- Там волчьи следы, я видел, такие же точно, как в зоопарке.
- А я не боюсь волков, - сказала храбрая Лизка. - И кошек не боюсь, и машин.
Она первая протянула мальчишке руку. Паренек катался не намного лучше его дочки. Потешная пара колобков.
- А ты, значит, в зоопарк сына водишь? - Лева поднялся и отряхнулся.
- Да, от нас близко. Две остановки.
- Это где, получается, ты живешь?
- На Беговой, - спокойно ответила Деревня.
- И давно?
- Восьмой год.
Дети медленно подъезжали к разновеликим глыбам. Волчий хвост прятался где-то под елками. Свет подрагивал, но не гас.
- Хорошо, - сказал Лева.
- Неплохо, - ответила Деревня. Ритка Коваленко.
После девятого их погнали в колхоз. Скопом. Весь цвет и гордость третьей школы. На капусту. В Береговой. Лева работал в теплицах - таскал рассаду. Потом ее отвозили в поля, где другие бригады героев третьей физматшколы сеяли и веяли. Кидали гвоздики вершков и корешков в барабаны посадочных машин. К обеду "зилам" надоедало сновать туда-сюда, от поля к теплицам, и комсомольцы расслаблялись. Курили, травили анекдоты, играли в шестьдесят шесть. А Левка залезал на чердак подсобки и спал на прошлогоднем сене. Там его однажды и забыли. Уехали без него. А вот кто и почему забыл Деревню - загадка. Только она стояла у дороги. Словно на три минуты раньше Левки вышла из ворот и удивилась. Ни одноклассников, ни автобуса. В руках у нее была маленькая баночка с широким горлом. А в баночке земляника.
- Угостишь?
- Бери, свежая.
Левка рассмеялся. Невольно. Деревня тоже. Не сговариваясь, поднялись по откосу и пошли в лагерь. Идти километра три. Раз в пять минут обгоняет машина. Или летит навстречу - фары навыкате. Сейчас никто не поверит, что такое могло быть на трассе Южносибирск - Новокузнецк. Тишина. И пахнет. Березами, а не бензином.
Шли молча. На середине пути мостик. И табличка.
- Ерпак, - механически прочитал Левка.
- Полный ерпак, - с готовностью отозвалась Деревня.
И снова рассмеялся. Вместе с ней.
"И не скажешь ведь, что уродина, - думал Левка, - просто состряпана из мыла. Бесформенная. Стеарин. Все время течет и изменяется. А глаза вполне. От другой башки."
Какие-то птицы пели и кувыркались в небе. Очень хотелось всего и сразу.
Показалось озерцо и тут же водонапорная башня. А потом флагшток. Кумач над верхушками деревьев. "Мы пионеры, дети рабочих".
- Давай срежем, - предложила Деревня.
- Давай, - без особых раздумий согласился Левка.
Скатились по траве, прошли по бережку озерца и нырнули в рощу. Кружевная. Вся просматриваемая и простреливаемая. Из лагеря и с трассы. Только в одном месте затемнение. Кусты. Смородина-малина. Тут-то Деревня и обняла Левку. Резко, по-хозяйски притянула. Приклеилась. Что-то прошептала. Вдохнула-выдохнула и сделала такую вещь, которая никак не соответствовала ее дурацкому прозвищу. Колхозному образу.
Левка не спросил, на ком она тренировалась. Он медленно, царапая спину о ствол березы, опустился в траву. Деревня лежала на спине и ее физия светилась. Левка не мог поверить, что она счастлива. Картошка.
Дурацкие птицы снова орали, но теперь где-то за спиной. А под ногами кузнечики.
Ритка приподнялась, открыла глаза и сказала:
- Ну иди.
- Что? - не понял Левка.
- Иди в лагерь, иди, ты же не хочешь... Я знаю, ты же не хочешь, чтобы нас видели вместе.
Так он и поступил. Постыдно. Поднялся, подтянул свои синие трикухи. Развернулся и пошел. Не оборачиваясь. Болван. И только у боковой калитки сообразил, что в руке у него банка. Банка с остатками земляники.
И целый год прошел так, как будто ничего и не было. Вообще.
А потом был выпускной. Левка стоял и курил. За сценой в темном и маленьком актовом зале. Не таился. Прятался или стеснялся? Нет. Ревновал. Приподняв уголок тяжелой шторы, смотрел. Прямо перед ним, у колонны на широченном парадном балконе, хихикала Лилька Попова. Обе руки Лехи Гусева лежали на Лилькиной шее. А сам он губами целился в ее тонкие и блестящие. Лилька не давалась. Наверное, было еще слишком светло. А в Левкином закутке в самый раз. И кто-то взял его за руку и сказал:
- Ага... вот ты где.
В этот раз он уже мешал Деревне. У него уже имелся кое-какой опыт. Он хотел другого продолжения. Но Ритка руками, лбом прижала Левку к стене, и в конце концов он обмяк. Задышал. И в такт только тихонько шуршало ее платье из коопторговского шелка.
Левка увидел - розовое.
- Ты красивая, - сказал он неожиданно, сам себе изумляясь.
- Знаю, знаю, - кивнула Деревня. Кивнула и облизнулась. И как тогда, в колхозе, они рассмеялись. Оба.
С тех пор он Ритку ни разу не видел. Говорили, что она уехала учиться в Томск. После южносибирского физмата поступила на юрфак. Тогда это было удивительно, а сейчас нет.
Авторадио объявило группу "Сплин". Там, вдали, у черной аллеи дети трогали холодные глыбы. Лева видел маленькие Лизкины пальчики. Волшебный лед отколупываться не хотел. "Это значит, что карманы останутся сухими," подумал Лева.
- Какими судьбами здесь? - спросил он Деревню. Так просто, лишь бы не молчать.
- У матери юбилей. Семьдесят. Вот приехали. - Она улыбнулась. Квартиру ей купили... Здесь рядом, на Весенней.
- Хороший подарок, - сказал Лева.
- Неплохой, - согласилась Деревня. И улыбнулась еще шире. И посмотрела на Левку черными веселыми глазами. Большие маслины на блюдце с белой сметаной. Говорящие.
"Да, можем, все можем, Левка-божья коровка, или не помнишь, забыл?"
Нет, конечно. Он не забыл. Как ни старался. Просто кольнули иголочки в шею, в ладони и все. Тут же успокоился.
Чушь. Ерунда. Здесь и сейчас ничего не может произойти. Повториться. Какие-то люди вокруг. Дети. Свет.