День четвёртый, после полуночи
— Брат Веларди, что Вы?.. — начал было священник.
Конец вопроса застрял у него в горле. Сам он впал в ступор. И на то имелось несколько причин к ряду.
Для клирика будто перевернулся с ног на голову мир. Он и подумать не мог, что инквизитор, уважаемый в обществе элемент, залезет в купель, как в обычную терму. Его охватил когнитивный диссонанс: к такому жизнь его не готовила. Но это ещё ничего. Гость храма тут же подорвался из воды, выудив из секции в портупее метательный нож.
Ситуация, которую чужеземец не мог себе и вообразить. В месте, которое сокровенно для каждого праведника, стоит он — Фульвио — на прицеле у человека в неглиже. Да ещё и смертельно опасного! Для него. Что придавало обстоятельствам больший сюр, инквизитора своё положение нисколько не смущало.
Чужеземец больше напоминал статую. Ренегат чуть наклонил голову к плечу, буравя его взглядом. Губы скривились в пренебрежении, а глаза источали жестокий огонь. Дезертир держал нож за клинок. Фульвио был не дурак — понимал, если дёрнется, умрёт.
— Есть ещё кто-то с тобой? — строго и утробно осведомился Альдред.
Фульвио замялся, потупил взор, нервно мял пальцами рясу на уровне живота. Ничего человеческого и уж тем более мужского в нём не осталось. Он обратился хомяком, забившимся в угол, дрожащим перед гигантской пятернёй, которая вот-вот его схватит.
— Н-нет. Я один…
Ответ предателя устроил. Уголки губ с одной стороны приподнялись в ухмылке.
— Тогда заходи. Дверь за собой прикрой, — указал Флэй, будучи хозяином ситуации.
Церковнослужитель стал глух к реальности. Он поймал себя на стойком ощущении страха. Джино Веларди, каким тот себе его представлял, перестал существовать. Впредь это опасный, враждебный инквизитор, обезображенный катастрофой в Саргузах. Клирик не спешил, пытаясь предугадать, что последует за выполнением указаний.
Альдреду это начало надоедать. Холодным голосом он властно призвал:
— Делай, что говорят.
Иностранца будто ударили плетьми. Подавленный, он перешагнул через порог окончательно. Завёл руку за спину. Его пальцы ощупали потрескавшуюся от влаги крашеную ручку баптистерия. Он прикрыл дверь. Та скрипнула, оцарапав слух.
Ноздри Фульвио изогнулись. Воздух заходил ходуном, внутрь и наружу. Глаза метались. На пол. На одежду инквизитора. На меч. Под ноги. К потолку. Дезертир видел это и гулко бросил ему:
— Сюда смотри.
Тот осёкся. Куда? Фульвио пополз по фигуре инквизитора снизу-вверх, пока наконец-то не напал на леденящую блеклость его голубых глаз. Оттенок стал небывало белёсым. Взгляд же отдавал стеклом. Словно жизнь покидала Флэя бесповоротно. Чужестранец не понаслышке знал, о чём может говорить то, что он видел.
Его внимание привлекли куски отмершей кожи, сползшей на шею. Открытые розоватые участки плоти, оголившиеся, когда лопнули бляшки. Фульвио тут же всё стало понятно. Но не легче. Как оно происходило, быть не должно было. Увы, об этом клирик сообщить не решался. Боялся и рта раскрыть: вдруг схлопочет отравленный нож.
— Зачем пришёл? Я ждал тебя многим позже, — поинтересовался Альдред.
— Я… — начал церковнослужитель, пытаясь перебороть в голове сумбур. — Я лишь хотел спросить, готовить ли на Вас чечевичную похлёбку. Всё же негоже потчевать гостей лишь водой и хлебом. Пресвитер Клементе и несколько рыцарей тоже изъявили желание откушать, и вот я здесь…
Ренегат хмыкнул, поражаясь невинности и простодушию иностранца.
— Вот оно что, — пробубнил Флэй. Всё происходящее казалось ему сущей нелепицей. — Нехорошо вышло. Ты зря сюда зашёл.
Его слова как будто претворяли бросок ножа. На деле же, сказанное Фульвио перечёркивало опасения Альдреда. Ранее уверенный в потаённой угрозе от служителей храма, теперь он понятия не имел, как быть. Малейшая оплошность могла стоить ему жизни. Он размышлял, но ничего дельного в голову не приходило.
Сам Фульвио видел ситуацию куда прозаичнее: в конце концов, здесь и сейчас именно его жизнь стояла на кону. Он пересилил себя и подался вперед. Боролся за свою жизнь так, как только мог позволить себе праведник, отвергший любое насилие:
— Вы носите мор в себе. Ведь так, брат Веларди?..
Альдред стал в миг чернее тучи. Скривил в гримасе лицо. Казалось бы, чужеземец одним этим пассажем себе подписал смертный приговор. В сознании ренегата произошёл взрыв, накрывший вселенную целиком.
«Он знает. Он увидел эти язвы на моём теле! Что же мне делать? Как быть? Прикончить его? Но как же мне выбраться тогда из церкви? Я должен подавить его! Запугать! Лучше пусть выведет меня отсюда, и разойдемся мы, как в море корабли…»
Пока Флэй гадал над судьбой священнослужителя, тот время даром не терял. Он оттопырил воротник своей рясы и чуть отвернулся. Копошения Фульвио привлекли внимание Альдреда. В свете факела ренегат отчётливо разглядел: примерно на том же месте, где у него образовались раны от фурункулов, у иностранца остались шрамы.
Дезертир округлил глаза и стиснул зубы. Столы для него перевернулись в очередной раз. Он помолчал немного, а после пролепетал:
— Ты… ты тоже заражен.
— Был, — чуть отстранённо подтвердил Фульвио и поспешил убрать руки от воротника. Шрамы укрылись от взора предателя.
Церковнослужитель тонко ощутил момент: опасность миновала. Пока что. Инквизитор не убьёт его. Во всяком случае, до того, как получит ответы на все интересующие его вопросы. Уверенный в себе более, чем раньше, клирик заговорил:
— Как мне кажется, нам стоит всё обсудить в расслабленной обстановке. Я готов ответить на все вопросы, которые Вас интересуют, брат Веларди. Если угодно.
Ренегат расправил плечи. Выдохнул, понимая, что ещё не загнан в тупик. Естественно, после вскрытия неудобной правды он не мог не пообщаться с чужеземцем. Более того, чёрного сердца его коснулся согревающий луч надежды. Если церковнослужитель исцелился от чумы, возможно, и у Альдреда будет шанс.
— Что ж, так тому и быть, — согласился Флэй. — Брат Фульвио…
Шелестя ногами в воде, предатель вышел осторожно из приятной термы. Стало прохладно. Беглец убрал нож. Взял часть вещей, бинты, антисептическое средство. Проследовал к факелу, где мог быстрее обсохнуть и наконец-то прикрыть срам. А тем временем чужеземец присел на край купели. Ждал, пока его спросят и позволят говорить.
Жар от огня испарял капельки воды на коже. Волосы оставались мокрыми, напоминая сероватые сосульки, которые свисали на лоб ренегата. Обработав раны на ногах, Флэй принялся одеваться. Голый по пояс, он пошёл туда, где оставил обмундирование. Уже встав спиной к Фульвио, Альдред спросил:
— Мне казалось, в церкви Первых Уверовавших не жалуют больных…
Он присел и занялся перевязкой, даже не смотря в сторону клирика. Слова Фульвио занимали его слух, остальные чувства же были направлены на боль в ранах.
Иноземец улыбнулся. Он ощутил некое подобие счастья, раз уж подобрал правильные слова, достучался до инквизитора и остался жить, вися на волоске от смерти. Священнослужитель ответил не сразу, собирая мысли в кучку, и затем изложил:
— Всё именно так. Наверняка Вы слышали отношение пресвитера Клементе…
— Значит, это храм подарил спасение от болезни? — съязвил Альдред, обматывая бинтом поражённую руку. Антисептик при соприкосновении с плотью пускал белые пузыри с шипением.
Фульвио усмехнулся, опустил взор на ноги, покачал головой. Дезертир глянул украдкой на него. В который раз он ощутил диссонанс. Клирик создавал впечатление глубоко верующего человека, и всё же, фанатиком не был. Пренебрежение Церковью он пропустил мимо ушей. Альдред понял:
«С ним действительно можно говорить».
— Это было бы чудом, — начал чужеземец. — Но увы. Большинство прихожан вторит пресвитеру. Они уверенны, будто мор — это кара Света и Тьмы за наши прегрешения. Каюсь, и я был до принятия гармонизма не из образцовых людей. Но даже моя вера не уберегла от столкновения с этой чудовищной болезнью. Я заразился. Прямо в храме.
— Ничего удивительного, — прошипел Флэй, поливая остатками антисептика шею. Он стиснул зубы от боли до скрипа.
— Противоположностям дела до молитв нет. Во всяком случае, моих. Сколько бы ни прошибал я лбом пол в зале, болезнь никуда не отступала. Я так полагаю, Они послали мне этот недуг в качестве испытания. Испытания моей веры, — рассуждал Фульвио.
У дезертира вяли уши. Но перебивать клирика не стал. И тот продолжал.
— Тогда в Саргузах никто не имел и малейшего представления о природе болезни. Я ссылался на обыкновенную простуду. Что странно. Летом людям болеть не свойственно. Тут… что-то другое. Незримое. Смертоносное. Вытягивающее жилы прямо из-под кожи.
Клирик нервно ощупывал большими пальцами бока указательных, разминая плоть.
— У нас на Востоке редко обращаются к религии, когда речь заходит о болезни. Эта привычка со мной осталась и на Западе. Отпросился у пресвитера и лёг в госпиталь…
— Что за госпиталь? — перебил его Альдред. Он внимательно следил за потоком сознания, вычленяя из него суть.
— Сестёр Милосердия. Ближайший отсюда, — с охотой сообщал Фульвио.
Альдред отвёл взгляд. «Это туда определили больных магов из Янтарной Башни», — вспоминал он.
— Я извиняюсь, если мой рассказ получится сумбурным. Просто те дни, что я там провёл, были… расплывчатыми, — вдруг стушевался клирик.
— В плане чего?
— Болезнь сказалась на мне сильно. Я проводил в сознании гораздо меньше времени, чем в беспамятстве. В общем, всё как в тумане, брат Веларди, — объяснил он.
Флэй погонял воздух во рту, призадумавшись.
«Меня может ждать то же самое…»
— Но мне повезло. Определенно. Я поступил, и мной начали заниматься. Тогда ещё были места. Как выяснилось, похожие симптомы наблюдались у многих в Саргузах. Отделения госпиталя скоро оказались переполнены. Многие умирали, так и не дождавшись помощи. А те, кем занимались… Как бы над ними ни бились врачи, всё бесполезно. Рано или поздно каждый из них погибал. Но не все окончательно. Некоторые пациенты попросту… пропадали. Сначала я не понимал, почему. А потом стало ясно: они превращались в гулей.
— Гулей? Ты сказал «гулей»? — Альдред напрягся.
— Именно. Заражённые ведь не живы в привычном человеческом понимании, — отвечал Фульвио. — Они умирают, прежде чем обращаются. Нежить, стало быть. И когда просыпаются от вечного сна совсем другими, алчут плоти людской. Прям как гули.
Ренегат хмыкнул.
— Не очень удачное сравнение, — заявил он. Из трактатов о чудовищах из-за Экватора он помнил, что собой являет эта нечисть. Если между ними и упырями существовала некая связь, то весьма опосредованная.
Такие твари не водятся на Западе. Зато существуют им подобные. Правда, встречают их редко. Многие даже думают, будто живые мертвецы — пережиток прошлого. Если не вовсе небылица. Миф, пугающий до дрожи в коленях всякого смертного. Впрочем, никогда не знаешь наверняка, когда легенда вдруг оживёт.
— Конечно, здешние заражённые перевёртышами не являются. Ослиные копыта? Это скорее вольная приписка авторов. У гулей, что теснятся в руинах вдоль пустынных дорог, их тоже нет. Обычные ноги в струпьях. По словам очевидцев. Но и они боятся солнца. А дождей в местах их обитания попросту нет. Откуда нам знать, может, и здесь у них есть сходства. Всё одно. И те, и другие — ходячие мертвецы. Может, заражённые не так разумны. Но это не отменяет похожести.
«Заражённые. Гули. Упыри. Как их только ни называют в Саргузах… Гули. Что ж, во всяком случае, им и правда идёт это имя», — праздно размышлял Альдред о вещах, не терпевших такой беспечности.
— Я видел их. В стенах госпиталя. Это не люди. Люди не могут быть настолько жестоки, настолько прожорливы. Но и зверьми их не назвать. Гули гораздо хуже…
— Беря в расчёт этих, как ты говоришь, гулей, ты всё ещё думаешь, будто к мору приложили руку Противоположности? — задал вопрос Флэй. С подковыркой.
Фульвио с грустью посмотрел на ренегата. По всей видимости, мысли в таком ключе ломали его слепое следование церковным догматам. Альдред же продолжал давить на больное — всё равно, что тушил об него сигару.
— Могут ли те, кто любят и наблюдают за нами с надеждой, так жестоко обойтись со своей паствой? Принести в Равновесный Мир столько боли, сколько простым смертным попросту не под силу?
— Неисповедимы пути Света с Тьмой. Противоположности обещали нам Судный День. Расплату за все грехопадения. Мы уже рождаемся грешниками, когда покидаем утробу матери, выходим в Равновесный Мир, дабы изменить его хоть немного. Вероятно, Противоположности с самого начала знали, что однажды человечество превысит пределы Зла, пределы Хаоса, которые допустимы мирозданием. И вот этот момент настал. Светопреставление — не про одномоментный обрыв пространства и времени. Конец Света — про расплату за все поколения разом.
Клирик сгорбился, напоминая вопросительный знак. Ему было тяжело поднимать из глубин подсознания щекотливую тему, над которой он, как и любой другой человек в Саргузах, так или иначе ломал свою голову.
— Форма наказания значения не имеет. Мы сотканы из Света и Тьмы. Мы — их отражение в Равновесном Мире. Также жестоки, как Темнейший. Также милосердны, как Светлейшая. Всё остальное — лишь оттенки чувств и деяний. Коли уж человечество не оправдало ожиданий, и требуется чистка, так тому и быть. Значит, это нужно Равновесию.
«Противоречие на противоречии противоречием погоняет. Как в его голове может укладываться в цельную, неразрывную картину провидение Противоположностей, гибель Церкви, нашествие магов, рыцарский дозор в их церквушке, борьба за выживание и неусыпный голод упырей? Это Хаос. Хаос чистой воды. За гранью Света и Тьмы».
— Власть Людей себя не оправдала. Соответственно, для уравновешения Порядка и Хаоса в Равновесном Мире Свет и Тьма, вероятно, готовят совершенно иную концепцию. Переход к жизни за гранью нынешнего человеческого понимания. Истина откроется лишь в конце пути праведникам. Решать Свету и Тьме, окажусь ли я в их числе…
Альдред покачал головой. С истинно верующими он общаться не любил, что до, что после приближения Седьмой Луны. Он не мог их до конца понять, а они — его. На том и расходились. Глупо было полагать, будто мор пошатнёт веру в Противоположности. Человек неустанно пытается найти объяснение неизвестному. Увы, не всегда удачно.
— Ладно, — сдался Флэй. — Будь по-твоему. Не стоит заострять внимание на высоких материях. Ты сказал, что исцелился. Но как? И когда?
Фульвио взъерошил волосы на голове. Перед его глазами проносились больничные палаты. Он видел мало. Но слышал много. И чувствовал всё.
Тихий бредовый шёпот пациентов, с которыми он соседствовал. Неутешительные переговоры врачей и их ассистентов, что ходили по коридорам. Вопли в ночи, преисполненные мучений. Как гуля просто запирают в палате с теми, кто ещё жив. Крики. Чавканье. Панику. Битое стекло. Поживившись, тварь убегает в ночь.
Палящий полуденный зной, что пробивался через окна, и жёг его кожу, как огонь. Огонь. Клирик сгорал дотла — изнутри и снаружи. Больше всего зараза била ему по рассудку. Он не кашлял. Яд расщеплял сознание. Убивал медленно, тихо, ласково.
Перед глазами всё плыло. Казалось, плоть щерилась и грубела, будто скалы, что тесали веками воды Океана.
Смерть. Он чувствовал её приближение. В воспалённом сознании Абстракция обернулась Явью.
Он слышал, как погибель нарезает круги вокруг него подобно оголодавшему волку. Иной раз холодное касание прерывает жар. Костлявые пальцы проходят по коже, размазывая выступившие капельки пота.
Её дыхание зловонно. Горячий пар несёт в себе трупную вонь и пьянящий, горько-сладкий запах плесени. Миазмы, что усугубляют и без того тяжёлые симптомы.
Но образ её так и остался эфемерен.
Казалось, его тело терзали прямиком из Серости.
И в белизне внезапной гемералопии перед глазами вдруг возник силуэт…
— В госпитале Сестёр Милосердия много врачей. Но не каждому из них под силу совладать с этой напастью. Мне же… довелось попасть к доктору, который и впрямь понял, с чем имеет дело. Состояние моё, если верить наблюдениям санитаров, было близко к критическому. И тогда пришёл он. Велел отнести меня в операционную.
Фульвио улыбнулся. Дезертир тонко прочёл на лице иноземца то чувство, что вдруг того охватило. Благодарность. Вероятно, клирик на смертном одре разуверился в своих шансах на выживание, раз уж даже Противоположности отвернулись от него.
Но не человек — простой, из плоти и крови, однако же обладающий знанием. Это должно было сломать его устои, его религиозность. Но нет. Появление врача будто стало частью провидения.
Подарком не судьбы, но Света и Тьмы.
— Усыплять меня не стали. Было больно даже просто шевелить руками и ногами. Слабость и так сморила. Я потерял сознание. Прямо на операционном столе. До сих пор не знаю, каким чудом, как ему удалось очистить меня от болезни. Но у него это удалось.
Альдред напрягся. Так и не дослушав до конца, он размышлял над возможными причинами внезапного исцеления. Если уж магия была бессильна, что в Равновесном Мире могло обратить в ничто пагубную силу Бога Смерти?..
— Я очнулся. Мою койку отдали новому пациенту. А мне велели идти. На расспросы медики лишь качали головой, раздражались, требовали не мешать им. Я не знаю, кто меня оперировал. Как выглядит. Как зовут. Он пришёл из ниоткуда и ушёл в никуда. Не знаю, вылечил ли он кого-то, кроме меня. Но он это сделал. Как будто одним лишь прикосновением. Одним своим появлением.
— Что это значит? — буркнул Флэй.
— До операционного стола я претерпел немало. Меня отпаивали травами, маслами, кормили мёдом со специями. Без толку. А когда вздулись лимфоузлы и образовались бляшки, прижгли их. Несусветная боль. Всем, у кого они были, пришлось через это пройти. Состояние моё улучшилось. Но ненадолго. Похоже, пункции, прижигания — меры только лишь усугубили течение болезни. Яд просто ушёл глубже в тело…
На Альдреде не было лица. Сам того не ведая, он просто украл у самого себя ценное время, поспособствовал развитию болезни в организме. Его зубы скрипнули.
— И ты вернулся в храм, верно? — спросил он, отворачиваясь.
Погонял воздух во рту. Хотел взвесить риски, но понятия не имел, с чем может столкнуться после самолечения.
— Всё правильно. Как ни в чём не бывало. Более зараза меня не трогала. В церковь Первых Уверовавших то и дело приходили больные горожане. Я больше высматривал их на мессах, чем помогал пресвитеру. Всем, кого замечал, я велел идти в госпиталь Сестёр Милосердия. Искать врача, что оперирует больных. Кто-то слушал, кто-то — нет. В конце концов, пресвитер прознал о моей деятельности.
Фульвио непроизвольно сжал кулаки в сожалении. Корил себя за беспомощность перед лицом высокого духовного сана.
— Он запретил пускать больных. А во время очередной мессы предложил пастве остаться в церкви. Этот храм, говорил он, — своего рода ковчег, в стенах которого можно пережить мор. Воины Хоругви проявили с ним солидарность. Мы пускаем только тех, кого ещё не поразила моровая напасть.
— А остальных?..
— Мою историю знают все Воины Хоругви. Они веруют в Свет и Тьму. Без исключения. И видят божий дар в способностях доктора. Соответственно, каждый, кто претворяет вход в наш храм. Колокола служат сугубо для привлечения внимания горожан. Тем, кто здоров, мы предлагаем вместе пережить поветрие. А тем, кто заболел, — прийти в госпиталь Сестёр Милосердия. Отыскать врача. Он должен быть там. Должен.
— За те дни, что свирепствует болезнь, многое могло измениться и не раз. Почему ты считаешь, что этот доктор ещё жив, и находится там?..
Клирик улыбнулся снисходительно.
— Брат Веларди, церковнослужители с врачами не так уж и отличаются. В тёмные времена сановники держатся Церкви. А доктора — больниц. И те, и другие преследуют священный долг по спасению людей. Спасению душ и тел больных.
Слова иноземца не были лишены смысла. Уже полностью облачившись в обмундирование, Альдред принялся натягивать портупею. Рука потянулась к Прощальной Розе. Он заявил:
— Может, и так. Но врач — всего лишь простой смертный. А значит, он мог умереть и сам. Разве нет?
— Поверьте на слово, он знает о поветрии очень и очень много. Быть может, больше, чем кто-либо из людей, живущих в Равновесном Мире. А значит, знает, как не допустить собственной гибели. Наверняка он ждёт людей, ищущих его помощи, как мы ждём их здесь, дабы защитить под надзором Света и Тьмы.
Альдред хмыкнул, закончив с портупеей, и подошёл к чужеземцу. Тот и впрямь не шелохнулся, даже зная, что инквизитор заражён. Он просто поглядел на ренегата снизу-вверх, так и оставшись на краю купели.
Дезертир помолчал некоторое время. Он поймал себя на устойчивом ощущении неловкости, что брала своё начало у самых ворот в дом Противоположностей. Подобные эмоции были ему не свойственны.
Эта ночь могла сложиться для него совершенно иным образом. Достаточно было сказать правду, а не выдумывать небылицы. Из-за своей неискренности Альдред чуть не поплатился. Будь он суетливее, то наломал бы дров. Убил бы Фульвио, сколько-нибудь рыцарей и сам бы пал в стенах этого храма, так и не узнав о враче.
Скажи он привратнику, что болен, его бы направили в госпиталь Сестёр Милосердия. Тогда Флэй не терял бы времени тут, а бляшки бы назревали дальше, болезнь бы не упрочила свои позиции в его теле.
«Если бы да кабы…»
Как ни крути, правильного решения в нынешних обстоятельствах не существует. Он поступил так, как считал нужным, исходя из ситуации в Городе. Зараза — это клеймо, и те два брата-покойничка это доказали ему намедни. История Альдреда Флэя в Саргузах продолжила свой ход вот так по воле Хаоса, но никак не Порядка.
Чистая случайность.
— Я бы советовал и Вам наведаться в госпиталь, брат Веларди, — заговорил иноземец, не вытерпев давящей паузы. — Инквизиция подождёт. И Вы принесёте Равновесию гораздо больше пользы, если доктор исцелит Вас от недуга. К тому же, Вы не первый инквизитор, который пришёл на порог нашего храма…
— То есть? — вспыхнул Альдред.
— Вчера у нас искала помощи группа персекуторов. Но они не из вашего отряда. Кажется, из «Гидры». С ними был раненый. Джоффре чуть было не пустил их. Но один из них закашлялся. Всё стало ясно и без слов. Пустить их мы не могли. Они ушли несолоно хлебавши. Может, в госпиталь, а может, и нет…
Флэй потерял дар речи. Тяжело задышал, не зная, куда и девать себя. Нащупав точку опоры в пространстве и времени, ренегат осведомился у Фульвио грубым тоном:
— Кто из них заразился?