Вольные Острова…
Земля сильных и свободолюбивых людей, что не стали мириться с тиранией лед'ен. Не пожелали быть говорящим скотом светлейших… Земля людей, что, плюнув на прошлое, на опасность неизвестности, пошли в море в надежде найти себе новый дом.
И нашли.
И защищали его отчаянно. Порою, даже слишком рьяно…
Земля могущественных людских кланов, громадных диких азафов, непокорных холодных ветров, хмурого низкого неба и почти черной воды.
Земля, расположившаяся на самой границе миров.
Расколотый ею архипелаг…
Суровый, по-своему прекрасный, по-своему поэтичный край. Край, порождающий таких же суровых, несгибаемых, прямолинейных и жестоких личностей.
Его отец тому был ярчайшим примером.
…Вольные Острова вызывали в Девоне противоречивые чувства.
Холодно и ветрено, почти похоже на ставший родным ему Север… Но — совершенно по-другому. Здесь не пахло здесь хвоей и лесными цветами. Низкое синее небо давило на разум, заставляло хмуриться. Солёная морская вода — не великие аксаанские реки.
Всё здесь — чужое.
Чужой край.
Чужой мир.
Чужой дом.
И не скажешь, что бывал он, Девон, когда-то здесь счастлив…
Родина его родителей, колыбель возрождённого величия Дома Талэ, место, где верные шесс'ен обрели своего Владыку и преклонили перед ним колени, принесли присягу. Именно здесь чуть меньше века назад восстала из пепла империя, даже если сам А'Ксаан был ещё о том не в курсе.
Этот архипелаг помнил ещё юного, слабого, неоперившегося Владыку.
Он мог дать ответы.
Они были здесь, в этой кучке голых продрогших скал.
Главное знать, куда смотреть…
Девон знал.
Он хотел ответы.
Он боялся их получить.
На самом деле, можно было бы выбрать иной маршрут, чтобы не бередить прошлое, не нервировать население и дядюшку Сигрида. Но такой путь был бы значительно длиннее, пришлось бы идти морем, а Девон не выносил корабли. Его на них вечно укачивало. И вообще — фу. Можно было сменить драконов на азафов, оставив Айну и Аишу дожидаться их возвращения на аксаанской части архипилага. Можно было изначально отправиться верхом на птицах.
Можно было избежать неизбежного, но Девон не пожелал заморачиваться.
Повидать дядюшку, двоюродного брата и племянника — почему бы и нет? Снова увидеть старое поместье отца, построенное им для матери, куда они часто выбирались, когда Девон и Арека были ещё совсем детьми, а Веарди — только родился? Почему бы и нет! Почему бы и не плюнуть в лицо собственным предчувствиям! Почему бы не махнуть рукой на болезненно сжимавшееся сердце!
Девон слишком часто поступал противоречиво, вопреки самому себе и, на первый взгляд, здравому смыслу. Ола говорила, что именно эта непредсказуемость и делала его столь опасным.
…Слишком давно не был здесь.
С тех самых пор, как.
Девон не помнил Беркен.
Город отпечатался в его памяти ворохом пятен и запахов, и даже создавая библиотеку собственного разума, он не нашёл ничего толкового. Слишком мал он был тогда, чтобы запомнить. Слишком увлечен другими вещами, чтобы смотреть по сторонам.
Девону не понравился Беркен.
Шумный, многолюдный, с тесными улочками, грязными тёмными переулками, пахнущий потом и людскими испражнениями и рыбой, он вызывал в Девоне отвращение.
Дворец Клана Йорен, увы, не исправил этого впечатления.
Слишком несвойственными этому суровому краю были причудливая округлость, изящность форм. Они откровенно раздражали, как и мозолившая глаза позолота повсюду, на которую всегда то и дело отвлекался острый взгляд шесс'ен. Может, для этого все и было сделано в человеческих домах — чтобы невозможно было сосредоточиться.
В Беркене, в поместье клана Йорен, всё дышало людьми.
В плохом смысле.
Девону всегда были по душе более лаконичные, острые формы, прямые линии, темные цвета. Что-то более мрачное, строгое, не такое… праздное.
Не такое легкомысленное.
Не такое… бессмысленное.
Хвала Творцам, императорскую резиденцию поддерживали в первозданном виде и ничего не меняли. Вот её Девон помнил очень хорошо, и только переступить порог усадьбы, словно бы нырнул в прошлое. Казалось, здесь действительно ничего не изменилось. Время словно замерло здесь, словно и не было всех тех наполненных горестями и радостями десятилетий, словно он, Девон, всё ещё был мальчишкой.
Но это распространялось только на поместье.
Весь остальной остров…
Его народ.
Его правитель.
Да, кое-что всё-таки изменилось.
Старый лорд Йорен, Дядюшка Сигрид, например, как и гласили донесения доверенных лиц, сложил с себя обязанности Главы Клана, передав их своему внуку, а сам, вместе с сыном, остался одним из старейшин.
…Когда-то давно это был высокий, крепкий, плотный мужчина. И хоть годы не сумели его согнуть, как это бывало с большинством стариков, волосы его были седы. Глубокие морщины не способен был сгладить тусклый, рассеянный свет Исы, скрытой за постоянными для этого края облаками.
Сигриду было больше ста лет.
Он был на год младше, чем отец Девона.
Этот контраст между вечно юным Шесс'Алори и Сигридом, как ничто иное нарушал душевное равновесие Девона. Уставший от жизни старик, большую её часть посвятивший служению Владыке и теперь заслуженно желавший покоя и застывший в вечности Император…
Слишком большей разница,
Разглядывая родные сердцу интерьеры, помнившие ещё моменты его искреннего детского счастья и те времена, когда отец любил своих старших детей и не разочаровался в них, Девон не мог не вспомнить в очередной раз, что же именно оборвало эту идиллию.
А произошло всё ведь именно здесь, на Вольных Островах.
…Много лет назад, когда он только встретил свою девятую зиму, нашлись такие идиоты, что догадались его похитить, увидев в маленьком принце слабое место чудовищного Шесс'Алори.
Возможно, тогда это действительно было так. Возможно, именно поэтому отец больше не позволял себе проявлять к ним нежность и привязанность…
Наверное, похитители рассчитывали, что держа в заложниках наследника Владыки, сумеют добиться от него выполнения своих требований.
Избалованный своими дядюшками и тётушкой, любимый всеми, имеющий множество друзей ребенок, он был самонадеян, хвастлив и горделив, хоть на его лучшего друга и сестру это не распространялось. И гордыня Девона была не на пустом месте — среди других учеников их возраста сильнее его была только Арека.
А ещё он был умен для своих лет, и потому теперь старался сохранять спокойствие и не паниковать, не устраивать истерик, ничем не выдавать своей паники похитителям, не провоцировать их на агрессию.
Он был уверен, что его спасут.
Что всё будет хорошо.
…Не было.
Уроки по работе с внутренними энергиями, развитие и укрепление меридианов, постоянные медитации казались неимоверно скучными ему, энергичному, непоседливому ребенку. Даже скучнее уроков литературы, счета и древней истории. Мальчик даже не старался на этих занятиях, предпочитая игры с другими детьми, уроки фехтования и свой тренировочный, так похожий на настоящий, деревянный меч.
Теперь же ему только и оставалось сидеть и ждать спасения, укутываясь в то жалкое подобие одеяла, брошенное ему, словно в насмешку. А ещё ругать себя последними словами за то, что не слушал наставников, ведь пробужденное внутреннее пламя могло бы его спасти, но он в своём детском высокомерии им когда-то пренебрег, и теперь ему это аукнулось в самый неподходящий момент. Как это всегда и бывало.
Запертый в своей темнице, в холодной каменной комнате без окон, с массивной металлической дверью, которую даже взрослый сайши выбить вряд ли сумел бы, Девон только и мог убеждать себя, что за ним придут.
Обязательно придут.
Ведь все его так любили.
Как иначе…?
Он впервые столкнулся с жестокостью по отношению к себе, впервые познал голод и холод.
Страх.
И отчаянье.
Как Девон понял — кормили его один раз в день. Если пресную похлебку и корку хлеба можно было считать едой… Так или иначе, но только по приемам пищи он мог определять, сколько времени прошло.
Тринадцать дней.
Тринадцать дней прошло, прежде чем он сбился со счета, а его никто не забрал, не спас.
Сознание мутилось, тело ребенка постепенно охватывала лихорадка — не простыть, когда холод, казалось, отпечатался на костях, впивался в них острыми иглами, было просто невозможно.
За состоянием своего пленника похитители, очередные недовольные новыми порядками люди, не особо следили, и, заметив его болезнь, только злорадно ухмылялись, мол, так и надо темному отродью. Именно тогда с отчётливой ясностью, всем своим ненадолго врывавшимся из хватки горячечного бреда сознанием, Девон понял — он может просто не дождаться спасения.
Но он все еще не понимал, почему не пришёл отец.
Почему хотя бы не отправил Всадников?
Почему?!
В очередной, ставший таким редким просвет, когда его разум был достаточно ясным, чтобы понимать, где он и что с ним, но недостаточно, чтобы отличать реальность от галлюцинаций, Девон словно бы услышал голос одного из своих похитителей. Голос, размышлявший, что раз «эта проклятая отрыжка Бездны» отказывался соглашаться на их условия, то «стоило бы преподать ему урок, подарив кубок из черепа его отродья».
Тогда Девон ничего не понял, но сопротивлялся отчаянно.
А понял он чуть позже — когда его, истощенного, слабого до безумия, дрожащего, привели в какой-то большой зал, когда он увидел толпу людей, в глазах которой не было жалости или благоразумия — только ненависть и жажда крови.
Его крови.
Крови шесс'ен
Крови Талэ.
Тысячи голосов кричали у него в голове, заставляя расплакаться, от боли, от ужаса, тысячи голосов выли вокруг, требуя зрелища.
Когда над ним блеснул клинок, закричал уже он.
«Замолчите! Замолчите! Замолчите!!!»
Он вложил в этот крик всю свою боль, все крохи своей силы, всё, что в нём было, не осознавая уже вообще ничего. Тишина казалась сейчас недостижимой мечтой, той силой, что спасла бы его от боли, которой он последние дни был лишен, не способный избавить от чужих голосов в своей голове.
…Нашли его там же, в том зале, усеянном сотнями тел, из чьих глаз, ушей, носа и рта текла кровь.
Целители потом сказали, что у всех этих людей мозг был превращен в кашу, и ни у кого из них не было даже малейшего шанса на спасение. Но умирали они мучительно. Грифы дополнили это заключение — последние мгновения этих людей, их агонию словно бы растянули на маленькую вечность, заставляя пережить все самое кошмарное, что с ними случалось, хоть в реальности не прошло и нескольких ударов сердца.
Так пробудился дар Девона.
…Но он узнал об этом намного позже.
Как и о том, что он не просто исчерпал резерв своих сил, сокрушив всех, кто был вокруг, а залез туда, куда соваться вообще не следовало, забрав силы из собственных мышц и костей, истощив себя слишком сильно, чтобы это не имело последствий.
Его здоровье навсегда было подорвано.
Все шесс'ен были устойчивы к большинству болезней, которые каждый год косили людей, а особенно детей и стариков. Это свойство драконьего народа Девон сохранил — но простой сквозняк теперь был способен отправить его в больничное крыло на многие недели.
Раньше всегда крепкий и полный сил, теперь он уставал даже от небольшой прогулки по саду.
Ни о каких тренировках не могло быть и речи.
О фехтовании, о мечте стать Всадником, могущественным сайши, можно было просто забыть, как и подвигах, которыми грезили все мальчишки.
Утратив свой потрясающий потенциал, перестав быть равным своей царственной сестре, маленький принц стал всем неинтересен. Его списали со счетов, всё ещё называя Императорским Высочеством, но теперь больше даже с какой-то насмешкой. Потому что, не сумев заставить Арана выполнять свои условия, эти идиоты, называвшие себя Новым Союзом Аниа, в перспективе сумели ему насолить даже собственной смертью — в глазах шесс'ен принц теперь стал калекой.
Снова, словно многие годы назад, зазвучали эти слова — «долго не проживет». Но теперь это было не про отца — про сына.
А отец пришел лишь раз.
Пришел, чтобы сказать, как он разочарован в нём.
В том, что он позволил себя поймать, покалечить. В том, что он пропускал мимо ушей все уроки и теперь сам был виноват в своих бедах. В своем состоянии.
А потом отец учил его выстраивать стены в своем разуме и пользоваться внезапно пробудившимися способностями. Точнее… учил его, как не причинить вред всем, кто его окружал. И пока Девон не взял под контроль свой дар — заковал его в специальные браслеты, сдерживавшие силу, отражавшую её на него самого, позволяя их снимать только во время уроков, на которых он учился искусству менталистики.
Матушка печально вздыхала и молчала, сидя у его постели, Арека приносила любимые сладости и сплетни, целители жалостливо качали головами, и только Джейа, верный Джейа смотрел спокойно, словно ничего не изменилось. Сидел вместе с ним, читал ему вслух книги о приключениях древних героев, рассказывал о сказки и легенды.
Словно и не хотел он бегать и играть с другими детьми, с которыми у него никогда не ладилось, и стоило ему оставить их ради маленького принца, о нём бы все забыли, словно и не случилось в его семье горе, не погиб его отец при зачистке леса от Тварей. Словно скука и одиночество Девона были важнее его, маленького сироты, желаний и переживаний.
Так прошла весна.
Теперь Девон редко покидал свои покои, и ещё реже выходил за пределы поместья. Наставники сами к нему приходили, и теперь, равнодушный ко всему, оказавшийся в изоляции, маленький князь безропотно следовал указаниям учителей.
Его каллиграфия стала безупречной, из слов древнего языка он мог составлять тексты столь же легко, как и из современных символов. Не было равных ему в литературе и истории, как в построении рунных цепочек. Даже проклятые медитации, призванные восстанавливать сожженные, ставшие хрупкими и нестабильными меридианы, теперь давались ему без особого труда, служа возможностью не-быть.
В этом состоянии он проводил все больше времени, заменяя им сон. Снами он тоже научился управлять — хорошая мотивация была. Кошмары истощали, выматывали хуже лихорадки, и взяв под контроль собственный разум, он наконец получил долгожданный покой.
…В этом же состоянии он выполнял все упражнения, которые ему девали его учителя из числа Грифов — отец не мог или не пожелал дальше возиться с его пробудившимся даром.
От снимавших головную боль снадобий вечно хотелось спать.
Аппетита не было совершенно, приходилось усилием воли заставлять себя есть.
С тех пор, как стало ясно, что защитить себя в будущем он не сумеет, матушка предложила к штату его слуг просто прибавить ещё и телохранителей, кого-то из числа преданных учеников отца. Но дядюшка Руни предложил идею получше, когда Девон скривился при мысли о постоянном присутствии рядом посторонних, не считавшихся с его мнением личностей.
Он предложил сделать телохранителем Джейа.
Не сейчас, конечно, но в будущем — десять лет было самым прекрасным возрасто6 для начала специального обучения. Мысль о том, что занятый вечными тренировками, Джейа больше не сможет проводить время с ним, пугала до ужаса, Девон было хотел отказаться от подобной затеи, но его друг воспринял идею стать Тенью при принце с восторгом.
«Ты не беспомощный, ты просто слишком ценный!» — с тихим смешком говорил он тогда Девону.
Так, решение сбежать с урока каллиграфии навсегда изменило его жизнь и, если судить по тому, что случилось многие годы спустя, жизни целой империи.
Целых миров…
И только теперь, оказавшись в дали от дома, вдали от Кса-Цаали и проклятых лордов, Девон смог сам себе признаться — он понятия не имел. Что делать в сложившейся ситуации, как поступить и как противостоять неведомой угрозе.
Он сумел вселить уверенность в Лордов, чтобы они перестали паниковать и продолжили спокойно выполнять свои обязанности.
Но на самом деле Девон даже не знал, кто мог стоять за этим всем.
Очевидно — кто-то расшатывал ситуацию внутри империи, стравливая людей с шесс'ен, южан с северянами, адептов Трёх с верующими Даны. Войну с Разумом.
Его, Девона, с остальными Талэ.
Кому это выгодно?
Слишком многим…
Слишком.
Мало кто, на самом деле, обрадовался возрождению Аксаанской Империи и нового возвышения Дома Талэ.
Но и у кого из недоброжелателей не было средств для осуществления всего произошедшего и того, что непременно произойдёт в будущем. Слишком широкий размах событий, слишком многие в этом должны были быть задействованы. Слишком специфические специалисты, а все они известны поимённо. Известны и, что характерно, непричастны.
Неведомый паук сплел вокруг них свою сеть, а они, глупые мухи, запутались в ней, поняли что влипли, но не видят свою погибель, не знают, кто стоит за ней.
Кто этот «паук»?
Как его уничтожить?
Что Девон мог этому Пауку противопоставить…?
Он как никогда прежде ощутил в полной мере собственную беспомощность.
Совсем как тогда — когда острый клинок занёсся над его головой. Он не мог ничего сделать и помощи ждать было не от куда — её ждали от него самого.
Он сам стал надеждой и опорой для этих глупых цишен.
Зачем?
Зачем?!
Кто его просил в это вмешиваться?!
Жил бы себе спокойно в Ваккеш Ати и горя не знал, но нет, взыграла-таки жажда справедливости, фамильное желание держать руку на пульсе, всё контролировать…
Острая потребность в чужом восхищении.
Он любил блистать, он любил слышать похвалы — заслуженные, естественно — но никогда не показывал, как сильно ему, главному разочарованию семьи, это было необходимо.
…Не случится ли так, что он в очередной раз не оправдает возложенных на него надежд?
Не случится ли так, что, пообещав защиту и безопасность, он не справится? Они все, наивные, верили в него, покорившего северных драконов.
Да разве сложно сломить и обмануть, запутать, перехитрить и склонить перед собой столь честный и прямолинейный разум?! Его сила — коварство, его сила — иллюзии, не способные на деле даже поцарапать.
Что же делать?
Может, сестра подскажет?
Может, помолиться Дане?
Девон, юный Шессо'Цаали, Наследник Севера, ученик Чёрного Дракона, чувствовал себя тем ничтожным и жалким мальчишкой, которым был когда-то.
Которым, за лоском шелков и меха, был до сих пор.
Который, не желая больше сдерживаться, плакал от страха и отчаянья, зная, что некому его осудить и пристыдить. Зная, что рядом только Джейа, верный надёжный Джейа, который поймет и утешит. Даст совет и направит на верный путь.
Мальчишка плакал, желая оказаться в объятьях родителей, которые, всесильные и идеальные, могли защитить от всего мира, а сам мир был светел и прекрасен, полон удивительного.
Но это невозможно.
Это уже никогда не случится.
Никогда.