Весна вступала в свои права в этом крае намного позднее чем на равнине. Искристое одеяло снега только недавно, всего пару недель назад окончательно исчезло под жесткими лучами Исы, обнажив промёрзшую землю, скалы, сухие травы и робкие ростки самых первых цветов.
Горные ручьи, большую часть года кристально чистые, несли грязную талую воду вниз, к морю. Их стремительный поток обещал гибель всякому глупцу, достаточно легкомысленному, чтобы попытаться перейти их вброд, а не добраться до надёжного моста.
Но, несмотря на это, природа пробуждалась от долгого сна, от этого похожего на смерть оцепенения.
Вместо земли теперь уже Погребальные Сады одевались в белое, радуя глаз и делая тоску чуть менее невыносимой.
Вишня цвела, кружа голову своим ароматом.
Кто-то непосвященный, конечно, не мог бы уловить смысл происходящего… Облаченные в траурные одеяния деревья наполнялись жизнью, лишний раз напоминая о круге перерождений, о том, что смерть сейчас — это рождение уже очень скоро.
И мало кто, не знакомый с этим обычаем, мог догадаться, почему у самых старых вишен почти никогда не было посетителей, зато за совсем молодыми деревьями много кто ухаживал. Да и откуда знать чужакам, что под каждым из этих деревьев похоронен адепт, ушедший дальше по пути странствий души? Орден Тау-Ри-Эвен ни с кем не делился этой тайной, как и не делился вишневым вином ни с кем, кроме самых близких — почтить память ушедших с посторонними считалось неуважением, как неуважением было оставить без должного ухода деревья своих близких.
На самом деле, никто не знал, кто положил начало этому обычаю, но было доподлинно известно, что началось всё до устроенного Хар-Ани Расери геноцида таурийуев. Однако те сады, что видели ещё Литу, были сожжены дотла, символизируя падение прежнего ордена. И только когда очищенная от скверны предрассудков и стагнации, школа возродилась, погребальные сады были восстановлены. По преданию, именно первая Старейшина нового храма посадила вишню над могилой своего супруга.
То самое дерево действительно можно было найти. Оно, старое, раскидистое, пережившее много веков, всё ещё цвело и плодоносило.
Вообще, эти пропитанные сай'и сады были уникальны — косточки этих вишен неспособны были прорасти и дать начало новой жизни, и деревья размножали просто срезая ветки и сажая их в почву.
Если дерево погибало — значит, привязанная к нему душа сходила с круга перерождений.
Ходили легенды, что, выпив вина из ягод с дерева своего предыдущего воплощения, можно было вспомнить свою прошлую жизнь.
Адэн хотела бы узнать, правда ли это — быть может, дождавшись Эгиля, своего чудесного саи-ри, она даст ему испить такого вина…
Она каждое лето, вместе с остальными адептами, изготавливала кувшин этого напитка, чтобы потом в поминальном обряде испить его и, разделив с самыми близкими свою тоску и ожидание, плескала одну чарку в пламя храмового очага.
Только боги и портрет её саи-ри у неё были. И вера — что сумеет дождаться, найти.
Не с кем поделиться своей болью…
Много кувшинов стояло в её погребах, сохранённых в пересозданном виде печатями.
Но пригодятся ли они?
На её веку ни разу переродившиеся адепты не возвращались в Храм — лишь древние легенды гласили, что связанные с деревьями души будут стремится вернуться в место, что было для их предыдущего воплощения домом.
Легенды не возникали на пустом месте.
Но…
Не всегда они говорили правду.
Адэн сама могла рассказать много легенд, и они даже не все были по-ледиански печальными. И речь даже не о предсказанном на закате империи новом наследнике Эйрена, который сумел бы возродить былое величие угасавшего народа.
Так же речь была не о полулегендарной Первой Старейшине, ученице последней таурийки, предначертанного врага Хар-Ани Расери. Старейшина на могиле своей наставницы поклялась возродить то, что защитить мертвая героиня не смогла.
Герои не всегда побеждают.
Но легенда о том, что Убийца Светил на деле хотел всех спасти слишком страшна.
Она сгубила слишком много шесс'ен когда-то.
А пока Адэн увидела, как пророчество сбылось, и юная надежда с зелеными глазами была слишком упрямой, чтобы сдаться, не идти до конца.
Её последний ученик был самым настоящим чудом.
Феноменом.
Он схватывал знания на лету, и не важно, что он был для традиционного начала обучения слишком взрослым, почти мужчиной, всё-таки семнадцать лет — это уже сформированная личность, которую уже нельзя воспитать в нужном тебе ключе, только в чем-то убедить, приводя аргументы.
За считанные месяцы он нагнал и перегнал своих товарищей.
Фехтование, применение сай'и в бою, всё то, что делало сайши теми, кем они собственно и были, всё это было не важными, лишь деталью, инструментом, не успехи в этой сфере делали Арана таким уникальным.
Его природный резерв духовных сил, казалось, не имел предела, а уровень контроля рос буквально на глазах, с каждой тренировкой, с каждым упражнением.
Манипуляция тонкими материями зависима только от контроля.
Только.
На самом деле, сай'нел от тех, кого называли богами, отделяло только одно.
Способность менять реальность.
Это казалось невозможным для смертных, но на деле реальность менялась в угоду тому, у кого было достаточно на то воли. Ну и, естественно, это было очень энергозатратно.
Безумцы, возомнившие себя богами, погибали от истощения.
У Арана предела не было.
Казалось, его внутренний резерв пополнялся засчет энергии окружающего мира.
Казалось, он был способен переплавить в сай'и всё что угодно — свет, тепло, звук, чужой удар. Абсолютно всё.
Казалось, он если не понимал, то интуитивно чувствовал что-то такое, что было неведомо другим. Что всё в Ианэ было создано из одной и той же энергии, и при желании можно было что угодно обратить снова этой энергией.
Это было что-то за пределами смертного познания.
Смотря в глаза своего ученика, за пределами его сознания и личности Адэн видела что-то ещё. Что-то скрытое, тайное.
Что-то хтоническое.
Что-то…
Словно бы за её учеником неизменно следовали две тени, носившие с ним одно имя — Темный Высший и Первый Король А'Ксаана.
Бог и дитя Бога.
Впрочем, несмотря на это, Аран оставался почти обычным юношей, полным своих чаяния и надежд. Не чуждый веселью, внимательный и терпеливый по отношению к младшим своим соученикам, среди людей он пользовался популярностью, сумев завести множество друзей и приятелей.
Братья Феол, Кайни и Далэн, человеческие сироты, бывшие рабы мелкопоместного дворянина, они сумели сбежать от своего хозяина и добраться до Тау-Ри — все прекрасно знали, что из Храма беглецов не выдавали. Братья искренне собирались стать слугами у сайши, лишь бы не оставаться вещью, говорящим скотом в собственность у жестокого и мелочного лед'ен. К собственному шоку, они с лёгкостью прошли отбор и стали учениками одного из мастеров. С Араном они пересекались на общих занятиях — история, философия, литература, каллиграфия, это преподавали младшие учителя из числа адептов. Братьев Феол подкупило в Аране то, что даже прекрасно зная об их происхождении, даже будучи шесс'ен, он относился к ним, как к равным, внимательно и терпеливо помогая там, где мальчишки не понимали и отставали, прислушиваясь к их собственным идеям. Он подарил им своё внимание, свою улыбку, и те теперь готовы пойти за ним хоть в Белый Город, хоть в Бездну.
…В то же время, ледани относились к нему настороженно.
Казалось, они тоже чувствовали ту угрозу, которую в перспективе для их народа, и уж тем более для чистокровных лед'ен представлял Аран.
Но по-настоящему угрозу он представлять станет позже, когда осознает свою священную миссию…
Адэн об этом позаботится.
А пока она, помимо прочего, передавала своему ученику знания об их народе, о культуре и традициях, историю шесс'ен и их легенды. Особые техники, которыми могли пользоваться только дети золотого неба…
Всё то, что нужно было знать будущему владыке их народа.
Бывали моменты, когда Аран казался совсем обычным юношей, когда Адэн забывала о возложенной на ее ученика великой миссии и просто наблюдала за тем, как постепенно оттаивало некогда скованное льдом горя сердце мальчишки.
Она так и не сумела вывести ученика на откровенность и выяснить, откуда конкретно был он родом, хотя это и было крайне важно — узнав родословную Арана, можно было выяснить кто ещё был потомком дома Талэ…
Так, на всякий случай.
Конечно, всё её интересующее она так или иначе потом выяснила, с разочарованием узнав, что ее ученик оказался пока единственным, у кого кровь королевского рода текла в венах обоих родителей…
Впрочем, ей было очень приятно наблюдать, как нелюдимый мальчишка, напрягавшийся от любого резкого движения, при любом намеке на агрессию напружинивавшийся, словно готовясь бежать или атаковать, заново учился улыбаться и смеяться, доверять другим, как он заводил друзей, вместе с ними нарушал правила, сбегая в город без разрешения или гуляя после комендантского часа. Аран вёл себя на свой возраст, наконец, позволяя себе быть подростком, забывая о том ужасе, что привел его в храм.
Он не ожесточился.
Мир даже не осознал того, как близок был к катастрофе, пока несколько подростков не проявили доброту к никогда не видевшему ее сироте.
Аран запоминал всех своих обидчиков, и Адэн была уверена, что однажды он им отомстит, так или иначе, но и добро он помнил. За ушибленный палец он мог оторвать руку, за разделенную с ним сладость — положить к ногам целый мир.
Как же сильно этому ребенку не хватало любви…
Ему, много лет бывшему единственным ребёнком, сыну главы клана Олэй, всегда хрупкому и болезненному по меркам северян мальчику вообще пророчили смерть ещё до совершеннолетия.
Господину Олэй все твердили, чтобы он не занимался глупостями и женился или хотя бы взял себе наложницу — клану нужны были здоровые и сильные наследники.
Тот же даже спустя многие годы после того как стал вдовцом, продолжал носить траур по жене, но почему-то к их сыну относился он почти равнодушно.
Утонув в своём горе, плевать он хотел о ребенке, за которого нес ответственность. Ребенке, которого растили слуги. Ребенке, над которым смеялись все остальные дети, не боясь наказания, зная — его не последует. Смеялись они и над слабостью, над странным цветом глаз и оттенком кожи, над худобой и робостью. Над умом.
Молодой господин Олэй и правда не дожил до совершеннолетия.
Аран пришел на его место.
Аран похоронил его, глубоко в своей душе, в той её части, которой не суждено было обнажиться ни перед кем. Похоронил его, а потом долго оплакивал наивного и доброго, открытого всему миру мальчишку, преданного тем человеком, которому тот решил доверился.
Мальчик, не желавший войны и насилия, чуждый сражениям, желавший только добра всем, укрывший и выходивший раненного дракона, побратавшийся с ним, погиб.
Он был убит собственным отцом, отрекшимся от него. Пронзен в самое сердце словами ненависти.
Аран был сильнее молодого господина Олэй.
Он нёс на себе все его шрамы, он помнил всех его обидчиков, но, в отличие от того навсегда исчезнувшего ребенка, был не чужд насилию. Он знал вкус жестокости и был способен на неё.
Аран был раненным людьми диким зверем, потерявшим свою стаю — и научиться доверять, особенно людям, ему было очень трудно.
Но нашлись те смельчаки, что рискнули.
И не пропадали.
Друга, предание её ученика, им было не сыскать…
Наблюдая, как её некогда угрюмый и замкнутый сие открывается миру, становясь из озлобленного подростка уверенным в себе, заботящимся о своих соучениках молодым мужчиной, будучи примером образцового а'вэсие, Адэн невольно задумывалась, каким бы был Аран старшим братом.
Не по духу, не по учению, а по крови.
Наверное, таким же — заботливым, порою даже слишком опекающим, умело организующим, не дающим в обиду.
И совсем незаметно — очень авторитарным.
Теперь за улыбкой парня скрывалась сталь, и пусть ямочки на щеках создавали иллюзию мягкости и уступчивости, но Адэн знала куда смотреть.
Воля Арана — мягкая неотвратимость.
Она напоминала упругую перину, которой тебя принимали к стене — вроде и не больно, не страшно, но сопротивляться бесполезно и вздохнуть лишний раз не получалось. Оставалось только покориться… Аран внимательно прислушивался к чужому мнению на этапе планирования, учитывая каждое, но после принятия решения изменить его было просто нереально.
Упрямство его никуда не делось, осторожно проявляясь теперь чуть иначе.
Жестокость обратилась в заботу о тех, кого он считал своей семьей и полнейшую беспощадность по отношению к тем, кто предлагал из себя угрозу этой самой семье…
Да, наверное, Аран был бы замечательным старшим братом.
Но Аран больше не был молодым господином Олэй и не имел с тем кланом никаких связей. А коли так… значит, новорожденные наследники этого клана не имели к Арану никакого отношения.
О том, что бывший некогда ему отцом человек женился и завел новых детей её ученику знать своём не обязательно. В конце концов, если понадобится — он сам узнает об этом, когда настанет время.
Лишние знания порождают только лишние тревоги…
И это время однажды настало.
Уже потом, много лет спустя, уже получив звание мастера, пройдя традиционное испытание странствием… Уже начав свой путь как Господин Талэ.
Магни и Мия, как назвали новых наследников Олэй, в то время уже умели и ходить, и говорить и что-то в окружающем их мире понимали, и походили на своего старшего брата, словно были его собственными детьми — не зная куда смотреть, не отличишь.
Адэн доносили — Аран близнецов в кругу своих соратников признал своей кровной родней и частью дома Талэ. Учитывая, что мольчик щеголял такими же как и у своего старшего брата зелёными глазами, а девочка была не отличима от них обоих лицом, н у кого не озникло сомнений. Ну а даже если бы возникли… Никто не посмел бы что-то возразить своему Владыке. Но подчеркнув родство с близнецами, её ученик тем самым заявил об их неприкосновенности, особенно на фоне всё обострявшегося конфликта Союза Аниа и присягавших Арану кланов шесс'ен.
Адэн же в внимательно следила за похождениями своего ученика, готовая помочь ему, если тот оступится.
Этого нельзя было допустить.
И, собирая слухи, ходившие об её ученике по Вольным Островам, она не могла порою сдержать смех — сколь люди скоры на выдумки!
Как легко верили во всякие небылицы…
Даже врать не надо — достаточно оставить простор для фантазии, и всё, люди сами сделают всю работу, обманув самих себя.
Жаль, даже присягнувшие Арану страдали подобным — ребята из тех кланов, что признали власть Господина Талэ над собой совсем недавно, не успели познакомиться со своим Владыкой близко и потому внимали слухам, как единственному источнику информации.
Жаль, многое были из того неправдой.
Жаль, они этого даже не подозревали…
Конечно, для легенды было бы красиво сказать, что Аран пришел на архипелаг совсем один, начав строить своё королевство без чьей-либо помощи — когда полный амбиций юнец становится успешным, это внушало уверенность.
Но на деле из Тау-Ри-Эвен вслед за своим другом ушли девять восходящих звезд, что могли стать талантливейшими мастерами ордена, но предпочли иной путь.
А за это Адэн была им благодарна — они поверили в Арана.
Впрочем, сложно было не поверить… Даже в свои семнадцать лет, только попав в храм, он уже выглядел внушительно, не похоже на человека — для побратима дракона ничего в том не было удивительного, и для потомка драконьего народа тоже, но столь близкая к чистокровным внешность внушала трепет.
Шесс'ен умели быть эффектными.
Но потом, перед своим странствием, Аран прошел другое испытание. Чтобы привести свой народ в их родной мир, он должен был в том мире выжить хотя бы сутки.
Создание Коридоров было делом очень дорогим и энергозатратным… Но Адэн для ученика не поскупилась.
Сутки на А'Ксаане.
Сутки под золотым небом и светом Шесс'Вод'е.
Сутки в кишащей самыми опасными тварями Запретной Земле, по которой проходил запечатанный непомерно высокой ценой Разлом в Бездну.
Сутки в Алой Пустоши.
Вернувшийся под свет Исы Аран прежним уже не был.
Посмуглевшая кожа и ещё более ярко засиявшие глаза, и окутывавшая коконом парня темная мощная аши — всё говорило о том, что он стал намного, намного сильнее.
Мир, некогда преображенный посланником Тёмного Бога, принял его потомка, его последнего наследника с распростертыми объятиями, натравив на него самых злобных Искаженных. Впрочем, оказавшихся неспособными навредить Арану. Казалось, ему сам воздух под золотыми небесами придавал сил и уверенности.
Может, так и было.
Всё же возможно было в этой вселенной…
Так или иначе, не пойти за Араном было невозможно — слишком умело тот вдохновлял, слишком вжился в роль надежды.
Или просто был ею.
Спустя многие годы, когда возрожденная Аксаанская Империя стала способна диктовать свои правила, выиграла не одну войну и вполне эффективно зачищала свои земли от тварей, когда старшая дочь Арана решила вернуться под небеса мира, давшего её отцу жизнь и даже приняла предложение Адэн, став приглашенным мастером, Старейшина смогла увидеть, насколько отец и дочь были похожи.
Не внешне, не в лицах и жестах дело…
Внутренне.
Сразу видно… одна кровь.
Одна сила.
И этой силе можно было доверить её народ…
Древнее пророчество сбылось.