- Скажите, если спросят, что прошли контроль Вола. Это наш код.
- А как расшифровать? - пристал любопытный.
- Военной лаборатории.
- А форма такая откуда?
- От Кристиана Диора, болван.
В лицензионной конторе толпа бестолковых просителей. Местный наткнулся на одного из них.
- Вы к кому? - строго.
- Я, видите ли, лицензию...
- А я не спрашиваю зачем, а к кому! Не знаете? Надо знать! И в какое время. Когда узнаете, тогда и приходите! Всем очистить помещение! - потребовал он.
Я подхожу к нему и говорю тихо и со значением:
- С пакетом про дурдом.
Он понял все мгновенно. Открывает свою дверь и меня вовнутрь. И дверь на замок.
- Где пакет?
Показываю. Нормально.
- Есть справка, что прошли специальные медицинские курсы на санитаров? Нет? А допуск к вредным условиям? Нет? А разряды? А аттестованное оборудование? А что у вас есть?
Показываю на пакет.
- Приходите завтра. Принесете столько же.
Уходя, я остановился в дверях и сказал.
- Знаете, а я Вам завидую.
Тот вскинул брови вопросом.
- Мне бы такую уверенность в собственной необходимости.
- Главное, чтоб быть полезным людям. - И он помог мне выйти.
- Потренируйся, - говорит Гавриловна, - у специалистов. И привела к неопохмеленным сантехникам.
- Вот что, - смотрят на меня, - ты за президента или хрен знает за кого? За "Спартак" или наоборот?
- Меня к дурдому.
- Тогда беги к палатке. Там спросишь - зачем.
Палатка называлась "Эврика".
Опохмелились, велели тащить за ними банку с керосином.
В подвале дома, в котором требовалось провести капитальный ремонт труб, специалисты соединили к ним принесенную банку, всыпали еще какой-то химии и стали промывать насосом систему.
- А теперь, - говорят, - бегай по дому и нюхай, где пахнет.
Сам дьявол не поймет, чем только в том доме не воняло.
Было признано, что все прошло нормально. Поймали какую-то общественницу и она подписалась, что у нее к нам никаких претензий нет.
"Героический век!" - почему-то подумалось мне тогда.
Того Блаженного из метро я увидел избитого и выброшенного из милиции, сидящего на корточках у ее стены. Я подошел к нему и сел рядом. Закурил и неспешно завел разговор.
- Я знаю тебя. Ты Блаженный.
Тот посиневшим глазом смотрел на землю и, видимо, соглашаясь, молча кивнул.
- Ты, парень, - продолжал я, - видать, не можешь жить без неприятностей. Впрочем, оно понятно. Каждый имеет право на собственное несчастье. И потому ищет его повсюду. Тебе обязательно надо быть здесь?
- Я не знаю, где мне надо быть. - ответил тихо.- А кто это знает?
- А почему бы не пойти домой?
- Здесь мой дом.
- Милиция? Тюрьма - твой дом?
Он глазами пустыни посмотрел вокруг и вздохнул:
- Мой дом повсюду, где я есть. А я всегда в тюрьме. Я даже ношу ее с собой, она во мне, и не могу вырваться из своей тупой ограниченности! Мне к свету надо - в грязи сижу. Ноги, руки перебираю, но вяжет она! Воплю о свете с мешком на голове. Душа обгрызана, живот я ненавижу. А в окружении какой-то бред. Милиция - нам зеркало. Она показывает нам нас же схематично.
- Бред не имеет отраженья!
- Наша болезнь демонстрирует самую себя нам же яснее всего во всей кровавой ясности не в какой-нибудь печати, а именно - в милиции. В органах воздействия на нас. Милиция - не инопланетяне! Это - мы! Наши отцы, братья, маленькие мальчишки, попки которых мы отмывали. И вот он бъет меня резиновой палкой, мной же сделанной, с такой ненавистью, словно у него никогда не было матери, не было брата, любимой, как будто его кто-то вырастил в колбе! Или вытащил из ада. За просьбу мою прочесть мне их же обвинение, которое я должен был принять. Безысходная тупая злоба образовалась в моем доме.
Печать беспомощна в освещении природы человеческой низости, породившей эту же самую печать. Что останется печати, если вдруг порок исчезнет? Она и требуют от окружения компенсации сволочизмом. Дай преступление любой ценой! Чтоб на обличении заработать. И вал насилия идет. Никто не скажет, для чего. В порядке видится покорность, с регламентом страха и ненависти. "Человек рожден для счастья". Взять счастье и перья ощипать, чтоб вглубь вглядеться! Что в нем? Был классик прав: "Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой!"
Я видел, что Блаженный распаляется. Его надо бы увести от этого опасного места, где мы птенцами у пасти сидим.
И я вмешиваюсь в монолог.
- Люди, что обидели тебя, не виноваты в том, что они, не понимая того, обречены быть жертвами происходящей революции жлобов. Идем со мной. Движенье нам поможет.