Редкие, куцые облачка стремительно мчались по небу, уносимые потоками северного ветра. Скоро вместе с холодным воздухом придут дожди, и, спрятанный стеной ледяной воды, Храм снова словно бы пропадет от всего мира. В такие моменты, порою, казалось, словно и не было его никогда…
Нереальность всего вокруг захватывала, делала всё похожим на сон, от которого всё никак не получалось проснуться.
А надо бы.
Осень в Тау-Ри — это всегда тоскливое, задумчивое время, пора увядания природы, предчувствие долгого сна и суровой зимы, часто уносившей людские жизни. Конечно, там, внизу, в степях, осень — это пора сбора урожая и золотых листьев, воспетая поэтами светлая печаль, усталость, полная удовлетворения от проделанной работы.
Здесь же осенью адепты старались не высовываться лишний раз на улицу, занимаясь своими делами в теплей помещений и даже не переходя между зданиями без причины. Конечно, уже для старших учеников погодные условия переставали играть существенную роль. Особенно те, кто шел по пути сайши были мастерки натренированы игнорировать зной и холод, окружая себя коконом из собственной аши. Но… все любили комфорт, это глупо отрицать.
Горячий отвар из целебных трав, способствующий укреплению меридианов, плащи с вышитыми на них специальными рунами, разожженный очаг — всё чего хотелось любому из адептов в такое время.
Адэн не была исключением.
Несмотря на свой почтенный возраст, она выглядела самой юной из мастеров, и, наверное, это накладывало свой отпечаток — иногда хотелось покапризничать, подобно избалованной девице, коих за свою жизнь она нагляделась достаточно.
Но — не по статусу мудрой Старейшине потакать своим незначительным желаниям.
Потому Адэн всегда брала себя в руки и отправлялась прямо под холодные капли, справившись с внутренним отчаянным нежеланием этого делать.
Её аши подобно нежнейшей вуали и прочнейшему плащу всегда укрывала от непогоды — даже шагая по мощенной камнем тропе под ледяным дождем, она словно прогуливалась по широкому проспекту какого-то степного города. Ни одна капля не коснулась её волос или одежд.
И всегда в такие моменты женщине хотелось вспомнить давно ушедшие годы, сбросить защиту и подставить лицо холодным каплям.
Она хотела почувствовать всё это.
Мороз, влагу… дискомфорт.
Хоть что-то.
Она не могла заболеть при всем своём желании, тренированный организм легко справлялся с переохлаждением. Но, в любом случае, это было бессмысленно.
Даже если она промокнет до нитки, никто не бросится к ней, причитая, какая она глупая и беспечная, совершенно не думающая о своем здоровье, о том, что он будет беспокоиться за неё.
Он уже ни о чём не беспокоился.
Три века как.
Да и о чем волноваться покойникам…?
Особенно тем, кто прожил счастливую мирную жизнь, посвятил её любимому делу и своей родственной душе, кто ушел в новую жизнь без сожалений.
Она тоже так хотела — без сожалений.
Но как-то вот не получалось.
Да и как прожить больше четырех веков, увидеть падение древней, шедшей от Первого Владыки династии, правившей её родным миром вообще-то, восход её надежды и победоносный марш к светлому будущему, похоронить мужа и всех своих учеников, кроме одного-единственного, и не испытывать совершенно никаких сожалений?
Но если чему Адэн и научилась за это время, так это смирению.
И терпению.
Потому она терпеливо ждала новой встречи со своим саи-ри, в каком бы воплощении он к ней не вернулся. Она знала — однажды их пути обязательно снова пересекутся. И она дождется.
…Но пока дожди не пришли в Тау-Ри, унося летнее тепло и принося тоску, напоминая, что именно осень забрала у неё жизнь уже тогда немолодого, но всё ещё горячо любимого супруга.
Сейчас же яркий свет Исы, периодически скрываемой редкими, похожими на пух облачками, не давал унывать — особенно когда светило обмывало своими лучами долину Илевейи, в которой располагался город Илерен.
Вид, открывшийся на долину теперь, был умопомрачительно красив — резкие холодные тени очерчивали скалы, делая их графичными, словно бы нарисованными акварелью и тушью, а лёгкая дымка, скрадывавшая эту резкость, придавала пейзажу какой-то нереальный, фантастический оттенок.
Как жаль, что это лишь мгновенье.
Как жаль, что ни красками, ни словами его не передать.
Но Адэн уже давно привыкла с легким сердцем отпускать такие моменты, сохраняя их в своих сердце и памяти — всё же она была шесс'ен, и не было в Пятимирье народа, более них любивших и воспевавших красоту.
Адэн печально улыбнулась.
Она помнила ещё то время, когда была для всех дае Тиори, или просто идо Тиори — тогда её родовое имя ещё о чем-то говорило в первую очередь, тогда она ещё не была Магистром, а личное имя её ещё не стало одним из запретных — тех самых, которые были как титул, которые не нуждались в уточнении.
Помнила времена, когда она была всего лишь седьмой принцессой севера, которая решила посвятить свою жизнь учению Творцов и воспитанию новых поколений сайши.
Ради этого она, уходя под враждебные небеса чужого мира, отреклась от всех прав на трон тогда как никогда могущественной и влиятельной Умэ-Цаали. Отпустили её родители и братья с сёстрами с легким сердцем — Адэн была бесплодна и претендовавших на власть потомков с её стороны не предвиделось. Минус один претендент, минус один наследник, добровольно отказавшийся от притязаний на престол — им же лучше.
Всё же свою семью, особенно королевскую, проще любить на расстоянии.
Она и любила.
Искренне.
По крайней мере — старалась.
Правда…
И сердце у неё за эту семью правда болело — когда три оставшихся королевских дома рухнувшей империи: Тиори, Шисэ и Эзаши, отчаянно боролись с последствиями Прорыва, впервые за века забыв обиды и объединив усилия.
Но Печать Бездны треснула и из Разлома хлынули искаженные, погубленные Убийцей Светил души в мир живых — искажая уже зверей и людей, порождая устойчивых к свету Шесс'Вод'е чудовищ, под натиском которых гибли тысячи ни в чем не повинных мирных жителей… И те преображались, разгневанные своей несправедливой смертью, тем, что тот, кто должен был стать их защитником стал их убийцей.
Произошла самая страшная со времён Гибели Светил катастрофа.
Под властью Императора Карры Талэ находилось множество могущественных кланов сайши, и все они были преданы ему, отравлены Мраком, его пагубным учением. Но в каждом клане нашлись здравомыслящие шесс'ен, увидевшие, куда их вёл Владыка. Саалона Риши возглавил отступников и отрёкся от Императора, всех своих титулов и земель, чтобы покинуть осквернённый край и уйти туда, где ещё помнили и ценили древние заветы.
Мятежников не приняло ни одно королевство, и тогда, обозлившись, они, полтысячи сайши, отправились вслед за символом своего народа.
Драконы почувствовали неладное гораздо раньше шесс'ен и людей. Ещё при Ниффе Третьем, прадеде Императора Карры, за почти век до Прорыва, они покинули мир золотых небес, перебравшись на Леду. И с их Исходом Талэ стало нечем удерживать Север, тут же объявивший о своей независимости и в короткой, но кровопролитной войне доказавший её.
…В надежде найти рядом с символом своего народа пристанище, отступники, на деле оказавшиеся последними Верными, отправились на Вольные Острова.
Но жившие здесь люди, своими слезами и кровью отвоевавшие некогда эти земли и собственную свободу, новым соседям не обрадовались и делиться с ними не захотели.
Когда после Прорыва некоторые лорды просили Верных вернуться на родину, желая и их руками устранять последствия, страдая от острой нехватки мастеров-сайши, те отказались возвращаться. Потому что не вернулись драконы. Без символа власти богоизбранной династии им нечего было делать под золотыми небесами. Они, Верные, для всех остальных шесс'ен были или отступниками, предателями, или же наоборот, последователями, преданными слугами, цепными псами последнего Владыки, чьей крови лорды отчаянно жаждали.
Оставшиеся Талэ, племянник Карры и его потомки, правили Тау'Ксой и всеми землями от берега Ксаи до Саресских гор, не посягая на территории других кланов. Вместо некогда великого Умэ-Элио остались лишь раздробленные княжества, владения постоянно боровшихся между собой кланов.
За этим оставалось лишь беспомощно наблюдать.
Адэн — наблюдала.
Она не могла никак помочь своим соотечественникам.
Она вообще ничего не могла за пределами подвластных Ордену земель.
Только обучать пришедших к ней за знаниями потомков Верных. Только бережно охранять культуру своего народа и передавать её юным шесс'ен.
Только помнить и знать, что произошло на самом деле.
Как много власти в руках Старейшины крупнейшей из школ сайши… И как её на самом деле мало — по-настоящему помочь кому-либо Адэн была просто не в состоянии.
Тау-Ри-Эвен не вмешивался политику.
Это — цена их жизни.
Это — гарантия их безопасности и могущества.
Это — главный выученный урок.
Память о самой страшной их ошибке…
Так что да, Адэн оставалось лишь наблюдать.
Наблюдать, как даже терпя унижения, даже сражаясь за право достойно жить, Верные остались на Вольных Островах.
Спустя же три поколения шесс'ен, пытавшиеся сохранить свою культуру и священный уклад, услышали пророчество — наследник Первого Владыки придёт, и под его знамёнами Верные вернутся на А'Ксаан, чтобы привести его и весь драконий народ к былому, уже потерянному величию.
Но для этого им, прародителям армии будущего Владыки, нужно было выжить и сохранить свои знания.
И тогда шесс'ен пошли на хитрость, растворившись среди людей. Их сердца обливались кровью при виде того, как эти варвары-аниа жестоко расправлялись с желавшими просто жить драконами, но помогать им Верные не имели права — их задачей было выжить и дождаться.
Они пересказывали своим детям древние легенды, учили их священному языку, растили их них настоящих сайши, а не тех криворуких посредственностей, коими были эти дикари-люди.
Но не все выдержали испытания временем — многие, сохранив в себе кровь драконьего народа, даже не подозревали о своей к нему принадлежности. И только священный свет Шесс'Вод'е мог бы выжечь из них всё лишнее, человеческое, явив невеждам их истинную суть. Но никогда те не бывали под золотыми небесами и сохраняли своё блаженное невежество.
В некоторых из них, из поколения в поколение, текла священная кровь потомков Саалоны Риши. Незаконнорождённого брата Императора Карры… Они, последние потомки Дома Талэ, даже не представляли, кем был их родоначальник.
И однажды у двух таких потомков родился тот, кого так долго ждали Верные.
Впервые увидев этого юношу, Адэн подумала, что он был похож на всклокоченного вороненка, не успевшим стать взрослой гордой птицей, но уже сменившим пух на перья. Насупленный, весь из себя ощетинившийся, пришедший вместе с компанией других таких же юных бродяг, коим повезло не попасться в руки лед'ен и дойти до Тау-Ри, чтобы попытаться пройти отбор и стать ученикам в Храме…
Потерянный, одинокий в толпе людей и ледани, он разительно от них отличался — крепче, упрямее, мрачнее.
В те годы много было таких мальчишек — беглецов, искавших приют и защиту под сводами Тау-Ри-Эвен. Увы, далеко не все находили искомое. У многих просто не хватало сил, воли или простой удачи чтобы добраться до своей мечты. Но были среди счастливчиков, сумевших достичь Храма, и те, кого настигало великое разочарование — далеко не все имели потенциал к становлению сай'нел. Или они были слишком взрослыми — их энергетические каналы, нетренированные и слабые, не выдержали бы учения и тренировок, разрушившись и погубив этих отчаянных ребят.
Такие несчастные, в итоге, или овладевали какими-то ремеслами, становясь новыми жителями городка у подножья храмовой горы, или становились слугами в ордене, получая кров, еду и защиту от внешнего мира.
Но Аран был не из таких.
Арану хватило и воли, и удачи, и сил.
И упрямства.
Особенно — упрямства.
Да, среди прошедших отбор мальчишек, восторженных и суетливых воробьев, он был вороном, знавшим как выглядит и пахнет кровь.
Знавшим её вкус.
Знавшим, как её проливать.
И проливавшим.
Адэн видела это по мрачному блеску зелёных глаз, по движениям и жестам, по отчужденности и тому, как пела аши этого парнишки, как она замирала, готовясь обрушиться на любого, кто представлял опасность.
Но не это было главным.
Не это.
В зеленых глазах горело пламя, вся сила Арана была подобна ему, жидкому драконьему огню, и он сам рассказал о том, что являлся побратимом Крылатого. За сиянием внутренней силы мальчишки, отражавшимся в радужках, практически не было видно зрачка — когда-то это «почти» исчезнет, как и у неё самой. Да, старейшина испытывала чрезвычайное волнение не на пустом месте. Сомнений не было.
Мальчик был шесс'ен.
Первым встреченным ею за долгие годы шесс'ен…
Да, люди так и не смогли ужиться с драконьим народом. Аниа и так были притесняемы лед'ен, свободно и без опаски они могли жить только на Вольных Островах. Почти всех драконов истребили, ценой колоссальных потерь со стороны людей, а Верным припомнили, что именно шесс'ен устроили Прорыв, затронувший все миры Ианэ, от которого пострадали даже те, кто и понятия не имел ни о Убийцу Светил, ни о его победителе.
И плевать людям было на то, что последователи Саалоны были отступниками по мнению шесс'ен и тоже не имели отношения к виновникам катастрофы, что они оказались такими же жертвами.
Народы Ианэ верили — все шесс'ен виновны.
Все.
И за ними началась охота…
За теми, кто пытался сохранить чистоту своей крови.
За те века, что прошли с Прорыва, драконий народ растворился среди людей. Хоть теперь, спустя много поколений, конфликт уже потерял былую остроту, и многие Кланы даже гордились тем, что в их крови спало такое наследие, гарантировавшее хороший потенциал для становления сайши. В этих краях борцы с Тварями были всегда в почете. К кланам потомков относились снисходительно, к Отрекшимся, которые прокляли своих предков и их путь, но не их силу — более чем лояльно.
Но чистокровных… Их уничтожали.
Без всякой жалости.
Потому аксаанцам, которых все миры и народы уже несколько веков игнорировали, с которыми не желали вести дел, путь на Вольные Острова был заказан.
Да и без драконов, без их всадников, шесс'ен не были столь грозной силой, и даже люди могли бы с ними совладать. Потому и сидели аксаанцы на своей земле, не стремясь к путешествиям, но и гостей не приветствуя… Никому не идет на пользу изоляция.
…Бывало так, несколько раз в поколение, что оба родителя несли в себе наследие драконьего народа, и эта кровь пробуждалась в ребенке, но на Леде, даже на Вольных Островах, в человеческих Кланах это было не более чем приговором.
Аран был таким ребенком.
Но… Казалось, его наследие открылось миру совсем недавно — возможно, один из его родителей был достаточно могущественен, чтобы скрыть кровь их народа в мальчике, запечатать её, хотя это были уже ритуалы, для которых требовалась рука опытного и искусного мастера.
Впрочем, если её догадка верна…
Зеленые глаза.
То, что наследовать можно только от шесс'ен.
От конкретного Дома.
У драконьего народа глаза всегда были светлыми, чаще всего теплыми — все оттенки от меда до золота, серебро и синий тоже встречались, даже алый и черный, хотя это совсем уж редкость, свойственная определенным семьям, но вот зеленый — никогда.
Это особенность Династии.
Это особенность Дома Талэ.
Того самого, у которого не было наследников, претендовавших на павшую империю… Потому что не было на А'Ксаане сынов или дочерей, несших в своих глазах благословение Стража.
Но этот мальчик…
Адэн смотрела в глаза Арана совершенно спокойно, и никто не знал, что глубоко в душе могущественной сайши, всё ещё пряталась маленькая девочка, на глазах у которой рухнул её мир.
И эта девочка плакала, от счастья, от облегчения, от того, что она была последней свидетельницей минувшей катастрофы, но теперь у неё появился шанс увидеть, как все будет исправлено.
Никто не видел этих слёз, ведь лицо Старейшины оставалось равнодушным, а аши умиротворенной, и единственный человек, который её мог бы прочитать её как открытую книгу уже давно покоился с миром. А она так и не сумела показать ему мир, в котором родилась…
Но… Теперь у её народа был шанс.
Это — их искупление.
Мальчик, взявший себе имя Тёмного Бога, даже не подозревал, насколько ему оно подходило.
Ведь только Аран мог быть его покровителем.
Мальчик сразу привлек внимание Мастеров её ордена. Его потенциал был виден для них невооруженным взглядом, и все прекрасно знали, как прославлял учителя его могущественный ученик. Их орден не проповедовал аскетизм и отказ от мирских благ, хотя осуждал тщеславие, но, так или иначе, почти все из них были сиротами, бывшими беспризорниками или ненужными детьми — в каждом из адептов, от самого младшего ученика до Мастеров, теплилось желание признания, жажда похвалы, жажда любви и почитания.
Да, это было лишь объяснением, не оправданием, но это было, и с этим надо было считаться.
Вот и тогда несколько достопочтенных Дае поругались, чуть не дойдя до выяснения правоты силой в поединке, подавая совершенно возмутительный пример новому поколению, зная — таланта ярче этого мальчика в этом поколении уже не сыскать.
Но это все было неважно, как не важны были чужие возражения.
Адэн уже все решила.
Кажется, когда она, не бравшая себе учеников уже больше века, объявила о своем желании назваться Учителем этого юноши, все вздохнули с облегчением.
Никто не стал спорить.
Не посмел бы.
Это именно её предназначение — огранить таланты надежды её народа, подарить ему могущество, которым он будет побеждать всех врагов.
И не знала она тогда, что спустя годы Аран будет звать её, свою мудрую наставницу, стать его советником. Что её главная мечта исполнится — драконий народ встанет с колен и вновь станет той силой, с которой нужно было считаться.
…Но в итоге она осталась на Леде.
Она — последний ребенок погибшего старого А'Ксаана, рухнувшего вместе со старой Династией, вместе с последним своим Владыкой, и на новом ей не было места.
Она просто ждала Эгиля.