завывала в его уши требуя действия. Что она требовала точно, он не узнал…
— Эфраит! — внезапное слово разлетелось в темноте, отразилось от стен. Всё задрожало, включая кровать на которой он сидел. Глаза худого погасли, а плетущееся заклинание толстяка бессильно повисло. Толстяк не успел удивиться, как лиловые знаки оплели его тело и обездвижили, тихим хлопком лишив жизни.
На пороге стояла она. Он не видел её лица, лишь тёмный силуэт. Но сияние её света… Он задрожал, не снаружи, внутри. Глаза защипало от слёз. Он дождался. Она не сон, она настоящая! Она подошла к нему, глядя на него с теплотой, как во сне:
— Я нашла тебя, — и улыбнулась ему.
Он боялся, что разучился улыбаться, но у него вроде получилось. Она видела в темноте лучше его, решил он, потому, что сразу заметила цепь, и, проследив по ней взглядом сказала:
— Подожди. Я сейчас позову человека, кто снимет оковы.
Он слышал, как она ищет некого Хитоля. Поиски увенчались успехом, но приближаясь к нему, они замедлились.
— В каком он состоянии? — спросил мужчина.
— Очень плох. Ему сейчас должно быть лет тринадцать, но выглядит он на десять.
Они думали, что он не слышит, но темнота до крайности обострила его слух.
— Сколько ты искала его?
— Шесть лет.
Шесть лет, только подумать, она искала его шесть лет. После этого, всё остальное, о чём они говорили, стало неважным. Он был счастлив. И если тьма не лишила его разума, то безграничное счастье могло с ней поспорить.
Мужчина, как он сказал, был врачом и мастером на все руки. Он ловко вскрыл замок, какими-то маленькими железячками. Она взяла его за руку и повела на свободу. Он чувствовал, как через руку плавно втекает знакомое ему её тепло. Попав в большую комнату, он дёрнулся и зажмурился, здесь было ярче, чем обычно. Она быстро накинула на него свой плащ и притушила свет в магических лампах. Он смог посмотреть на неё. Она была красива, красивее всех. Её волосы были теперь собраны в высокий хвост, абсолютно не скрывая длинные заострённые уши. Он заинтересованно разглядывал её уши, борясь с желанием их потрогать, заметив его интерес, она лишь по-доброму улыбнулась. И тут, сердце его сделало стук и ухнуло куда-то вниз. Её глаза, её блестящие золотом глаза стали серыми, и волосы серые, даже губы серого цвета…
Он закричал в отчаянье и горько зарыдал, навзрыд. Она кинулась к нему, прижимая к груди и шепча слова утешения. Она не понимала! Тьма не только сожрала его имя, она отобрала у него цвета. Раньше он не замечал, думал, что всё нормально. Но взглянув на неё, понял, чего лишился.
— Успокойся, дорогой! Всё хорошо. Всё будет хорошо. Обещаю. — магия вложенная в её слова приносила покой. Он затих.
— Я в прошлый раз не успела спросить, как тебя звать? — улыбнулась она глядя в его заплаканное лицо.
Он не хотел признаваться, что не помнит имени. Любое имя, что ни назови, окажется ему чужим. Не знал получиться ли у него сказать что-то вообще. Ведь ранее, когда он говорил с худым, он просто озвучивал слова тьмы…
Он сделал усилие и неожиданно для себя произнёс:
— Мори.