Леан был человеком.
Ему не досталась фамильная черта всех Шисэ — выбеленные Очами волосы, густые, прямые, послушные, похожие на шелковое полотнище. Вместо него — каштановые волны, ниспадавшие на плечи каскадом, совсем как у неё. Лишь позолоченная светилами же кожа, загорелая, смуглая, совсем как у шесс'ен. Последнее, что у королевского дома Востока осталось от драконьего народа…
Глаза его, ореховые, цепкие, внимательные, тоже достались ему от отца.
Леан, сын Мии, сын шесс'ен, был человеком.
И если бы она не позволила шавкам королевы-матери отобрать у неё ребёнка, вытравить из него её кровь, её наследие, её силу, то он был бы жив.
То, что сломило бы человека, то что уничтожило бы человека, было шесс'ен нипочем.
Но Леан был человеком.
Леан был мёртв.
Кожа его теперь, в полумраке Белого Храма, где проходили заупокойные богослужения, была бледной и холодной, серой.
Уже никогда ей не наполниться теплом и жизнью.
Для Мии смерть — это запах крови, гнилой плоти, разорванных кишок и гари.
Это витающий в воздухе пепел и темная энергия несогласных с прекращением своего физического существования душ — их нужно было упокаивать, отправляя на перерождение, или развеивать, если первый вариант не представлялся возможным.
Смерть — это разложение.
Из земли вышедшее — в землю вернётся.
Всех их боги слепили из глины…
Но её сына тлен не тронул.
Омытый бальзамами и ароматными маслами, он казался цветочным духом, блаженно заснувшим под сенью храма. Серые Сёстры убрали внутренности, заменив их цветами и мешочками с специальными травяными сборами — чтобы народ успел попрощаться со своим принцем.
Со своим любимым королевичем…
Самым честным, светлым и справедливым из всех Шисэ, как оказалось.
Но ему судьбой не было уготовано встать во главе Востока — теперь уже точно. Не старший брат и отец препятствием ему были — только собственная смерть.
…Вообще-то процесс бальзамирования был сакральным, и Серые Сёстры обычно строго запрещали при нём присутствовать посторонним, но… Но даже они, неподкупные, равнодушные к мирскому жрицы Саинэ, не смогли отказать своей Диалори, безутешной скорбящей матери, и тайно провели в храм.
И она видела всё.
Она хотела в последний раз … или в первый?.. увидеть его настоящего.
Но отведённое им время подходило к концу — Серые Сёстры уже зашили сделанный для извлечения органов разрез, одели тело её сына в богато расшитый золотой нитью белый саван. Они уже покрывали равнодушное лицо ритуальным гримом — последний этап подготовки.
Если бы не грим, казалось бы, что её мальчик спал.
Взгляд навсегда закрытых глаз был пустым, направленным в вечность.
Только вечность ему и осталась.
Мия знала такой взгляд — сказывалась проведённая в войнах юность, не раз ей доводилось бывать на поле боя и закрывать глаза своим товарищам. Хоронить их в братских могилах, строить им курганы.
Стоило бы привыкнуть.
Но привыкнуть не получалось.
Грудь Леана не вздымалась, наполняя лёгкие воздухом, не билось юное сердце, пылавшее совсем недавно праведной жаждой справедливости для всего королевства, ненавистью к той злобной паучихе, что отравляла всем жизнь, что заботилась лишь о себе и своих дочерях…
Леан был мёртв.
Мёртв…
Мёртв.
Мёртв!
Её дорогой сын, её милый младший сын был мёртв.
Мия присутствовала при вскрытии, она наблюдала бальзамирование и видела не бьющееся сердце сына на блюде — его переложат потом с остальными органами в специальный мерочек и тоже отправят в погребальный костёр, но позже.
…Она видела всё.
Но не могла поверить.
Не могла.
Не могла…
Не могла простить.
Не могла оставить сына неотмщенным.
Поверь, Леан, твоя мать тебе клялась — она уничтожит погубившую тебя паучиху, растопчет её, низвергнет, заставит испытать наивысшую степень отчаянья.
Или она не сестра Владыки.
За несколько дней до
Сухие строчки отчета уже плыли перед глазами. Мелкие аккуратные буквы разлетались потревоженными птицами в стороны, капризно не желали обратно складываться в слова.
Впрочем, это уже не имело значения — доклад она перечитывала в третий раз, и с его содержанием была прекрасно ознакомлена.
А то, что его суть не изменялась от раза к разу — ну так чудеса бывали в этом мире излишне редко.
Свой лимит чудес она давно исчерпала.
Умом Мия прекрасно понимала — она никак не могла изменить всё то, что сделало Леана таким человеком.
Так-то она даже не давала ему имени, не сумела уберечь сына от влияния его дурной второй половины крови, подобрать ему подходящего покровителя из великих древних…
Она даже не смогла уберечь в нём своё собственное наследие — Шисэ успели провести над младенцем ритуал, закрепив в полукровке человеческое и изгнав всё то, что должно было проявиться у шесс'ен.
Потому что Шисэ — люди.
Потому что Шисэ не нужны были сай'нел на троне.
Тем более — шесс'ен.
Тем более — Талэ.
И плевать этим извергам было на последствия, когда они уничтожали меридианы её новорожденного сына, когда они навсегда лишали его возможности стать сайши, прожить многие столетия… Ощутить всем своим существом этот бескрайний мир, каждую его частичку…
Стать этой частичкой.
Осознать себя этой частичкой…
Почему она не проявила должной настойчивости?
Почему не защитила своего сына?
Она ведь говорила с ним все те месяцы, что он рос и креп у неё под сердцем. Подбирала имя, гадала, на кого малыш будет похож…
В ней тогда ещё теплилась наивная надежда, что раз у Вейли уже был законнорождённый наследник, их старший сын, Риен, как две капли воды похожий на своего отца, то младшего оставят ей и позволят воспитать его самой. Что Заней смилуется, не станет отбирать у неё последнее…
Это теперь Мия понимала, насколько было глупо верить в это, но тогда была ещё слишком сильна боль от того, что у неё отобрали и первого сына.
Но Риен был необходимостью, долгом перед государством, гарантия стабильности и преемственности власти…
Леана она хотела сама.
Для себя.
Старший — долг, младший — эгоизм.
Самое страшное — в этим вопросе, в её противостоянии с Шисэ Аран никак не мог ей помочь. В любом конфликте, в любой ситуации для всех он будет всегда оставаться именно Владыкой, а не обеспокоенным или даже разгневанным старшим братом.
А вмешательства во внутренние дела клана или даже отдельной семьи — неприемлемы.
Ни для кого.
Никто не мог ей помочь.
Никто не мог даже сказать, как поступить, как взять себя в руки и не стать чудовищем, подобно собственному отцу.
Интересно, он так же ощущал себя, когда они с Магни сбежали к брату?
Такая же беспомощная злоба переполняла его, жгла изнутри, бурлила подобно кипящему котлу?
Так же он ненавидел себя за то что недоглядел, не упредил, не исправил всё тогда, когда это было ещё возможно…
Невыносимо было помнить пухлощёкого капризного младенца с каштановым пушком на голове, строптивого мальчишку, деятельного юношу, любознательного, хоть и немного избалованного, и при этом знать, что натворила взрослая версия этого человека.
Власть и вседозволенность развратили Леана, и пышным цветом в нём распустились алчность, непомерная амбициозность, готовность идти по головам к своим целям… Так думала Мия каждый раз, стоило ей пересечься с сыном на любом из официальных мероприятий. Только там они и виделись.
Если читать доклад, представленный людьми Королевы-Матери в качестве доказательств вины её сына, то он действительно был таким — пропащим.
Жестоким, амбициозным, властолюбивым.
Истинным внуком Заней.
Её сын, согласно этому докладу, потакал беглым ледианским дворянам в восстановлении привычного им уклада жизни, помогал им провозить тысячами невольников в Диорен, заручался их поддержкой для того, чтобы организовать заговор против королевского дома и, уничтожив противников своего воцарения, легитимных правителя и его наследника, самому занять трон. И те, кто помог бы ему в этом начинании в дальнейшим стали бы его ближним кругом.
По крайней мере сами заговорщики в это верили, не подозревая, что им была уготована совершенно иная судьба.
Не зная, что всех их, нарушителей священного закона Владыки, ждала плаха.
Откуда в нём столько жестокости и коварства?
Готовность предать тех, кого он назвал своими товарищами?
Откуда в нём жажда крови родных ему людей? Ведь Леан действительно планировал расправиться с братом и отцом. И с бабушкой, с сестрами отца и их детьми. Со всеми их сторонниками…
Наверное, будь всё немного иначе, Мия поверила бы в содержание этого доклада.
Не будь у неё Лирен.
Но Лирен — была.
И Лирен предоставила собственный отчет — её сыном манипулировали, подталкивая его к непростительным ошибкам.
Не знал Леан, что даже его амбициозная борьба с паучихой, его Большая Игра, была срежиссирована Заней, просчитала ей до самого последнего хода.
И, когда Леан готовился нанести удар, Заней его опередила.
И нанесла свой.
Не знала Мия, арестовывая дворянскую поросль, замешанную в работорговле, что её руками Заней выкашивала сторонников заговорщика, что за сделанный ею ход паучиха сделает свой и ударит по последней оставшейся у неё слабости.
По сыну.
Она, дергая за ниточки, побудила внука создать заговор против себя, чтобы ей было за что избавиться от него, чтобы Мия и Вейли не могли спасти его. За государственную измену даже представителя королевской крови ждало одно наказание — смерть.
Леан был обречен.
Единственное, что могло его спасти — гибель самой Заней, но и это стало бы полумерой. Ведь на её стороны была вся аристократия Умэ-Дио, и Мия не смогла бы удержать власть, почтенные дишен её на дух не переносили, а сайши приносили клятву на верность в первую очередь своим лордам, потом кланам-покровителям, а потом королю.
Не королеве.
Их бы смели.
Неизбежно.
А Вейли, казалось, плевать было на сыновей, воспитанных Заней — он мог бы пойти на сотрудничество только ради того, чтобы подгадить матери.
Вот уж кто больше всех в этом мире, даже больше Мии и Леана ненавидел Заней.
Хоть что-то у них было общее…
Похороны Леана Шисэ
Лежавший на постаменте, скрестив руки, в роскошных одеждах, с золотом и цветами в волосах, Леан казался чем-то потусторонним.
Он и был.
Теперь — был.
Постамент утопал в цветах — каждый житель Диорена, пришедший проститься со своим принцем, приносил с собой белые букеты.
Казалось, снег укрыл теплым одеялом пол Храма.
Казалось, снег застыл в душах горожан.
Казалось, аромат цветов был удушающим, он заполнял собой лёгкие, и вместе с ним распускались в груди бутоны, перекрывая ход воздуху.
Казалось, горожане, в лишенных украшений белых траурных одеяниях, простоволосые, сами упадут у тела своего королевича сорванными цветами, так внезапно сильно было их горе.
С Леаном уходила их надежда на изменения.
Мия всё это видела.
Вейли видел.
И Заней — видела.
Лицо королевы-матери было бесстрастным, она даже не пыталась изобразить печаль или вежливое сожаление.
Но всё равно ей не было — каких сил, стало быть, стоило Паучихе не выказать торжество собственной победы. Промелькни оно хоть на миг в её глазах — и народ её разорвал бы.
В глубине души Мия молилась, чтобы дрянь не сдержалась.
Чтобы улыбнулась.
Чтобы выдала себя.
Погубила себя.
Но Заней лицом владела прекрасно и не спешила совершать такую простую, но фатальную ошибку.
Жаль…
Стоило последним лучам заходящих Очей скрыться за горизонтом, Храм опустел. Только семья усопшего осталась, да Серые Сёстры.
Желающие проводить похоронную процессию до фамильного склепа Шисэ горожане остались за стенами Храма, и были их тысячи — подобно лепесткам цветов на полу Храма, они усеивали площадь перед ним.
…А пока от негасимого пламени храмового очага зажегся погребальный костер.
Не горелой плотью — благовониями пахло уже нестерпимо.
Глаза повлажнели.
Или не потому?
Или просто Мия просто наконец позволила своему горю пролиться слезами?
Рыжее пламя пожирало своё подношение, плавило металл украшений, хрустело костями, навсегда отсекая возможность Мраку поднять её сына умертвием, сделать его ещё одним чудовищем.
Это — просто тело.
Тело — мясо.
Тело — тлен.
Тело — глина, в которую Боги вложили душу и личность.
Душа, связанная, пойманная заупокойными богослужениями, уже отправилась на новый круг жизни, избегая чертоги Саинэ и её Белые Пустоши.
Личность… Не стать мятежному разуму её сына призраком — пламя очищало, упокаивало.
Уничтожало.
Уничтожало… улики.
Да, теперь уже Заней могла не скрывать собственного торжества.
Она знала, что Мия не позволила бы казнить сына и конце концов добилась бы просто его отречения и ссылки в монастырь, к Багровым Защитникам.
Стоило ли удивляться тому, что внезапно перенервничавшего королевича хватил удар и он стремительно скончался?
Доказать, что Заней убила Леана — невозможно.
Но Мие доказательств не нужно.
Ей было достаточно знания.
Мия раньше никогда не осознавала, насколько это циничное явление — поминальный пир.
Высокородные господа изволили напиваться и обжираться, порою даже забывая состроить печальное лицо и завывать пожелания счастливого перерождения душе принца.
Никко среди этого безумия было явно некомфортно. Она больше всех иных детей Арана было похожа на него юного, пусть все этого предпочитали не замечать.
Никко, прибывшая в гости к своей тётушке, а попавшая на похороны двоюродного брата.
Никко, с отвращением и злобой смотревшая на Заней.
Никко, неприкосновенная для Паучихи.
Никко, что так прекрасно отвлекла королеву-мать и её дочерей собой, позволив Мие ускользнуть из дворца подальше в глубь парка — к свежему воздуху, к тишине.
За племянницу она не переживала, подавится ей Заней — младшая дочь Арана скорее сама сожрет всех этих аристократишек, и костей не оставит. Да и присматривали за своей принцессой гвардейцы, готовые уничтожить любую угрозу.
…А ночь была ясной.
Небеса, иссиня-черные, пронзённые яркими лучами звезд, что гроздьями созревшего винограда собирались и сияли, в глубине своей хранили багровый оттенок.
Внезапно Мия обнаружила, что не одна была в тиши парка.
— Старуха, кажется, совсем из ума выжила, — с тихой злостью сказал Вейли, присаживаясь на скамейку рядом с супругой.
Мия чувствовала взгляд гвардейцев, напряженных из-за присутствия постороннего — все Шисэ для них были таковыми. Но она жестом приказала не реагировать — здесь и сейчас Вейли не был ей врагом.
Она даже милостиво пропустила шпильку в собственную сторону — они с Зейной были ровесницами.
Иная бы женщина обидела.
Она — не иная.
— Что-то грядёт.
— Кто бы сомневался.
Мальчик, неужели тебе настолько наплевать?
Мия оторвалась от созерцания звезд, повернулась к мужу, посмотрела на него и чуть не ахнула. Где тот лощенный молодой мужчина, купавшийся в роскоши и беспричинной народной любви? Где тот спесивый человечишка?
Нет, ему не плевать.
Ему тоже больно.
— Хочешь отомстить матери? — предложила она единственное, что могло ему помочь.
Но Вейли лишь печально усмехнулся в ответ.
— Да разве ж это в наших силах?
Неужели сдался?
Ты же всегда боролся, всегда делал всё на зло матери и сестрам, всегда находил в себе силы высокомерно улыбаться даже несмотря на внутренний крик и бессильную злобу.
Что же с тобой стало?
Когда это с тобой стало?
Что ещё она упустила?!
— А если я скажу что — да? — с внезапной яростью из-за его апатии вскинулась Мия. — Мы можем сделать кое-что, что спутает ей все карты! И станет началом её низложения.
Она обещала сыну.
Она уничтожит Заней.
Растопчет её.
— Третьего сына я с тобой делать не буду.
Очень смешно.
— Это и не потребуется. Старшенький сам решение подкинул.
— То есть?
— Внука нам организовал. Надо бы показать ему, что за свои поступки следует научиться брать ответственность.
Кажется Вейли эта идея сбила с толку — неужели он действительно не понимал масштабов того, что она предлагала?
— Мать не позволит Риена женить на простолюдинке, — покачал головой мальчишка, даже в почти пятьдесят — мальчишка. Ну ничего, Мия поможет отрастить тебе зубы, и именно ты станешь тем, кто перегрызёт твоей матери горло.
— Хорошо что у сына губа не дура, — неприязненно усмехнулась Мия, мысленно благодаря Богов за то, что не она воспитывала Риена и не ей отвечать за его проступки и грехи. — Девчонка — хелишен. Беглая младшая внучка лорда Ксерай, Наэшафи.
Глаза Вейли удивлённо расширились.
— Это же те самые Ксерай? С Запада?
— Именно. Девочка из очень знатного рода, ну а главное — чистокровная шесс’ен. Твоя мать будет кровью плеваться только от одной мысли, что что-то из Шисэ будет темноволос и темноглаз, она же десятилетиями пестровата вашу человеческую кровь. Женить Риена на Наэшафи — плюнуть в лицо Заней, но также это привлечет на нашу сторону дишен и элишен. А значит — и моего брата. Низвергнув власть людей, мы возьмём её в свои руки.
Наполнившийся надеждой взгляд Вейли сменился на полный подозрения.
— Это всё понятно… — протянул он, прищурившись. — Но мне какой интерес ввязываться в эту авантюру?
— А возможности подгадить Заней тебе недостаточно?
— Ну женишь ты сына, отберешь у него невестку и внука, воспитаешь наследника по своему усмотрению, и передашь ему власть, иль регентом при нём будешь. А меня и Риена — в расход. Не знаю я, что ли, как это делается?
Умный мальчик.
Она даже не станет лгать, что не рассматривала этот вариант.
Но — не в их ситуации.
— Не путай меня со своей матерью, Вейли. Если бы я была как Заней, то в возмездии своём первым делом я бы зеркально ответила ей, отобрав у неё младшего сына. А вместо этого я пытаюсь помочь его настоящему, а не чисто формальному воцарению.
— Ты думаешь, что я поверю, будто ты не попытаешься избавиться от меня? — отпирался он, но явно семена сомнений она сумела в нём посеять. — Мия, я не вчера родился.
И она решила добить.
Ничто не бьет так наотмашь, как откровенность.
— Мы женаты столько лет… И в первый раз можем действительно помочь нашей стране, — вкрадчиво произнесла Мия. — Мне не нужна власть — я воин. Я всегда желала стоять за плечом брата, быть его карающей дланью, но судьба распорядилась иначе. А понимаю — ты не выносишь меня, навязанную тебе с младенчества жену. Ты ненавидишь меня за то, что тебя лишили выбора. Но меня тоже его лишили. Я не осуждаю тебя за твои похождения — тебе не оставили ничего больше, для всех ты не более чем марионетка своей матери. Я прекрасно знаю о твоей любовнице, я могла приказать её убить, но девчонка жива, здорова, и так будет и впредь — потому что она любит тебя, а ты, на удивление, любишь её. Я не желаю тебе зла, Вейли. Пусть и против нашей воли, но мы — семья. Ты — часть моей семьи. И я буду защищать тебя, несносный ты мальчишка.
Вейли смотрел так, словно бы впервые её увидел.
Её, Мию, скорбящую мать, заботливую сестру, а не его старую и стервозную жену.
— Ты веришь, что это можно исправить?
— Можно. Сыну я власть забрать не позволю, внуку придется расти очень долго — у тебя будет много времени, чтобы устать от правления и со спокойной душой отдать корону наследнику.
— И всё же… не проще было бы тебе перебить силами твоего брата всех и вся, а потом признать внука и править от его имени?
— Проще. Но я не хочу гражданской войны в Умэ-Дио. Ты — Король, чтобы там иные не считали. Как бы то ни было, ты — благословленный богами их ставленник под золотыми небесами, повенчанный на царство. Против твоего слова может быть лишь слово Владыки или богов. Но никто из них нам не помешает.
— Мать будет в ярости.
— То есть?
— Уговорила.
И где-то среди спрятавшихся в тенях гвардейцев за маской одного из них смеялись золотые глаза.