Он давно перестал бояться одиночества.
Он давно перестал плакать по ночам, вспоминая ту, проклятую, самую страшную ночь, когда забрала у него матушку.
Перестал звать её.
Перестал надеяться увидеть одобрение на лице отца, услышать от него слова гордости, поддержки или хотя бы утешения.
Перестал вообще что-либо ждать.
Итэш — давно уже не ребенок.
И никому он не покажет, как больно ему было без отцовского внимания и тепла, как сильно по нему било равнодушие единственного, последнего родного человека.
Итэш избегал любых отражающих поверхностей — ему незачем было лишний раз видеть напоминание причины неприятия отца.
Он был слишком похож на мать.
Те же буйные чёрные волосы, буйной волной рассыпавшиеся по плечам, те же пронзительно-зелёные глаза, те же черты лица… Та же манера говорить, вести себя, те же жесты и мимика — он взял от родительницы слишком многое.
Недопустимо многое.
Ведь и колдовство было уделом женским.
Мать Итэша была чародейкой, причем сильной, и она оставила после себя много книг — и он, лишённый правильного наставника, способного направить его по этому пути, сбегал от учителей и изучал искусство магии самостоятельно.
И успехи в этом деле у него были даже слишком хороши — пока о них не прознали в клане. Его дразнили девицей — со спины и правда за чью-то дочь его можно было принять, столь худ он был, нескладен… Но подкараулить в переулке да поколотить боялись — а если порчу нашлет? Он бы не стал так поступать, да и не умел он пока, но — недругам об этом знать было не обязательно.
Каждый выживал как мог.
Если его оружием, его щитом должно было стать колдовство и равнодушие к чужим оскорблениям — так тому и быть. Матушка точно не хотела бы, чтобы он был несчастен…
Отец же хотел, чтобы Итэш был достойным своего имени наследником их народа.
Хотел сделать его воином, сумевшим бы прославиться в веках…
Хотел чтобы он не был так похож на свою мать, забыл про магию, чтобы увлекался пирами, девицами, мечами и легендами о славных битвах былого, тренировками и боевыми походами против Нелюдей.
Ведь Нелюди, «эти проклятые твари, навлекшие на Ианэ беду и поклоняющиеся драконам, этим отрыжкам бездны», остались единственными достойными внимания противниками, по мнению отца — мараться о соседние племена или жителей большой земли он считал выше своего достоинства.
Итэш лишь один раз, едва встретив четырнадцатую свою весну, побывал в военном походе.
Не видел он ничего достойного в уничтожении Нелюдей.
Ничего.
Люди их клана делали то же, что и прочие разбойники, коих сами ругали и проклинали — резали и убивали. Сеяли ужас и разрушение. Грабили и жгли дома — «брали свою справедливую добычу»… Разоряли мирное, по сути, торговое селение — лишь потому, что жители его отказались отрекаться от веры своих предков, века назад пришедших на Вольные Острова из-под золотых небес.
Это — справедливость?
Этим пахла справедливость?
Горелой плотью, кровью и разорванными кишками?
Этого от него хотел отец?
Стать подобным убийцам матери?!
Итэш не мог забыть глаз молодой женщины, закрывавшей собой своего маленького сына. Её страх, её искреннюю уверенность в том, что молить о пощаде бесполезно, что даже человеческий отрок не станет слушать её, что он — такое же чудовище.
Но Итэш — не смог.
Не смог вершить эту «справедливость».
Он — не убийца.
Не чудовище.
Он не похож на техколдунов .
…Он жестом приказал женщине молчать, набросил на неё простенькую иллюзию и печать невнимания, чтобы никто её не заметил, и крикнул шедшим в его сторону воинам, что здесь никого не было и следовало идти дальше, а не тратить тут время. Женщина старалась не плакать, замереть и претвориться предметом интерьера.
…Дети не в ответе за грехи отцов.
Эти люди не виноваты в том, что натворил драконий народ века назад.
Итэш снял с пояса сеч и отдал его женщине — она была безоружна, и настоящей справедливостью было позволить ей защитить себя и своего ребенка.
Если бы у его матери было оружие, она, может быть, была бы жива…
Вернувшись из того похода, Итэш зарекся брать в руки оружие.
Он обещал матери стать достойным человеком.
Он не станет подобным отцу.
Он обещал…
Обещал.
Обещал!
Светильники, уже те не древние, масляные, брызгавшие раскаленными каплями, столь распространённые в человеческих селениях, нищих крестьянских и рыбацких деревушка, а магические, подпитываемая время от времени комбинация рун на специальном материале, испускали мягкие, рассеянные лучи, вызывавшие чувство умиротворения, уюта.
Давно Веарди подобного не ощущал.
Со снами про мальчика Итэша их его жизни ушёл покой… А сны становились всё более и более длинными, словно бы за ночь пролетали года. Просыпаясь, Веарди ещё долго не мог понять, где он был и кем являлся — реальность и чужая жизнь смешивались переплетались, путали память.
Сон не давал отдыха.
Да, тело успевали восстанавливать силы и было добрым, полным юношеской силы, но измождённый разум был готов рассыпаться прахом по ветру.
Разум не отдыхал.
Разум был на грани.
Нужно было принимать меры — учиться отгораживаться от чужих воспоминаний, а то просыпаться каждый раз постаревшим на несколько месяцев, а то и лет ему уже несколько надоело, мягко говоря.
Но Девон — вне досягаемости.
Как же хорошо, что Веарди таки вспомнил — дорогая младшая сестренка, его чудесная смертоносная Никко была тоже искусной менталисткой. Не гением, как их старший брат, но уверенным мастером, уж точно способным как-нибудь помочь или хотя бы разобраться в ситуации.
Встретиться же с сестрой было намного проще, чем выловить отправившегося в очередное странствие Девона. Вот уж воплощенный в теле ветер!
Конечно, соваться со своим нестабильным разумом в столицу было самоубийственно — это означало расписаться в собственном бессилии, показать отцу свою уязвимость, неспособность контролировать ситуацию.
А это — недопустимо.
Ни при каких обстоятельствах.
Отец уже отбраковал его однажды, ощутить подобное унижение второй раз Веарди не намерен.
Как чудесно, что его прекрасная, его замечательная тётушка Мия, величественная Диалори, в этом плане от своего царственного брата отличалась разительно, и ей можно было довериться — у этой женщины было много собственных тайн, и чужие она умела хранить прекрасно.
В конце концов, именно она пришла к нему, когда отец в первый раз разбил его мир на части.
Именно она помогла.
Она поговорила с дядюшкой Магни.
Она… именно она, по сути, сделала его Наследником Юга, предложила уже который год скорбевшему по жене и детям, но стойко отбивавшемуся от агрессивно пытавшихся женить его вновь советников, дяде поступить так же как и Руни. Она восстановила хоть какую-то справедливость — сделала всё что было в её силах. (Вот уж вздор — признать сына неподходящим наследником лишь из-за цвета его глаз!)
Да, он с самого начала был вторым сыном, и когда стало понятно, что Девон навсегда останется калекой, родители не передали титул наследника ему, а просто завели ещё одного ребёнка. Но, увы и ах, родилась их совиная принцесса, Никко, которая опять отцу чем-то не угодила. Волосами?
Ситуация с Девоном и пол Никко — единственное, почему Шани вообще был рождён.
Но…
Веарди знал — тётушка необъяснимо выделяла его среди остальных своих племянников, его и Никко, собственно, относясь к ним с большей теплотой, чем к остальным.
Веарди знал — тётушка была несчастна в браке, и холод сыновей разбивал ей сердце.
И она тянулась к племянникам.
И племянники — к ней.
…И теперь, тётушка была той, кто действительно мог ему помочь.
Конечно, при всем уважении к ней, в руки её собственных ручных менталистов он бы не дался, а в их наличии сомневаться не приходилось, а вот организовать встречу с Никко она могла — никто не стал бы что-либо подозревать, пожелай тетушка пригласить любимую племянницу в гости.
Правда самому Веарди придется прибыть в Диорен тайно — учитывая все настроения на юге, народное недовольство и страх из-за событий в Хэлиссе, небезопасно было бы официально покинуть Эзарен, во всеуслышание заявив, что наследника ни в городе, ни в стране нет.
Всё-таки именно он сжёг Хэлисс.
Именно его — боялись.
О том, как добрейшей души господин. дядюшка Магни безжалостно сжёг степь и полностью истребил несколько её народов почему-то народная память предпочла забыть.
Интересно, почему?
Впрочем, то вопрос риторический.
Теперь же, спустя несколько недель, на протяжении которых Веарди измучился окончательно, он сидел в богато обставленной столовой тетушкиного поместья и наблюдал за пляской теней в волосах сестры и пытался понять, почему в последнее время всё стремительно катилось в бездну и кто в этом был виноват.
Те же тени прятались по углам залы, не создавая резких контрастов, которые раздражали бы уставший за день взор.
Витавшая воздухе лёгкая дымка благовоний, чей прохладный, словно бы освежающий аромат ненавязчиво щекотал обоняние всякого из присутствовавших, создавала настрой неформальный, семейный.
На официальных приемах любые посторонние запахи в среде обладавших тонким чутьем шесс'ен считались дурным тоном, но… В этом конкретном случае это скорее был жест, призывавший расслабиться и отдохнуть, отринуть необходимость каждое мгновение быть настороже, позволить себе ненадолго забыть об удушающей дневной жаре. Которая, впрочем, уже давно спала, сменившись вечерней духотой — сама земля ещё не остыла и отдавала накопленное за день тепло.
Шесс'Вод'е давно скрылись за горизонтом, и голубые всполохи уже не окрашивали небо — не то чтобы на их месте зажглись звёзды, хотя так и было, наверное, но разглядеть их за тяжёлыми, тёмными тучами не представлялось возможным.
В воздухе пахло бурей.
Волнительно.
Ветер доносил запах степных трав в распахнутые окна, смешиваясь с благовониями.
Молнии сверкали, но грохот раскалывал небо спустя непозволительно долгое время — гроза была ещё далеко, за рекой.
Вся природа затихла.
Быть может, буря и вовсе пройдет мимо города, так и не остудив раскалённый Диорен, не подарив и капли дождя, но народ предусмотрительно на всякий случай спрятался, не желая испытывать судьбу.
Погода этого края всегда была одной из крайностей — или палящие светила и ни единого облачка многие дни, или, наоборот, слишком обильные дожди, и нудной многодневной моросью, как на Севере, дело точно в случае чего — не обойдётся.
И не обошлось…
Вторая гроза за день — а ведь уже далеко не весна, напротив, дыхание осени позолотило поля, суля большой урожай.
Смутное беспокойство за своего гвардейца на мгновение мелькнуло в голове — Рик единственный, кто сопровождал Верди в его тайном путешествии, и уйдя после первой грозы, он так и не вернулся в поместье.
В мастерстве перевоплощения гвардейца сомневаться не приходилось — ещё в Эзарене он сумел переодеться и замаскироваться так, что только напружиненная походка выдавала в нём сайши. От Всадника же в нём внешне не осталось ничего — простой странник, бродяга, коих много стремилось в сердце Востока в поиске новой, лучшей жизни.
Признаться, Верди не ожидал, что его попытка заступиться за этого всадника перед дядюшкой так сильно того впечатлит. Он мог выбрать покаяние, отправиться служить на границы или стать частью Багрового Братства, единственный путь бывших Всадников, но…
Но дае Феан, кумир многих сотен юных гвардейцев и простых мальчишек, выбрал другую дорогу — службу своему благодетелю.
Назвав своим господином Веарди, Рик изящно вышел из-под власти императора, чьи поступки и решения больше не мог одобрять. И сложно его было за это судить. Они оба омыли руки кровью невинных, принц и командир всадников, два виновника резни.
Ими они в веках и останутся?
Рик был передан Веарди, по-настоящему предан — это ставило принца в ступор. Этот человек был старше, опытнее его, за его спиной было множество битв и побед, но честь и чистая совесть для него оказались важнее собственной клятвы.
Наверное, таким был в юности отец.
Наверное, потому он закрыл глаза на всё произошедшее и позволил дае Феану перейти к Веарди и никак это не прокомментировал.
А может он и не знал.
А может ему просто было всё равно.
…Это в любом случае было не важно. Рик по своей воле следовал за Веарди, служил ему, и принц наконец нашел кого-то, кому мог доверять.
Это было для него… ново.
Так себя ощущал Девон, доверяя свою спину Джейа?
Так ощущал себя отец, опираясь на своих товарищей, зная, что они не предадут?
…Теперь Веарди испытывал тревогу — Очи зашли за горизонт, а Рик так и не вернулся из своей отлучки по личным вопросам.
Хотя какие личные вопросы могли быть у бывшего всадника?
А вот гляди ж ты — нашлись.
Впрочем, дае Феан был взрослым человеком, и сам мог о себе позаботиться, так что следовало бы принцу наконец сосредоточиться на собственных проблемах.
А то неприлично заставлять сестру ждать.
«Мне нужно самой увидеть!» — таков был её приговор.
Веарди ждала очередная ночь длинною не в жизнь, но во многие месяцы.
Или годы?
Сколько воспоминаний мальчика Итэша, ставшего уже юношей, он увидел на этот раз?
И что случится, если Итэш… погибнет?
Отец в нём окончательно разочаровался — Итэш впервые на его памяти проявил небывалые настойчивость и упорство, но лишь для того чтобы окончательно убедить своего родителя в нежелании становиться его копией.
Отец не хотел уступать, стоял на своём, но что-то во взгляде сына заставило его сдаться и махнуть рукой.
Может быть пресловутая женоподобность и сходство с матерью в кои-то веки сыграли ему на руку и помогли окончательно убедить отца в бесполезности и бессмысленности затеи сделать из него воина и привить любовь к сражениям.
Итэш питал к ним лишь отвращение…
Как и его мать.
…Её искусство он осваивал теперь гораздо быстрее и успешнее — без необходимости сбегать с тренировок и прятаться от учителей, времени стало на порядок больше, его теперь никто не донимал, не отвлекал.
Спасибо отцу за науку, на учителей тот действительно не скупился, грамоте Итэш был обучен, как и счету, свободно разговаривал и читал на нескольких языках, правда с произношением порою были сложности, но это уже не столь важно. Важно то, что Итэш был образованнее абсолютного большинства людей их мира, за исключением таких же как он господский детей.
А значит, теперь, без воинских наук, занудной политики и истории, у него было по-настоящему много свободного времени.
И — не было.
Он всё ещё учился каждое свободное мгновение.
Дневал и ночевал с книгами матери, изучал язык, на котором те были написаны, «Старшую Речь», методом проб и ошибок постигал колдовское искусство.
Ему нужны были наставники, он это понимал — далеко не всё можно было освоить самостоятельно, гордыней Итэш не страдал, хоть и считал себя гордым человеком. Но до совершеннолетия своего о том, чтобы покинуть остров, да и архипелаг в принципе, можно было даже не заикаться — не пустят. Запрут в доме, да стражу приставят — оно ему надо?
Но и имевшиеся скромные успехи радовали.
Глаза его теперь сияли от внутренней магии, пугая прохожих на улицах, слуг в доме и других господских детей, что раньше не стеснялись его дразнить.
Теперь — они опускали взгляд в пол, пытались быстрее уйти, и никогда не оставаться с ним наедине.
Ну конечно! Ведь колдуны — это жестокие чудовища, жравшие младенцев на завтрак и купавшиеся в крови невинных дев, не так ли? Твари хуже нелюдей, тем хотя бы не чуждо было благородство, даром что тёмные. А колдуны… Бесчестные трусы, выбравшись лёгкий путь к могуществу, коварные и лживые.
Так про них думали.
Так думали про магию.
И про него.
Но Итэшу нравилось. Да, бойтесь его, оставьте его в покое! Не смейте поднять взор, не смейте молвить и слова!
Да, Итэшу нравилось.
И это — самое страшное.
Веарди проснулся к холодном поту.
В этот раз сон был сумбурным потоком мыслей и воспоминаний, полным чужих противоречий.
Веарди тонул в этих своих-чужих эмоциях, захлёбывался.
Холодная вода не была страшна горячекровым шесс'ен, но теплая муть стоячих озёр, провонявшая гнилью, разложением, смертью… это страшно. Грязные глиняные берега всегда пугали Веарди, как и заросли тёмных вонючих водорослей, что цепкими лентами хватали за ноги, не давали свободно двигаться. Паника захлестывала с головой в такие моменты…
Веарди не очень хорошо плавал, и не помнил, чтобы ему доводилось иметь дело с такими ситуациями, он даже не был уверен, что это его собственные ассоциации…
Но сегодняшний сон — гнилая стоячая вода.
Он вынырнул, но вокруг всё ещё пахло тиной.
Веарди больше не задыхался, не терялся в пространстве, но всё ещё жадно глотал душный влажный воздух, не в силах им насытиться.
И только холодные нежные ладони, коснувшись висков, привели его в чувства.
Сестра сидела в изголовье его кровати, взгляд её был полон мрачного любопытства. Но её руки, холодные, всегда холодные, изящные сильные пальцы — то, что держало его в здесь и сейчас.
Якорь.
Око бури.
Сестра протянула чашу с водой, чистой, ключевой, пахнувшей свежестью и зимой, и Веарди пропал к ней жадно, неожиданно даже для самого себя, проливая на рубаху и постель.
Всё, чтобы смыть этот вкус тлена.
Всё.
…Спустя четверть часа брат и сестра снова сидели в обеденной зале и степенно пили чай.
В тишине.
Никко не торопилась со своим приговором, что-то рисуя на принесенной по её приказу бумаге.
Сестра всегда хорошо рисовала.
Лучше всех из императорских детей…
Отец не поощрял её таланта, считая его бесполезным, несмотря на пропагандируемое почтение ко всяким творцам. Мать же, наоборот, стремилась не позволить Никко растерять свой потенциал. Но тоже видела в этом простое увлечение, невинную шалость, девичье увлечение, не приносившее пользы. Ну в конце концов, не быть же принцессе храмовым мастером, что создаёт фрески. Не по чину это.
— Что скажешь? — разбила Никко, наконец, тишину, сосредоточенно что-то штрихуя. — Никого не напоминает тебе этот Итэш?
Верди задумался.
Слишком похожий на свою мать, слишком не оправдывающий ожиданий отца, слишком… много использующий разум, а не грубую силу в качестве оружия человек.
Кто он?
На кого похож?
Слишком на многих.
Ни на кого.
— Тебя.
— Кхм! — сестра поперхнулась чаем и закашлялась. — Вообще-то я имела в виду не это.
— И всё же… Кто этот мальчишка? Почему меня с ним связало?
Измотанность, невероятная усталость, накопившаяся за все эти месяцы, не давала думать, хотелось просто получить ответ и решение.
Неужели это так сложно?
— Ты так и не понял? — Никко была безжалостна, как и всегда. — Ну, тебе же хуже.
Веарди страдальчески воззрился на сестру.
— Я не смогу разорвать эту связь, — проигнорировала она его взгляд. — Тут постарался мастер явно сильнее меня, может даже сильнее отцовских Грифов. Но могу явно сказать одно — этот человек, Итэш, уже давно перестал быть ребёнком, а показать чужие воспоминания… На самом деле, невозможно, без благословения Вэниа. Всё же только Владыка Времени распоряжается минувшим и может показать его кому-либо…
— Но с чего одному из сыновей Дха вмешиваться в жизнь и разум какого-то шесс'ен? Будь я хоть трижды принцем империи и наследником Юга — я не та фигура, ради которой в игру стали бы вступать Старшие Боги… Значит, замешан кто-то ещё? Его жрецы, какие-то культы?
— Значит, жизненно важно тебе, именно тебе, увидеть воспоминания Итэша, понять его, узнать его, — ворчливо, как неразумному ребенку, пояснила сестра.
Чем так важен это мальчишка?
И он сам, Веарди?
Внезапно двери залы распахнулась, и в неё вошла, пропуская вперед стражу, их дражайшая тётушка. Она явно не ложилась ещё спать, наверняка сидела опять в кабинете и работала, снова занимаясь всеми этими государственными делами в ущерб собственному здоровью. Тени под её глазами были видны издалека, но сами эти глаза почему-то сияли озорством.
— Не слишком ли нагло, будучи гостями в доме, гонять его хозяйку? — усмехнулась тётушка, садясь во главе стола.
Видимо, Никко, не обращая внимания на условности и этикет, послала слугу за Мией.
Очаровательно.
Иногда сестра казалась ему дикаркой! И ведь в одном с ней семье росли, у одинаковых учителей учились…
— Тётушка, тебе знаком этот человек? — не обращая внимание на возмущения брата, Никко протянула Мие свой рисунок, по всей видимости, уже законченный.
Лицо женщины застыло, стало ледяной скульптурой, таким холодным и жестким, обжигающим, и… хрупким.
— Тётушка?
Взгляд сестры был заинтересованным.
Лукавым.
Ну и…?
— Это мой отец, — как камни выронила Мия слова. — Но вы-то где его видели?
— В воспоминаниях одного мальчишки по имени Итэш, — ответила Никко. — Ничего оно тебе, кстати, не говорит?
— Итэш — мой старший брат. Был им. Но он мёртв. Мёртв дольше, чем я живу.
Она положила листок с рисунком перед собой, и, наконец, Веарди смог рассмотреть его, понять, что же так взбудоражило тётушку.
…И действительно.
Отец Итэша.
И, получается, Мии.
И Магни.
— Итэш мёртв, погиб вместе со своим саи-ри, — продолжила мысль тётушки Никко, — но на его место пришёл кто-то сильнее, кто сумел отомстить за слишком доброго и желавшего мира для всех мальчика. И имя ему…
Вот оно что.
Как всё просто.
Как всё очевидно…
Имя, знакомое каждому жителю империи, соскользнуло с его губ насмешкой над самим собой.
— Аран.
Сестра выглядела довольной.
Она что-то ещё знала?
Она… она ведь наверняка подозревала с самого начала. Она всегда была даже излишне проницательной.
— Так вы объясните мне, что происходит? — разбила повисшую тишину Мия.
— Под клятву о неразглашении, тётушка, — вздохнул Веарди, прикрывая глаза и массируя вести — их снова, уже привычно, прострелило болью. — Слишком важные вопросы.
Тётушка, на удивление, спокойно и быстро, отточенными движениями, начертила нужные печати и произнесла вербальные формулы клятвы и с любопытством воззрилась на них.
Ой что будет…
— Ну и? Во что вы вляпались?
Когда круг посвященных в его тайну расширился до трех лиц, пусть и включая его самого, стало легче. Тётушка пообещала помочь с его проблемой. Однако что-то невысказанное было в её взгляде, что-то странное.
Словно она думала, что вся эта ситуация могла быть и на пользу, не со зла.
Ну не решили же какие-то высшие силы просто показать ему жизнь отца, чтобы примирить их? Это даже звучало абсурдно, да и в таком случае нужно было оные сны Девону показывать, вот уж у кого было всяко больше причин для обид и поводов примириться.
Впрочем, никто не мог гарантировать, что брат не страдал той же проблемой.
Хотя он точно всё быстро бы определил и справился.
Нашёл бы ответ.
Даже себе Веарди не хотел признаваться, что завидовал.
Потому что, собственно, завидовать было нечему — оба они были отбракованными сыновьями, разочарованием отца, но Девон был ещё и как воин ущербен, в их то постоянном на культе силы обществе! Но при этом, даже несмотря на события последней войны и последовавшую за ней опалу для близнецов, Девон словно бы и не замечал этого отношения к себе. Ему словно бы и не было больно от пренебрежения отца, ему словно бы было даже хорошо там, на севере. И это при его непереносимости холода!
…Нет, следовало думать о собственных проблемах.
Брат со своими справится сам.
Уж ему то есть на кого опереться.
А теперь есть и у Веарди.
Он даже думал о том, чтобы посветить в ситуацию даже Рика. Конечно, тоже под клятву, но тем не менее… Но стоило ещё подождать — может быть, всё решится в ближайшее время и необходимость в этом отпадёт.
А Рик вернулся в поместье утром.
Очи не успели ещё высоко подняться над горизонтом… Мужчина выглядел потерянным, разбитым, но при этом — решительным.
Что-то случилось с ним, видимо, за прошедший день.
Что-то шокирующее.
…Когда Рик, этот гордый человек, в лицо дерзивший Королю Востока, смиренно склонил голову и взмолился об одной единственной просьбе, Веарди был шокирован.
Он впервые он о чём-либо просил.
Принц был заинтригован.
Но, признаться честно, узнав, что этой просьбой была встреча с Диалори, Веарди готов был рассмеяться — даже сейчас, в этот момент, не он был тем, кто мог решить чужую проблему.
Но причин отказывать Рику у него не было.
Только он поставил одно условие — на этой аудиенции он хотел присутствовать тоже. Что поделать, любопытство всегда было его слабостью.
Тётушке тоже было любопытно — что от неё захотел гвардеец?
— Ваше Королевское Величество, — Рик, вместо традиционного поклона, преклонил колени, и весь его вид был полон смиренной мольбы. — Вы прославились в народе своей справедливостью. И я пришёл просить о ней. И — о правосудии.
— Я не госпожа Саинэ, чтобы вершить правосудие, дае Феан, — заметила тётушка, щурясь. — Чего именно вы от меня хотите? Племянник просил за вас, полагаю, что могу довериться его суждениям и окажу вам посильную помощь. В чем же вас обидели?
Серые, похожие на тучи, на сталь глаза человека распахнулись в чем-то смутно похожем на ужас.
— Не меня! — воскликнул он, скинувшись. — Госпожа… если бы дело было во мне, я никогда не посмел бы Вас беспокоить… Но пострадала моя подруга, моя названная сестра, и сама она никогда не стала бы отвлекать Вас из-за своих проблем.
Вот оно что.
Подруга.
К ней, стало быть, Рик умчался, стоило ноге Веарди переступить порог тётушкиного поместья?
— Из-за девчонки, значит, пришел? — вторила она его мыслям. — И как могли обидеть… Мой непутевый муж нашел себе, наконец, постоянную фаворитку и не оставляет её вовсе, значит, кто-то из моих сыновей?
Взгляд Мии был суров. Теперь это была не так милая женщина, что любила баловать его в детстве, но почти всесильная Диалори.
— Старший принц надругался над Эшой, и теперь она беременна, — сжал губы Рик в бессильной ярости. — Госпожа, будь виновником кто угодно другой, я бы публично оскопил его и заставил сожрать всё отрезанное, но… В этой ситуации я бессилен. Я… Я не смогу обеспечить безопасность Эше — она одна из лучших мастериц артели рукодельниц, у неё много клиентов, её исчезновение не осталось бы незамеченным, а узнай Королева-мать о ребенке… Она же убьет Эшу. Или сам принц.
Неужели так бывает?
Неужели эти мнящие себя разумными созданиями твари не там, на больших дорогах и в глухих деревнях, а рядом?
Неужели это — его двоюродный брат?
Жгучая злоба и отвращение в Риену наполнили Веарди. Хорошо, что Рик не попросил о помощи именно его — он бы как раз приказал бы устроить самосуд, наплевав на любые условности. Нельзя так поступать, ни с кем нельзя!
— Я услышала тебя, дае Феан, — глухо, но твёрдо сказала тётушка. — Приведи свою подругу сюда, завтра. Даю тебе слово — ни один волосок не упадет с головы матери моего внука.
Рик поднялся на ноги, поклонился и стремительно вышел из кабинета.
Видимо, помчался обратно к подруге.
— Что будете делать, тётушка?
— Женю поганца, что б неповадно было, — оскалилась она. — А так… Посмотрим на девочку, что Лирен скажет — если из правильной семьи или хотя бы правильной крови и веры, то дам титул ей, а может и не понадобится всё это. Было бы славно.
— Думаете, поможет?
— Риену давно пора научиться брать ответственность за свои поступки, а брак не более чем формальность — мне нужен внук, и если Заней смогла воспитать идеального наследника, пусть и марионетку, то почему бы не взять с неё пример?
— А Вейли согласится?
— А куда он денется?
…Не знали они ещё, что рассвет Мия будет встречать в Белом Храме, а ночь проведёт наблюдая за бальзамированием тела младшего сына.
Что в это самое мгновение Леан бился в агонии, в бессильной злобе смотря на свою убийцу.
И проклиная её.