— Хм, видите ли, мистер Бергманн, я не вправе назвать…
— Ну конечно, как же иначе, вы не вправе! Эти люди вам заплатили! Прекрасно! Я сам вам скажу, кто это. Эшмид!
Паттерсон пытался сохранить невозмутимое лицо. Но тщетно!
— Эшмид! — торжествующе воскликнул Бергманн. — Я так и знал! — Он говорил так громко, что за соседними столиками стали оглядываться на нас. — Я вобью эту наглую ложь ему в глотку.
Он вскочил на ноги.
— Фридрих! — Я едва успел схватить его за руку. — Погодите! Не сейчас.
Видимо, в моем голосе появились непривычные повелительные нотки; Бергманн как будто заколебался.
— Мы поговорим с ним на студии, — торопливо продолжал я. — Поверьте, так будет лучше. Не надо пороть горячку.
Бергманн кивнул и сел на место.
— Отлично, разберемся с ним позже, — согласился он, тяжело дыша. — Сначала надо увидеть его хозяина. Прямо сейчас. После обеда.
— Вот и хорошо. — Я хотел одного: хоть как-то утихомирить его. — После обеда.
— Похоже, мне выпало принести дурные вести, — глупо ухмыльнулся Паттерсон. В этот момент я по-настоящему возненавидел его.
— Послушайте, — осторожно начал я, — надеюсь, вы не собираетесь давать ход этой сплетне?
— Ммм, — уклончиво промычал он, — конечно, сначала надо все уточнить… Если господин Бергманн соизволит сделать заявление…
— Никаких заявлений, — отрезал я.
— Еще как соизволит, — вмешался Бергманн. — Безусловно, я сделаю заявление. Тут все шито белыми нитками. Пусть весь мир узнает об этом предательстве. Я напишу во все газеты. Я сделаю всеобщим достоянием, как в вашей стране обращаются с иностранным режиссером, гостем вашей страны, наконец. Это самый настоящий удар в спину. Это чистой воды дискриминация. Травля. Я подам на вас в суд.
— Я уверен, — вмешался я, — сегодня же мы уладим это недоразумение. Сегодня же вечером вас обо всем известят.
Бергманн лишь негодующе фыркнул.
— Очень на это надеюсь, очень… — Иезуитски оскалившись, Паттерсон начал подниматься из-за стола. — Всего хорошего, господин Бергманн, желаю вам удачи. — Откланявшись, он бодренько потрусил к столику, где сидел Эшмид.
— Вонючая ищейка, — прошипел ему вслед Бергманн. — Не терпится доложиться.
Когда мы выходили из зала, Паттерсон, Эшмид и Кеннеди по-прежнему были вместе. Я взял Бергманна под руку, приготовившись вмешаться в случае, если ему вздумается наброситься на своих недругов с кулаками. Но он ограничился парой фраз, правда высказанных вполне отчетливо:
— Какая идиллия! Иуда и первосвященники.
Ни Эшмид, ни Паттерсон даже глаз не подняли, зато Кеннеди приветливо оскалился:
— Привет, Бергманн! Как жизнь?
Ответа не последовало.
Я надеялся, что на обратном пути он немного остынет. Как бы не так! Не успели мы перешагнуть порог студии, как он вызвал Дороти:
— Позвоните Чатсворту и скажите, что мне нужно немедленно с ним встретиться.
Дороти кинулась к телефону. Ей ответили, что Чатсворт еще обедает. Бергманн издал угрожающий рык.
Вошел Элиот:
— Сэр, для репетиции сцены в ресторане все готово.
Бергманн уставился на него:
— Съемок не будет.
— Не будет? — тупо переспросил Элиот.
— Я что, неясно выразился?
— Но, мистер Бергманн, мы и так отстаем от графика, к тому же…
— Съемок не будет! — взревел Бергманн. — Вам ясно?
Элиот буквально съежился на глазах.
— На какое время мне собрать актеров завтра? — наконец выдавил он.
— Не знаю и знать не желаю!
Я жестом показал Элиоту, чтобы он убирался. Тяжело вздохнув, тот вышел.
— Звоните Чатсворту, — потребовал Бергманн.
Тот по-прежнему отсутствовал. Через полчаса он вернулся и тут же удалился на совещание. Прошел час. Спустя час он был еще занят.
— Ну что ж, — кивнул Бергманн. — Мы тоже умеем играть в кошки-мышки. Поехали домой. Сюда я не вернусь. А если Чатсворту придет в голову наведаться, буду занят. Так и передайте.
Пока он, чертыхаясь, пытался попасть в рукава пальто, зазвонил телефон.
— Господин Чатсворт примет вас немедленно, — сообщила Дороти.
Я облегченно выдохнул. Бергманн недовольно скривился. Он был явно разочарован.
— Едем, — бросил он мне.
По закону подлости в конторе Чатсворта нас поджидала еще одна проволочка. Бергманн снова начал закипать. Минут пять он что-то бурчал себе под нос, потом заявил:
— Все, фарс окончен. Уходим.