Мальчик был поглощен чтением. Он не видел освещенную фонариком страницу, он видел ночной космодром, идущих по нему людей, молча, по широким каменным плитам. Вооруженных людей, вооруженных этими самыми бластерами. Спокойных, умных, сильных, справедливых. Они не знали, что вражеский прицел наведен на самого лучшего из них. Они не знали, а мальчик знал. Он читал, стиснув зубы. Если лучшего убьют, он расплачется.
Дед не спал, лежал в темноте, как в могиле. Как из-под земли слушал звуки жизни. На дворе была весна. Снег таял. Река еще стояла подо льдом, но уже страшно было на него ступить. Только птицы да звери ходили по ледяной реке. Шоссе очнулось после зимы, то и дело ревели по нему мотоциклы, мальчишки гоняли на мопедах, летели легковушки. Как бомбы, неслись с воем тяжелые грузовики. Даже ночью.
Деду хотелось встать, покурить, почувствовать себя живым, но он боялся разбудить внука.
Мальчик перешел уже в седьмой класс, учился хорошо, собирался поступать в вуз. Смышленый мальчик, хороший.
Уедет. Будет приезжать на каникулы. Если куда-нибудь на Марс не залетит, мечтатель.
Книжка, которую с таким упоением читал мальчик на печке в подмосковной деревне, принесла Гане нешуточную известность, гонорары, но только не довольство собой.
Больше всего Ганя любил свою первую книжку. Он сочинил ее в ту зиму, когда распрощался навсегда с Риммой. Речь там шла о коммунизме.
Действие начиналось в шестидесятые. Осваивали дальний космос. Ракета должна была вернуться через пару сотен лет. Для космонавтов это время прошло бы значительно быстрее. Они надеялись вернуться на Землю еще молодыми людьми. Надеялись увидеть будущее.
Их отбирали с особым тщанием, как женихов для капризных принцесс. Они были лучшие из лучших. Они умели разобраться в любой ситуации, при любых условиях могли выжить. Они владели искусством боя с оружием и с голыми руками против любого оружия, в одиночку и отрядом. Они могли найти общий язык с волком, с охранником, с беременной женщиной, с психопатом, со школьником. С кем угодно. Кроме того, они были ученые, специалисты самого широкого профиля. Биология, физика, химия, математика, лингвистика, психология... В любой из этих наук (и еще в десятке других) они разбирались досконально.
Ганя описал их перелет, с удовольствиям придумывая конструкции механизмов, приборов, роботов, скафандров, искусственного интеллекта, отвечающего за организм всего корабля. Именно организм. Ганя представил машину для дальних перелетов (вместе с космонавтами!) как биологическую модель и очень собой гордился.
Он описал их приключения, чувствуя себя новым Стивенсоном. Как новый Колумб, он составил в черновиках подробное описание открытой ими планеты. И как новый Уэллс, он придумал и раскрыл ее тайны.
На этом первая часть книги заканчивалась и начиналась вторая, главная.
Никто не заметил их возвращения. При посадке они включили режим "невидимка". Они ведь не знали, что произошло на Земле за две сотни лет их отсутствия. Для безопасности они решили отнестись к ней как к чужой планете.
По всем правилам разведки они провели скрытые наблюдения. Затем, почти успокоенные, осторожно вошли в контакт. Наконец - открылись.
Восторгу землян не было предела. Космонавты считались погибшими. Теперь они воскресли. О них писали в прессе, их показывали по телевидению, с ними носились ужасно. Следили за здоровьем, за настроением. Наконец, волна спала, их оставили в покое, предоставили самим себе.
Они были свободны в свободном мире. На Земле был построен коммунизм.
Ганя описал коммунизм как рай. Его освещало Солнце, а освящала Любовь. К ближнему, к дальнему, к планете, к родному городку, к собаке на улице, всех и каждого - ко всем и каждому. И не только человек любил собаку, тигра и даже таракана, но и собака, тигр и таракан любили человека и друг друга. Никто никого не обижал, не притеснял, все как-то мирно уживались и были сыты, довольны, благостны. Ганя понимал, что загнул, но не имел власти над собой, - его вело.
Космонавты, люди шестидесятых годов давно канувшего в вечность двадцатого века (лучшие люди! - подчеркивал Ганя), погубили этот земной рай. Они разъели его, как ржавчина.
Такой поворот Ганя постарался сделать убедительным. Он показал, как один из героев схитрил, другой - обиделся. Третий - своровал. И все это они совершили в силу своих характеров, в силу своей природы, своего естества. И, как ни странно, в силу обстоятельств. Каких-то чрезвычайно, простодушно глупых, с точки зрения нормального человека шестидесятых годов.
- Послушайте, - задумчиво сказал прочитавший рукопись редактор. - Вы Достоевского читали?
- "Преступление и наказание", - ответил Ганя. И смутился. - Я в общем-то физик.
- Почитайте "Сон смешного человека". Да и в любом случае это никуда не годится. Надеюсь, вы и сами понимаете.
- Нет. Я думал, что неплохо написал. Интересно.
- Я и не говорю, что плохо. Хотя есть над чем поработать. Но вполне поправимые огрехи. Дело не в этом. Вы прочитайте "Смешного человека" и подумайте. И над тем, что же такое коммунизм, подумайте. И что такое советский человек. Мне даже скучно вам объяснять, право. Как взрослому правила дорожного движения. Посмотри налево, посмотри направо, дождись, когда загорится зеленый. Только не отчаивайтесь так. Я вовсе не хочу, чтобы вы ушли и пропали. Напротив. Я жду от вас еще рукописей. Вы умеете писать. Это почти диагноз. Интриги строите замечательно, композицию абсолютно правильно составляете. Даже удивительно. Впрочем, талант всегда удивляет. И то, что вы физик, не мешает. Вы как-то умеете не углубляться занудно в собственно научные проблемы.
- Да я вообще человек не занудный, - Ганя воспрял, усмехнулся.
- Это я заметил.
Через несколько лет Ганя стал известным писателем-фантастом. В интервью его часто спрашивали о физике. Он отвечал, что оставил науку.
- Большая наука, - говорил он, - как большой спорт, как музыка, как любое серьезное занятие, поглощает всего человека, требует постоянной, кропотливой, длительной работы. Сидеть на двух стульях невозможно. Даже гений не усидел бы. Такого уровня достигла современная наука, так стремительно движется вперед. Я уже почти не понимаю ее языка. Я отстал безнадежно, я спрыгнул с поезда. Жалею ли я? Иногда. Но что сделать, прошлого не воротишь. Почему спрыгнул с поезда? Пожалуй, отвечу искренне. От несчастной любви. Нет, я не всегда отвечаю искренне. А вы?
Первое время Ганя думал, что не сможет жить без Риммы. Он не кончил собой, ему и так казалось, что он умер. Но постепенно, как и должно быть (хотя и не всегда бывает), жизнь взяла свое. И Римма стала воспоминанием, горьким, сладостным, болезненным, но - нечастым.
9. Моцарт
Наверное, потому дед прожил так долго, что хотел увидеть внука взрослым. Хотел узнать, как сложится его будущее, кем он станет и каким, на ком женится, каких детей родит. Внук был залогом дедовой жизни. Гарантом.
Умер дед в девяносто лет. Умер тихо, во сне. В старом одиноком своем доме под несмолкаемый гул шоссе. Внук, уже солидный сорокапятилетний мужчина, отец двоих детей, программист и московский житель, приехал хоронить деда.
После поминок он остался в доме один. От соседской помощи отказался. Сам перемыл посуду в эмалированном тазу. Горячей воды было вдоволь в печном котле. Внук вынес помойное ведро. Пошуровал угли, задвинул заслонку. Встал на стул и заглянул на печь, где спал когда-то, грезил, читал книжки. Печь показалась маленькой. Посмотрел старые фотографии. Нашел дедовские папиросы, вдохнул запах. Из рассохшегося щелястого пола дуло. Внук залез в большие дедовы валенки, включил старенький "Рекорд".
Шла передача про физиков. Внук сделал погромче.
Рассказывали об одном человеке. Он был жив, но о нем говорили как об умершем. И даже современные кадры с его участием казались съемками с того света.
Рассказывали однокурсники, коллеги, учителя.
- Моцарт в физике.
- Второго такого я не знаю.
- Счастьем казалось, что он рядом, счастливым совпадением, лотерейным билетом.
- Я думал, он откроет... только вы не смейтесь... смысл Вселенной. Ей-богу. Именно так думал.
- Чудо.
- Он был чудом даже для тех, кто никакого понятия не имел, что он гений в физике. Он излучал свет.
Многое говорилось в этом духе. И щемило сердце от того, что не сбылось, что бросил физику герой передачи и не открыл закон жизни, формулу бытия.
Передача оказалась хорошей, основательной. Авторы раскопали множество фактов, множество событий и происшествий из жизни своего героя. Хотели найти ответ, почему именно так, а не иначе сложилась его жизнь. Уж очень много он обещал в молодости. И нынешние физики, секретные, знаменитые, лауреаты, члены-корреспонденты, его помнили, точнее - не могли забыть.
Фотографий молодых, счастливых лет было мало. Он никогда не любил фотографироваться.
Рассказывала его жена. И о том, как ждала его в аэропорту в далеком 1961-м. Как бесновалась пурга, а она сидела в стеклянном кубе аэровокзала и прощалась со своим прошлым...
Человек у телевизора вдруг вспомнил. Ночь. Луна. Саванна. Нет! Ночь. Пурга. Печь. Тишина, стук в дверь, холод как великан, трактор, аэропорт... "А чего он молчит?" - "Хватит, что я кричу".
Человека у телевизора пронзило. Как будто замкнулись контакты, и ток прошел. Как будто его слепая судьба соединилась вдруг с судьбой того человека, того, кто ехал в аэропорт к молодой своей жене. Совершенно незначительное происшествие детства. Чем-то оно всегда волновало его память. Но не имело смысла. И вдруг - обрело, если не смысл - значение.
С жадным, необыкновенным вниманием слушал и смотрел мужчина дальнейшее.