К старому мраморному карьеру Ан пришла на рассвете. В последнюю ночь она уже не могла остановиться, и всё шла, шла, шла. По дороге ей практически никто не встречался. Только несколько раз местные фермеры да разъезд солдат, совершенно не заинтересовавшийся одинокой бродяжкой с оружием. Её словно не искали. Обидно даже. Или она многое о себе возомнила?
Или, как и после смерти дяди, никому нет дела до настоящей убийцы, пока другой может захватить власть?
Возвращаться и проверять желания не было.
Меркий-как-его-там тащился за ней. Монашек проявил редкостное упорство — или глупость — и шел по её следам. Ан подбрасывала ему на своих стоянках остатки еды, один раз выцарапала на золе предложение всё-таки подумать головой и уходить домой. После этого монашек перестал маячить у неё за спиной, и Ан решила считать, что он внял её предложению. Кел, отправленный проверить, что там позади, вернулся голодным и спокойным.
Небо на востоке окрасилось в нежный оранжевый цвет. Земли около карьера заняли земледельцы, и от озера в чаше мраморных срезов до южного горизонта был лишь ковёр из засеянных полей и остатков леса. Часть урожая уже убрали, и тёмное золотистое море выглядело лоскутным одеялом.
Старый мраморный карьер почти не изменился с тех пор, как Ан видела его в последний раз. Когда-то это был могучий утёс, вырвавшийся из земли. Люди стесали его, выгрызли в белом камне ходы и пещеры, выскребли вросшее в землю основание, а после бросили. Вода затопила низины, промыла в камне новые ходы и затопила гроты.
Но люди всё-равно любили это место. Когда-то на берегу стояла лодочная станция, чтобы можно было осмотреть белые утесы и причудливые творения воды вблизи. Когда они с отцом впервые сюда пришли, то взяли лодку и до вечера плавали по гротам. Она тогда разочаровалась: вблизи белый камень оказался грязным и обычным, к тому же исписанным руками тысяч таких же, как она, путешественников.
Ан подошла по единственному пологому спуску к самому краю воды. Встала. Кел боднул ее в колено и зашел на мелководье пугать рыбу. Он ударил по воде лапой, дёрнулся вперёд пастью и чуть не провалился на глубину. Зверь отпрыгнул и взобраться на груду брошенных блоков, едва выступающую из воды. Когда-то эти камни треснули и были спален в стороне от выработки. С годами их накопилось столько, что, когда вода захватила карьер, вершины глыба превратились в мостик к одному из мраморных обрывов.
Ан посмотрела на испещренную трещинами каменную стену.
Они все были здесь.
Ан поднялась на самый высокий камень мостика и села. Люди изуродовали автографами и эти валуны, но время и травы скрыли почти все их следы. Можно было вообразить, что людей здесь никогда и не было. Ан, сняв шлем, подставила затылок первым лучами солнца и теперь рассматривала их. Солнце лизал чуть теплыми лучами ей спину, ветер с полей доносился странный мирный запах. Она оглянулась назад. Ветер пронёсся мимо ней и пригнул колосья. Так мирно. Она на несколько мгновений почувствовала себя ребёнком, словно не было всех этих страшных лет.
Её взгляд вернулся к скале. Вот они все. Отцы. Далеко не все из них были мужчинами, далеко не все. Но мужчин было больше. А среди детей было больше девочек. Говорили, что Дети вышли более приспособленными к жизни и более совершенными, чем Отцы. Говорили, что в это всем есть какой-то таинственный или даже мистический замысел. Ан когда-то давно спрашивала об этом отца и дядю Первенца. Отец сказал, что это все глупости, а дядя посоветовал спросить дедушку. Иди бабушку. Кем именно по полу был их создатель на самом деле Ан так и не узнала. Возможно, знал отец и дядя, но на самом деле это никогда не имело значения.
А теперь они стояли перед ней. Ан видела их всех, словно каждый из спрятанный в камень стоял прямо у границы своей тюрьмы. Высокие, красивые, с благородными лицами и злобными оскалами, с ровной кожей и плохо зажившими нарывами. Все они были инструментами воли своего творца, разные, заточенные для разных целей. Их создали ради высоких целей науки! Или ради забавы и утешения его самолюбия, кто знает.
Первенец стоял чуть в стороне. Его серое измученное лицо было грустным. Знал ли он, какая судьба постигла их всех? Был ли он вправду был помещён сюда первыми? Видел ли он смерть их мира и гибель своего создателя? Видел ли он, как появилась легенда о его предательстве, о его злодеяниях и запретом имени?
Ан перевела взгляд на остальных. В памяти всплывали имена и воспоминания, которые она считала уже давно забытыми. Дяди и тети, которых она боялась, сестры и братья, которых она не любила и считала мертвыми. Два десятка лиц, ужасно похожих, но все же немного разных. Она зачем-то помнила их.
Взгляд задержался на одном лице: правильном, с высокими скулами и красивыми чертами. Длинные светлые волосы падали на плечи, а сам он казался бы спящим, если бы не вбитые в его тело штыри и пруты. Предполагали ли дядюшка Совершенный, что сам окажется рядом со своими родственниками?
Ан подошла к камню и коснулась его тёплой поверхности ладонями. Или нет, не от солнца. Камень отозвался на прикосновение заветной крови. Она почувствовала силу, услышала давно умолкшие голоса.
Кел бесшумно подошел к её ногам и боднул колено. Ан чуть не упала в воду, но устояла.
— Глупый ты. Чугунная башка, — вздохнула она и отвела зверя на берег. — Сиди тут и не мешайся.
Кел попытался пойти за ней, получил хлопок по железной морде и, как обиженный пёс, лёг и отвернулся от неё.
В этот раз Ан было совершенно наплевать на его обиды. Она вернулась к стене и приложила ладони к камню. Тепло немедленно вспыхнуло прямо внутри её плоти и костей. Она закрыла глаза, вздохнула и попыталась вспомнить то, чему когда-то училась и что, как ей казалось, давно было забыто за ненадобностью.
Ясный свет восходящего солнце сменился сумраком, где не было ни реальности, ни времени, ни даже её тела. Только ощущение, что она погрузилась в глубокую воду. Она перебирала спрятанных в камне, как разложенный на вращающемся прилавке товар. Или пыталась повернуть большой кусок вязкого желе. Её несуществующие руки не всегда правильно отзывались на приказы, а иногда вовсе не могли пошевелиться. Но она заставляла их двигаться раз за разом. Вот дядя Совершенный, он ей не нужен, прочь. Вот Счетовод. Хитрая пройдоха, похоже, в конце-концов обсчитала сама себя. Пусть остаётся. Вот кузен, который писал увлекательную прозу и абсолютно бездарные стихи. Ан не помнила его имени, ну и пусть. К чёрут его. Вот снова дядя Первенец. Ан замерла. Стоило бы забрать и его. Дядя мог бы изменить этот мир к лучшему. Она посмотрела на сухое измождённое лицо. Выживет ли он, узнав, что случилось с миром, с семьей и его любимым сыном?
Нет, пусть остаётся.
В конце концов, она пришла не за ним. Ан пришла за отцом — и теперь наконец-то нашла его.
Он выглядел почти мирным. Щеки ввалились, глаза запали, и он больше напоминал труп, чем живого человека. Тело было покрыто новыми шрамами, а спина согнулась, как у глубокого старика Сердце Ан бешенно заколотилось. Неужели она опоздала?
Она протянула руку и коснулась его груди и почувствовала пробуждающееся к жизни сердце. Отец медленно распрямился. Ан схватила его за плечи и потянула к себе.
Солнце вернулось. Ан судорожно вздохнула, как будто на самом деле вынырнула из воды. Она метнулась вперёд и обхватила появившегося из ничто израненного гиганта, не давая ему упасть. Даже теперь, когда она уже давно не была ребёнком, даже после заключения и всех мук, он был куда выше и крупнее её. Обмякшее тело навалился на нее. Слабые пальцы соскользнули с ее плеч, а колени подломились. Ан с слезами упёрлась пятками в камень, но удержалась на ногах сама и удержала отца, не давая ему упасть.
— Папа.
Ан обхватила его грудь и плакала. Отец был рядом. Она чувствовала биение его сердца, а ещё чувствовала запах его ран, запах пота, запах гари и пороха. Ее отец был сильным и не дал просто так поймать себя без боя.
— Папа, — Ан обнимала его проступающие ребра, гладила костлявую спину. Бедный отец, они мучили его, чтобы сломить его волю. Из-за нее, они надеялись поймать ее, выманила из мнимого убежища, чтобы она делала сумасшедшему оружие.
Рыдания душили Ан. Из-за нее отец страдал. Из-за нее они не решились его убить. Иначе из-за чего же ещё он жив до сих пор?
— Папа!
Отец со взохом открыл глаза и посмотрел на неё. Мутные зелёные глаза бестолково мигали. Ан сообразила, что на неё маска, и кое-как сняла респиратор.
— Это я, Ан, узнаешь? — затараторила она. Сердце пустилось в безумный пляс, а в ушах стучала кровь.
— Тыковка, — тихо прохрипел он, и Ан почувствовала на затылке жёсткую ладонь. Отец медленно гладил ее волосы, а она давилась рыданиями.
— Маленькая глупая тыква, — медленно прохрипел отец. — Они сказали, что ты не пережила конец и не смогла… выйти из города.
— Они врали тебе, папа, — с трудом выдавила Ан. Ее голос дрожал и словно не хотел покидать горло. — Я жива. Я правда жива и наконец-то нашла тебя.
Отец замер. Потом отстранился и взял ее лицо в ладони. Ан послушно позволила ему разглядывать свое лицо, вертеть, как игрушку и сверять то, что он видит с той, которую он в последний раз видел давным давно на берегу брошенного мраморного карьера, в последний солнечный день лета, когда солнце ещё греет, но рано заходит.
— Глаза ничуть не изменились, — худое, истощенное до неузнаваемости лицо отца тронула улыбка. Его глаза остались точно такими же, какими их запомнила Ан. Бледно-зеленые, на правом зрачке коричневое пятнышко. Даже морщины при улыбке складывались в точно такой же узор, как годы назад. Они стали лишь глубже. Или это так ей кажется из-за забившейся в морщины грязи?
— Глаза те же, пап, — Ан сглотнула слезы и попыталась дышать носом. Она ведь сильная, и все хорошо. Все будет хорошо. — Пойдём, па, — Она подпёрла отца и положила его руку себе на плечо. Кое-как свела с каменного мостика к ждущему их на земле Келу. Зверь, медленно поднялся и, подождав, пока они подойдут, неторопливо побрел в поле. Солнце поднялось над линией, где земля становилась небом, и мир стал слишком красив для того, чтобы быть правдой. Ан не смогла смотреть на него и снова заплакала.
— Я отведу тебя на море, па. Там здорово и всё будет хорошо. Обещаю.