- Папа, а почему никто сегодня не пришел? Даже собачки не гуляют.
Лева смотрит вверх. Туда, где тополя, дома и нимфа - мать полей. На белой девственной глади - три параллельных линии. След - "аргомака", санок с рулем. И больше ничего. Первопроходцы.
- А все уже настроились на оттепель. Переоделись. Только мы с тобой морозов не боимся.
- Собачки не переодеваются, - подумав, говорит Лизка. - Они всегда в шубке. Ты бы хотел стать собачкой? Понарошку?
День вопросов и ответов. У самого Левы был только один. Да и то позавчера, в четверг.
- Разве в субботу хоронят? - спросил он у Светки.
- Теперь делают все, - ответила жена и заплакала. Узнала от матери, как умирала тетя Калерия. Она просто сказала: "Скоро весна". Сказала и закрыла глаза.
Маленькая и очень терпеливая женщина, Калерия Гавриловна. Думала, еще чуть-чуть перенеможется - и будет свет. Но зима оказалась выносливее. Теперь вот черная студеная земля лежит на боковой аллейке Южного кладбища. Как раз, наверное, сейчас посыпалась. На красную крышку. Падает.
А Лева уже второй день с Лизкой. Ведь мама на курсах в Новосибирске. И вернется только завтра.
- Ну что? Катаемся? Кто первый забежит на горку?
- Лиза! Лиза!
Ага, сейчас истопчем снежный покров. Манную кашу без примеси варенья. Как всегда. Ложкой истычем, а есть не станем. Дети.
Смешного колобка в синем комбинезоне хватает ровно на полгоры. Возле пары старых карагачей она останавливается. И ждет сани. Экипаж.
Ладно, карета подана.
Закладывать виражи, заворачивать у последнего столбика чугунной ограды и съезжать к самой воде Лизка не очень любит. Ведь неизвестно, кто там прячется. Кто живет под ветками и наледью. Но после трех проходов по прямой, строго вперед, Лева уговаривает дочку скатиться. По белому, еще не тронутому. К живому перекату, незамерзающей воде.
Техника старинная, пионерская. Работает левая нога, пятка. Ныряет, зарывается. В лицо летят снежинки, а в ухо - ветер. Но получилось. Вписались. И санки скатываются. Только рулем довернуть немного. Летят вдоль берега. По кромке.
- Ну как? Здорово?
- Папа, - вместо ответа Лизка встает и быстро прячется за Левину спину, - там бабушка с палочкой. И собачка.
Впереди, метрах в тридцати от санок зеленое пятно. И рыжая стрелка. Семь ног. Одна деревянная. Местная старушка с клюкой. Из бывших, советских. Живут еще такие в доме наверху. Сталинском, желто-красном. С колоннами и эркерами. Ничего примечательного, тем более пугающего. Всем хочется глянуть на воду. Полюбоваться жизнью. Особенно в конце зимы.
Между тем болонья за спиной Левы деликатно шуршит.
- Папа, а можно мне залезть на коника?
Это значит - сесть на шею. Ножки свесить. Высоко подняться над землей. Много выше ушастого коккер-спаниеля. Симпатичная мордашка. И не из дешевых.
- Давай! - говорит Лева. Два раза Лизке повторять не надо. Есть.
Лева встает. Собака воюет с воробьем. Обыкновенным, вкусным. Не латунным. С ветки на ветку прыгает. А собака с кочки на кочку. Мимо летит. Не останавливается. Зато бабка любопытна. Живые серые глаза и лисья шапка.
- Здравствуйте. - Лева кивает головой и Лизкой. Ходока проще пропустить. Тропка узкая, и тащиться по колено в снегу не хочется. По щиколотку лучше. Гуськом, один за другим.
- Здравствуйте, - отвечает бабка и смотрит на Васильева. Долго и внимательно. Фотографирует. Без вспышки. А потом показывает остренькие вставные зубки.
- А ведь я вас знаю, молодой человек. Вы зять Калерии Гавриловны Росляковой? Правильно?
Левка не знает, кем он приходился покойной сестре своей тещи. Зять? Ну, пусть зять. Звучит получше деверя и шурина.
- Да. Именно так.
- То-то я смотрю на вас. Думаю, видела. Видела тогда в онкологии Калерию с каким-то молодым человеком. Мы с ней вместе работали. В Энергоснабе. Очень плохо она тогда выглядела. Очень плохо. Прямо никакая. Оклемалась? Нет?
"Ах, ты, старая, гнусная грымза! - думает Лева. - Вылезла погулять. По лестнице спустилась от площади Пушкина. Приковыляла. Ни раньше, ни позже. И ведь, действительно, могла видеть. Возил. И не один раз. Возил Калерию Гавриловну на химию. Было. Пока Светка сама не сдала на права".
- А у меня сынок - зав. отделеньем в онкологии. На капельницы к нему ходила, - не умолкает бабка, лопочет. - А Калерия у него-то и наблюдалась. Только, сказал, чудо поможет вашей подруге. Только чудо. Господи Исусе".
А рожа - такое солнышко. Лучики - морщинки. И губы накрашены. Слюна розовая и, кончики клыков. Словно сама воробья съела. Живьем. Только сейчас заметил. Плохой ты, Лева, физиономист. И вообще не наблюдателен. Учись у ребенка. Учись, пока не поздно.
- А вот чудо и случилось! - бухает Лева Васильев, говорит решительно и вдохновенно. - Произошло. Оно самое. Все нормально. Обливания помогли. Рассосалось. Вчера как раз уехала к подруге в Германию. На полгода.
- К Заре Михайловне? - темнеет бабка. Зеленеет. Под стать пальтишку становится. Драпу в рубчик. - Да вроде бы никогда особенно и не была близка с Вайнштоками? Ну надо же!
Лева разводит руками. Вернее, одной. Второй крепко держит Лизку за коленку. Уж извините.
- Чапа! - кричит бабка. - Чапа, немедленно вернись! В реку упадешь, глупая ты псина!
Палка орудует, как шило. Дырокол. Ходко пошла старушка. Обиженно сдавать страницу берега в архив.
- Чапа!
Лева с Лизкой на плечах тоже выходит на запорошенную тропинку. Санки сзади. Широкими полозьями зализывают дыры в снегу. Большие и маленькие.
Медленно, не торопясь. Пусть все исчезнет. И снова воздух станет прозрачным. Без цветных примесей. На все четыре стороны света.
А мартовское солнце старается вовсю. Желтые блики играют в мелкой воде Искитимки. Бесполезные золотые рыбки.
"Вот так и попрощался с Калерией, - думает Лева. - Вместе со всеми. Получилось. Само собою. Действительно, Господи, прости".
- Папа. - Лизка пригибает голову и шепчет прямо в ухо. - Папа, а почему ты обманул чужую бабушку?
- Разве обманул?
- Да. Баба Лера ведь никуда не уехала. Она же дома. Мы же ее не провожали. Не отвозили в аэропорт. И на вокзал не отвозили.
Лева молчит. Чужую бабушку - это цветочки. А вот собственную дочь - уже целое искусство. Но выбора нет.
- Знаешь, малыш, - говорит Левка, - это не обман. Это сказка. Ты думаешь, только детям рассказывают волшебные истории? Нет. Бабушкам и дедушкам тоже.
- Но они же не верят. Ни в Железного дровосека, ни в Буратино.