Диорен…
Великий древний город, многие века бывший крупнейшим в Ианэ и с переменным успехом борющийся за это звание с Тарисой сейчас.
Гордая столица Востока, расположившаяся в устье могучей Ксаи и контролирующая все торговые потоки, идущие в глубь континента. Раскинувшаяся на нескольких островах, поглотившая их щитом беспрерывной застройки, она была подобна муравейнику.
Жизнь здесь кипела.
Сюда вели все дороги, пересекавшие великую Ксаи по древним мостам. После падения истинных Талэ и развала старой империи именно Диорен и Дом Шисэ возвысились, обретая невообразимые, неведомые доселе власть и влияние.
Прорыв, случившийся четыре века назад, был величайшей трагедией Ианэ со времен Гибели Светил. Именно он, собственно, и привел к развалу старой империи и потере прежнего статуса королями Запада. Лишившийся божественного благословения, что было залогом их власти, Талэ остались таковыми лишь на словах, на деле же не сохранив в себе ни единого признака своего родоначальника.
В конце концов, именно действия последнего императора привели к Прорыву. Когда из Алой Пустоши, из Запретных Земель, отделявших Бездну от живых территорий, хлынули бесчисленные орды Тварей, Искажённых, что отравляли собой все вокруг, жаждая проложить путь своему господину…
По иронии судьбы, именно терявший авторитет Император стал одной из первых жертв катастрофы.
Лишь беспрецедентные усилия Багрового Братства и неожиданная слаженность отделившихся от Умэ-Элио Кланов, создавших свой союз и с невообразимой эффективностью противостоявших тварям, принявшим на себя первую волну чудовищ, позволили предотвратить самое страшное.
Можно бесконечно спорить, кто был виноват во всем случившемся — пожелавшие независимости от Тау'Ксы Великие Кланы или всегда известные своим сепаратизмом северяне, последние императоры Талэ, потерявшие всякий авторитет и приведшие к Исходу Драконов, в отчаянной попытке удержать контроль зашедшие слишком далеко, или хитрецы из культов Мрака, коварно манипулировавшие власть идущими во славу своего господина…
Итог был один.
Запад пал, Умэ-Элио на века прекратил своё существование, скатившись в феодальную раздробленность, разделившись между множеством уцелевших кланов. Народ бежал на восток, народ усиливал восток. Элишен пали первыми — беженцами были люди.
Именно это и возвеличило их народ.
И Шисэ.
Из Великой Империи, созданной самим Эйреном, страна превратилась во множество маленьких княжеств и отдельных территорий.
Воцарилась беззаконие.
И в этом хаосе Диорен стал тем центром, что смог объединить вокруг себя множество территорий.
То, что раньше принадлежало югу и западу — перешло ему.
Но это была новая культура, новая власть — власть людей.
Лишь северяне, плотно сотрудничавшие с цав'ен, относительно легко отделались и даже смогли сохранить чистоту своих традиций и жизненного уклада.
Именно они были идеологическими правопреемниками Империи.
Потому Север так ненавидел Владыку ныне, надо полагать — новый наследник Эйрена, новый Талэ пришёл из ниоткуда, получив власть и всеобщее почитание, и свёл на нет все те века, на протяжении которых цишен были последними хранителями заветов предков.
Он начал привносить что-то новое, безусловно во многом хорошее и своевременное, но в других вопрос их был закостенел и некомпетентен, отвергая из-за собственных предубеждений многие предложения и идеи северян.
Он отобрал их свободу, силой подчинил разросшееся за века королевство, унизил его, практически уничтожил. Наказал самых этнически чистых шесс'ен за то, что не отреклись от тех самых корней, преемственностью которым Владыка апеллировал.
Как это бессмысленно…
Как это глупо…
Как расчётливо.
…Восток был самым хитрым, он добровольно пошёл за новым Владыкой, добровольно склонил голову и помог сложить её несогласным с новым укладом, что на фоне с примером северян было принято Владыкой благосклонно…
В итоге — Восток сохранил свою независимость и практически не утратил прежнего влияния.
Но — получил защиту.
Между союзником и покровителем, Восток выбрал того, подол чьей мантии ему приходилось теперь целовать.
Север этого не простил.
И не простит.
Эша любила историю.
Она всегда с интересом слушала рассказы учителей — тех дед подбирал внукам лично, явно жалея о недостатке пригляда за своими детьми и желая исправить уже на новом поколение эту ошибку.
Лекции были увлекательными, Эша всегда слушала едва не раскрыв рот, не отводя взгляда от наставников. Хотя, возможно, это просто она была жадной до знаний — сестры обычно с очень одухотворённым видом старались скрыть собственную скуку.
Братья…
Казалось, им не было дела до прошлого, до рассказов — одни рвались в бой, на тренировочную площадку, мечтали оказаться при дворе…
Другие же были к истории равнодушны, с интересом поглядывая в сторону колдовских наук вроде алхимии или плетения чар, или даже запретных искусств — менталистики и некромантии.
Они жаждали могущества.
Они жаждали славы и почёта.
Они жаждали получить всё и как можно скорее, без долгих лет тренировок и бессонных ночей над древними книгами.
Они… жаждали оправдать возложенные на них ожидания, стать гордостью семьи, восславить её в веках.
Но Эша была самой младшей среди всех своих братьев и сестёр.
От неё ничего не ждали.
Её предоставили самой себе, кормилице да слугам.
Но почему-то дед привечал её больше остальных.
Может быть потому, что она умела слушать, не перебивая?
Может потому, что она не спорила, не выказывала своего взрывного характера, с почтением и вниманием относясь к чужим словам?
Или просто потому, что она была с ним искренне согласна?
Единственная из всех, казалось.
Дед считал, что нужно знать своё прошлое, нужно помнить не только свои победы, но поражения, и позор. И нести их с честью, с гордо поднятой головой. Чтобы не допустить повторения трагедий.
Он честно рассказывал о события давних пор, без прикрас.
И Эша верила.
И Эша хотела быть такой же — мудрой и рассудительной.
И Эша мечтала творить чудеса, как герои прошлого, но не с мечом в руках — руны и магические песни, заговоры ей были ближе, понятнее.
И Эша… Не оправдала надежд.
Не пожелала служить при дворе принцессы, не пожелала отправляться в академию и становиться верной слугой короны.
Потому что Талэ тоже ошибаются.
Потому что думать надо своей головой.
Потому что вечные правила её душили, вечные рамки приличий и этикета сковывали.
Потому что её искусство считалось бессчетным для благородных воинов и позорным для высокородной молодой госпожи.
Потому что шить и вышивать — удел слуг!
Но разве слуги хуже их, высокородных? Эша общалась с ними, много общалась. Эша любила переодеваться в простые платья и сбегать в город, чтобы играть с крестьянскими детьми, которые, казалось, действительно не замечали того, кем она являлась.
Да даже Рик!
Рик, милый друг, добрый друг, с пелёнок казалось не разлучавшийся с Улой, очередным её двоюродным братом, тоже был не столь высокого происхождения. Он вырос как и Ула при дворе её деда, обучаясь воинствам искусствам и грамоте наравне с остальными. Хотя и был человеком.
Рик не сразу признал в девчушке с внешностью южанки младшую госпожу, и, к своей чести, после выяснения её истинной личности не переменил своего отношения.
Рик был её отдушиной в бесконечных скучных буднях, прерываемых учебой.
Он знал, казалось, о ней всё.
Абсолютно.
Ула даже шутливо ревновал, мол, Рик с какой-то девчонкой проводил времени больше, чем со своим дорогим другом. Мальчишки…
Рик знал, как она ненавидела своё имя и знал, как сильно она любила охоту с соколами, как любила этих птиц вообще. Дед подарил ей нескольких своих. Он говорил, в ней это от матери, всё же кровь — не водица. Особенно для южан.
Рик дал ей это прозвище — Эша — ставшее её сутью, её второй кожей, всем её существом.
Сокол.
Стремительная, хваткая, крохотная по сравнению с иными хищниками — такая она по его мнению?
Что ж, это не сорока и не чайка.
Сокол — символ юга.
Соколы доставляют почту, они стремительнее драконов, от их когтей сложно спрятаться, как и от их острого взора.
…Когда Рик отправился в столицу, Эша убеждала, что это юношеская придурь, что он отучится в академии и вернётся домой, разочаровавшись в Тау'Ксе и увидев оборотную сторону большого города.
Рик не вернулся.
Рик стал Всадником.
Рик навсегда отрекся от прошлого, от её клана, чтобы стать проводником воли Владыки.
Рик навсегда оказался потерян для неё.
Единственный друг.
Это оказалось больнее, чем она ожидала. На фоне этого даже мысль самой отправиться в столицу не казалась столь отвратительной, но… Всадники рвали отношения со своими семьями, со своим прошлым, чтобы сосредоточиться на служении Империи. Она им мать, и сестра, и жена.
Звучало отвратительно.
На деле было ещё хуже.
Но так или иначе, без Рика стало невыносимо.
Совершенно.
В полном слуг и родственников доме Эша чувствовала себя невообразимо одинокой и несчастной.
Дед, казалось, не замечал ничего.
Она тоже должна была служить во славу рода, во имя исправления ошибок прошлого.
Но приносить себя, своё будущее, своё счастье во славу империи, отобравшей у неё единственного друга, она не собиралась.
И — сбежала.
Туда, где никто не удивился бы очередной Элишен с аристократической речью и манерами.
Туда, где всем было всё равно.
Где правили деньги.
Где правила свобода.
И равнодушие.
Диорен — великий город, древняя столица.
Диорен — громадная выгребная яма, собравшая в себя все пороки и грехи Ианэ.
Диорен, её ненавистный и любимый новый дом.
Они гуляли с Риком до самого заката.
Они говорили, казалось, обо всём на свете, больше не касаясь болезненных для обоих тем. Они оба теперь — персоны без прошлого и с сомнительным будущем. И если у Эши предвиделась раньше хоть какая-то стабильность, то Рика гибель могла поджидать в каждой на первый взгляд мелочи. Личная охрана принца — это, конечно, почётно, но ещё и безмерно опасно.
Эша старалась об этом не думать.
Не нужно печалиться.
Не сейчас.
Потом, когда Рик вернётся на юг, когда она вновь останется одна, наедине со своими мыслями и беспросветным одиночеством, тогда уже можно будет утонуть в жалости к себе и бессмысленном сетовании на несправедливость судьбы.
В конце концов, у неё наконец появилась такая непозволительная ранее роскошь — возможность всласть поныть прежде чем собрать волю в кулак и отправиться выполнять повседневные свои задачи.
Эша показала другу свои любимые места — ещё два фонтана, площадь перед храмом Лийаш, торговые ряды и, самое главное — самая прекрасная, самая замечательная во всём городе пекарня!
Вишневый морс и пирог с земляникой — так именуется восторг.
Рик это знал.
И потому, не слушая все возражения, купил угощения им не только на перекусить здесь и сейчас, просто полакомиться и вспомнить детство, но и с собой.
Тесто пахло умопомрачительно, а начинка из дивных степных ягод заставляла трепетать сердце — пирог, аккуратно завернутый в бумагу, заботливо укрытый чарами от остывания, покоился на дне сумки. Радовал глаз и большой кувшин с морсом, расписной, глиняный, производства местных мастеров, не исключено что Эша даже была знакома с изготовившим его гончаром, всё же всё они жили в ремесленном квартале.
Рик возражений не принимал, и угощение нёс сам, пропуская мимо ушей заявления, что сумка благодаря рунной вышивке не весила ничего, и ей совсем не тяжело.
«Тяжести тебе таскать нельзя!» — был его вердикт.
Элли, впрочем, была того же мнения, да и Эша, на самом деле, возмущалась чисто для вида.
Забота друга была ей приятна.
Он проводил её до дома, а после исчез в темноте, и даже светлая, почти белая рубаха не выдавала его — вот что значит обученный сайши.
Дае.
Мастер.
В ту ночь ей, кажется, ничего не снилось — умаявшись за день, она заснула раньше, чем голова коснулась подушки.
Так часто с ней бывало.
Ощущение измотанности, тянущая боль в мышцах, и тупая, пульсирующая, в голове — всё это было Эше привычно, обыденно. Элли давала снадобья, что должны были помогать, но настаивала — нужно было просто научиться отдыхать. И высыпаться. Но она высыпалась, правда!
Нынешнее же её состояние накладывало определённые ограничения.
В том числе и в вопросах возможных нагрузок.
Она стала уставать стремительно. Её не тошнило, ноги не отекали, а еда и запахи не вызывали отвращения, но она не знала, чего можно было ждать от каждого следующего дня. Пусть живот сейчас был не заметен, но искорка зарождающейся под сердцем жизни уже была ощутима для всякого сильного сай'нел.
Эша всегда была младшей.
Всегда.
Она видела женщин на сносях лишь издалека, в деревнях деда. Ни одна из её сестёр или снох не подарила своим мужьям первенца, потому примера перед глазами у неё просто не было.
А потому было страшно.
Старшая Мастерица пока не знала о её положении, и Эша планировала скрывать это как можно дольше — лишние вопросы ей были ни к чему.
А они бы возникли.
Чужая жалость ей была не нужна.
Как и чужое сочувствие.
Рик, единственный её защитник, вряд ли мог что-то сделать обидчиком своей дорогой подруги — за самосуд жестоко наказывали, а он уже не раз провинился.
Нового проступка ему могли и не простить.
Подставлять Рика Эша просто не могла.
Потому и не рассказывала ему, единственному родному человеку, как ей было больно и страшно, как после всего она хотела стереть с себя всю кожу, вместе с кровью и невидимой, но так отчетливо ощутимой грязью. Грязной она ощущала себя ещё долго.
Ах, оставшись в доме деда она точно не попала бы в такую ситуацию.
И носила бы сейчас под сердцем ребёнка законного мужа, а не насильника. Впрочем, у избалованных вседозволенностью молодых господ эти две грани часто стирались — она знала тому слишком много примеров.
Да и за время жизни в Диорене — насмотрелась.
Всякого насмотрелась — оборотная сторона жизни яркой и праздной столицы была столь же уродлива, столь и неискоренима.
…Просыпаться Эша привыкла до рассвета. Ещё с детских лет в ней выработали эту привычку, и даже спустя столько времени это оставалось той ниточкой, тянувшейся в прошлое.
Потому, первым, что заметила она, открыв глаза — было уже светло.
Светло.
Она проспала?!
Вторым, что она заметила, было движение какой-то фигуры, которой в её комнате однозначно быть не должно, сбоку. И это точно не периодически наведывавшаяся к Эше кошка.
Третьим — аромат тёплого земляничного пирога.
Проморгавшись, Эша вскочила на ноги, хватая ближайший способный выступить в роли оружия предмет.
Им оказались тяжелые швейные ножницы.
Немая сцена.
Рик, уже в другой рубахе, светлого песочного цвета, с убранными в низкий хвост волосами, замер на месте с крынкой в руках.
Судя по запаху, в ней было парное молоко — она всегда любила пить его по утрам, тогда, в детстве. Теперь же редко выпадала такая возможность — добраться пораньше до рынка было просто некогда, а вечером уже не было того, что она хотела.
— А ещё про меня говорят, что параноик.
— Сам такой! — в голове Эши смешались все её растерянность, радость и злость. Но радости, всё же, было больше.
Рик улыбался.
— А я и не отрицаю.
Эша порадовалась, что уснула не раздеваясь, а то неловкости было бы не избежать — они уже давно не дети. Пока она приводила себя в порядок за ширмой, Рик невозмутимо продолжил накрывать на стол.
Хорошо, что воду для умывания она всегда готовила с вечера.
Вместе с холодными каплями воды, Эша мягким полотенцем стерла с лица последнюю сонливость.
Давно она не чувствовала себя такой бодрой.
— Так… Не объяснишь, как ты тут оказался? — спросила Эша, заплетая уже расчесанные волос в простую косу — пряди пушились, и не собранные прическу, походили на самый настоящий ужас.
В такие моменты она искренне завидовала цишен с их похожими на жидкий чёрный шёлк волосами. Казалось, они вообще не могли спутаться и пойти полной. Но Эша в очередной раз пришлось смириться — кудри южан были частью её наследия, её сути, и ими следовало гордиться, а не тихо ненавидеть, желая обрезать под корень.
— Ты против того, чтобы тебе подали завтрак? — отозвался Рик, и судя по звуку, он перекладывать нарезанный пирог в тарелку. — В юности ты была куда благосклоннее к проявлению заботы.
— Не увиливай.
— Твоя защитная печать хороша, но против воришек и балагуров, любому обученному сайши она на зубок.
— Ну спасибо!
Она вышла из-за ширмы сверкает притворным гневом — руки в боки, сведенные к переносице густые тёмные брови, но в глазах всё равно — луковые огоньки.
Рик рассмеялся.
— Я научу тебя более мощной печати, если тебе интересно.
— Обучишь! Куда ты денешься!
— От тебя, — улыбка друга стала чуть шире, но, словно бы, чуть печальнее, — никуда.
Так они и позавтракали, парным молоком и вчерашним порогом. Со смехом, воспоминаниями о минувших годах и забавных историях, произошедших с ними.
На сегодня у Эши было запланировано немного работы — нужно было всего лишь закончить вышивку последних трёх слов ритуальной фразы. Конечно, она могла завершить все сразу, но если сделать перерыв в трое суток, эффект будет сильнее, а и это стоило ожидания.
Рик заворожённо наблюдал за её работой. За тем, как порхали её пальцы, как сверкали в свете Очей игла и серебряная нить.
В этом была особенная магия.
Особое чудо.
Что-то древнее и могущественное, что-то пришедшее из времён до Гибели Светил, что-то из эпохи Творения.
Эша всегда предпочитала работать с серебром — об это знали все её клиенты и все остальные мастерицы. Этот благородный металл лучше всех иных проводил энергии и впитывать в себя после, настроение, Волю творца.
Работать с ним было сложно.
Сложнее, чем с медью и золотом, но результат стоил затраченных усилий.
А вот золото Эша терпеть не могла.
Оно было символом А'Ксаана, небес драконьего мира. Символом Дома Талэ.
Символом всех ошибок старой империи и величайшей трагедии. Золото красиво блестело и ластилось к хозяину, пока тот мог кормить его своей силой, но найдя кого-то, кто мог предложить больше, с радостью меняло хозяина.
Обереги из золота стоило очень дорого, но на деле… не стоило ничего.
С золотом Эша не работала.
Золотом ей никогда не платили.
Она никогда не носила из него украшений, в этой, новой своей жизни мастерицы из Диорена.
А еще оно невообразимо шло ей — подчёркивало цвет глаз и её южное очарование. Так говорили родители, так говорили сестры, наряжать Эшу словно куклу. Может быть именно в этом крылась истинная причина этой неприязни.
…Зачарованные колокола Белого Храма было невозможно не узнать. У них была своя особая тональность, печальная светлая песнь по усопшего.
И сейчас они оплакивали члена королевской семьи.
Удар.
Второй.
Третий.
Пауза.
Удар.
Второй…
Второй принц.
Колокола Белого Храма звали горожан проститься с принцем.
Но… как?!
Когда?!
Его Высочество Леан ведь был столь юн, даже младше Эши! Как же так… как же так…
Подняв взгляд на Рика, она поняла, она увидела, как побледнел её друг.
Он тоже всё понял.
— Нет… — прошептала она.
Теперь на трон следующим точно взойдет старший принц. Единственный оставшийся наследник…
Три удара.
Пауза.
Два удара…
Траур.
В день похорон особ королевской крови было положено прекратить всякую работу, облачиться белое, отправиться в Белый Храм для прощания, или — в ближайший, чтобы помолиться за душу усопшего. По-хорошему, нужно было отстоять все службы, до заката, но это было пожелание, не обязанность. Однако за всякую праздность, за всякие воскликнул радости следовало наказание. Шататься в безделья по улицам не следовало — те кто уже побывал в Храме, должны были отправиться домой и молиться там.
От ремесленного квартала до Белого Храма было далеко, а прибиться к одетой в белое толпе им казалось немыслимым — и Эша, и Рик большие скопления народа не любили и оказавшись в них всегда нервничали. Потому они отправились в Храм Лийаш, ближайший, и, по совместительству, самый любимый Эшой.
Именно сюда она приходила на утренние службы, именно здесь жрицы и священники её знали по имени и приветливо улыбались всякий раз, стоило ей пойти в храмовую библиотеку.
В конце концов, она немало жертвовали храму, когда у неё выпала такая возможность — а прихожанами Покровительницы Искусства были всё же именно ремесленники, редкие дворяне, и всего несколько благодетеля из числа высшей аристократии, включая Диалори.
Сейчас же в просторном светлом помещении всё было завешано белыми драпировками и усыпано цветами вишни.
Тоже белыми.
…Этот цвет подчёркивал смуглость её кожи. Она никогда его не любила — он напоминал ей о не самых приятных событиях её жизни.
О родителях.
О Цавербийской войне.
Она мало коснулась Восток, но забрала её родителей, что как верные слуги Владыки отправились отражать атаку цав'ен и не вернулись.
Как и многие другие сайши.
Как и многие её знакомые.
Рик был единственным её близким, кто вернулся с той войны.
Она молилась тогда, шесть лет назад, за души родителей, точно так же облаченная в белое.
Молилась, чтобы они мирно переродились, чтобы Саинэ была к ним милостива.
Они покоились в братской могиле, в очередном кургане, выросшем на равнинах Запада. В семейном же склепе были только пустые вазы — дед был против того, чтобы сжигать личные вещи сына и снохи и заменить этим пеплом прах.
Теперь точно не было смысла возвращаться — даже чтобы проститься с родителями.
Она тогда заказала по ним длинную службу в Белом Храме, отдав почти все свои накопления. Тогда это казалось ей совсем не важным — что значили деньги по сравнению с душами родителей?
Оплакивала она их недолго.
Не могла — долго.
Нужно было работать, нужно было как-то выживать, и потратить всю жизнь на вечную скорбь было бессмысленно и глупо.
Дед бы не одобрил.
Рик — тоже.
Но тот хотя бы посылал весточки — что он в порядке, что жив и активно продвигается по службе.
Эша молилась и за него — за его здравие, за победу, за удачу.
Тогда её жрицы Лийаш и полюбили, стало быть. О таком все шли молиться Стражу или Алье, а то и вовсе богам Светлого Пантеона. И только она — богине-созидательнице.
Бог войны не мог уберечь от чужого меча — во их славу кровь лилась с обеих сторон. Те, кто способствовал хаосу и разрушению, сохранить жизнь не мог.
Именно после той войны она стала ходить в храм каждое утро.
Она не верила, что богам было до них дело.
Но…
Рик вернулся живым, и выжил в ещё множестве передряг — стало быть, на что-то они и влияли. Или это насмешка судьбы, не столь важно.
Важно то, что сейчас милый друг стоял рядом, и глубоким своим голосом пел заупокойную молитву, а не был развеян по ветру пеплом. Не гнил в сырой земле, не томился в плену, не был продан в рабство на рынках цавербийских царств.
Важно то, что сейчас он дышал.
…А вот Рику белый цвет был к лицу.
Даже хорошо, что он перешёл на службу к принцу Веарди, форма его теперь светлых цветов.
Когда служба подошла к концу, а прихожане наконец смогли подойти к жертвенному очагу и бросить в огонь цветы вишни, Эши и Рик сделали это и направились к выходу.
Белые реки горожан текли по улицам.
Как же легко было затеряться в этой толпе…
Не так Эша планировала проводите время с другом, но сейчас смех и веселье были бы кощунством, а потому следовало молча вернуться домой. Может быть за закрытыми дверями не так неправильно будет беседовать о том что было, что прошло или не случилось.
И уже не случится.
Никогда.
Она не поняла, на самом деле, в какой момент они свернули с непривычно тихой улицы в совсем безлюдной переулок.
И, признаться, даже не успела испугаться, когда их окружила банда бродяг, вот только ножи в их руках были уж точно не хлебными — отточенные кинжалы, выкованные опытными мастерами, а не ржавая полоса криво заточенного металла.
Время словно замедлилось.
Эша как сквозь толщу воды слышала диалог Рика с бродягами, но зато видела напряжение в его теле, напружиненность воина, а не уличного бандита.
Её друг выхватил меч и снёс им голову лидеру бродят стремительное, чем те успели в испуге выдохнуть. Наверное, они даже не успели понять с чем — с кем — столкнулись. Минуты не прошло — пять обезглавленных тел уже остывали в грязи.
А Рик даже не запачкался.
Он молча завел её в дверной проём, провёл через пустой коридор, внезапно приведший в подземелье.
Катакомбы.
Эша слышала про них — детвора любила про них рассуждать и искать входы в сеть подземных тоннелей, что соединяли город, пролегали под дном Ксаи и вели к нескольким островам-крепостям.
Про них все знали.
Их никто не находил.
Откуда же Рику про них было известно…?
Когда впереди показались огни, оказавшиеся маленьким отрядом облаченных в тиоловые доспехи гвардейцев, чьи лица были скрыты масками и тенью капюшонов, Эша тоже не удивилась.
Не удивилась даже когда один из гвардейцев снял маску и оказался женщиной с серыми волосами и очень цепи взглядом тёмных глаз.
— Не беспокойтесь, идо Ксерай, — сказала женщина с намёком на улыбку, — теперь вы в безопасности.
— Кто вы?
Кажется, голос самой Эши звучал обреченно.
— Лирен Рес, молодая госпожа. С этого момента вы находитесь под моей защитой.