Едва встав с Фульвио плечом к плечу, ренегат окинул взглядом эту церковь.
Разумеется, реальность, в которую мор погрузил Город, сказалась на храме. В остальном же он ничем не отличался от всех прочих в Равновесном Мире.
За исключением, быть может, одной примечательной детали.
Те же белокаменные стены. Колонны. Живописные своды, повторявшие светлые сюжеты из Дюжины Столпов. Статуи Светлейшей и Темнейшего в конце зала, только значительно меньше, чем в Соборе Святого Аремиля. Витражи с ангелами. Канделябры.
Не хватало только стойкого запаха благовоний и одухотворённого песнопения с пустовавшего клироса.
У ног Света и Тьмы стоял пресвитер, озарённый огнями свечей.
Паства слушала его смиренно, оставаясь в темноте зала.
Флэй задумчиво погонял воздух во рту. Ему казалось, это действо больше напоминало театральную постановку, нежели мессу.
Прямо за статуями Противоположностей расположился барельеф, также купавшийся в приглушенном свете.
С такого расстояния ренегат не мог точно разглядеть, что изобразили резчики по камню в этом артефакте. Он видел разве что силуэты людей в непонятных античных одеждах — целую дюжину таковых.
Альдред склонил голову в сторону брата Фульвио и спросил:
— А что это там?
— М?
— Барельеф.
Чужестранец улыбнулся.
— Рад, что Вы спросили, брат Веларди, — отозвался он еле слышно, дабы не привлекать к себе внимание паствы. — Им храм обязан своим названием. Первые Уверовавшие. Первые провозвестники истинной веры.
— Неужели?
Он указал на центр экспозиции.
— Вон, видите? Это же пророк Хроза! Разве не узнаете? А вместе с ним и все остальные святые. Вот же они, слева-направо.
Дезертир прищурился. Но увы.
— Зрение что-то подводит. Освещение не из лучших.
Фульвио стушевался.
— Свечи приходится экономить. Каждая на счету.
— Похоже, барельефу уже много веков. Как Вам удалось его раздобыть? И откуда?
— Это весьма интересная история, — отметил священник. — И, если угодно, я с удовольствием поведаю Вам её. Только не здесь.
— Конечно, — не стал спорить Альдред.
И они пошли вдоль толпы.
Скамьи, которые расставляли в церквях по обыкновению для немощных прихожан, сдвинули к стенам. Под иконами великомучеников спали дети, дремали старики, матери качали младенцев.
Глаза предателя бегали туда-сюда. Он считал мирян по головам, будто агнцев. По его оценкам, Храм Первых Уверовавших вобрал в себя порядка ста пятидесяти человек.
Мужчины, женщины, дети, старики всех сословий. И около двадцати, по меньшей мере, рыцарей. Всё же рыцарей, да только понять, служили они именно Герцогу или кому ещё, возможным не представлялось. Уж больно темно вокруг.
У Флэя тут же возникло немало вопросов к тому, что засвидетельствовал.
«Надо будет поинтересоваться у Фульвио».
Паства, заворожённая речами глашатая Противоположностей на земле, даже не обратила внимание на два силуэта, что проносились мимо них.
Разве что пара-тройка человек, что больше напоминали сонных мух, поглядели на Альдреда. В темноте они не могли разобрать, кто это из рыцарей.
А вот сами латники с подозрением всматривались в чужака.
Никто даже не понял, что он в инквизиторском обмундировании. Тем лучше. Флэй бы и вовсе предпочёл остаться инкогнито.
Священник повёл его из главной залы по коридору в восточное крыло, где и располагалась купель.
А вслед им доносилась проповедь пресвитера Клементе:
— Миновал третий день Седьмой Эпохи. Но мы уже можем видеть, как сильно преобразился Равновесный Мир. То, через что приходится проходить человечеству, неслучайно. Уверен, многие из вас или читали, или слушали то, что изложено в Двенадцати Столпах. Судный День, Армагеддон, Апокалипсис. Как бы кто ни называл светопреставление, это не просто страшилка для грешников.
Это закономерность.
Вы пришли в дом Света и Тьмы с наступлением морового поветрия. Не снизошли до зверей в человеческом обличии, не стали грабить ближнего своего, убивать, насиловать и потворствовать Судному Дню, не стали его приближать.
Уже это уберегло вас от тех опасностей, которыми кишит наш многострадальный Город. Ваши бренные тела спасены. Здесь, в храме Первых Уверовавших.
Но стоит подумать и о душах наших.
Седьмая Эпоха меняет всё. Она вскроет всё плохое и хорошее, что есть людях. Свет и Тьма смотрят за нами, Противоположности неспроста испытывают нас. Человечество должно доказать, что способно сохранить Равновесие, что люди могут перебороть в себе пороки, обрести праведность и добиться прохода в райские кущи…
«Если я скажу, что Седьмая Луна не имеет ничего общего с Равновесием, интересно, как быстро эти люди разорвут меня на части?..» — призадумался Альдред.
Независимо от того, к какой конфессии принадлежит группа людей, оскорбление чувств верующих может обойтись дорого смутьяну.
Самосуд никто не отменял.
И Флэй молчал.
— …Много ли человек пришло в храм, как бы отчаянно мы ни зазывали их колоколами? Если бы! В столь тёмный час в лоне Церкви утешение ищут лишь те, кто действительно хранит по жизни веру в Свет и Тьму! Остальным не нужна никакая вера. Заблудшие души ищут спасение где угодно, только не здесь, но находят лишь горе, болезнь, лишения, смерть и прозябание в Серости. Но Вы другие.
Вы праведные гармонисты. Церковь защитит вас. И в конце пути Вы обретёте рай.
Никогда Альдред всерьёз не относился к речам священнослужителей. Ему было тяжело поверить на слово в то, что он не мог оценить через восприятие.
Отложенная кара казалась ему сомнительной расплатой, если он сделал что-то не так. С детства это повелось.
А став старше, Флэй и вовсе разграничил мирскую жизнь и жизнь религиозную. За каждой из них своя культура общения, поведения и взаимоотношений между людьми. Служба в Инквизиции стояла где-то посередине, взяв определённые элементы из обеих.
Теперь же всё иначе.
Слушая отца Клементе, Альдред расценивал его слова, как дешёвую манипуляцию. Во многом потому, что Актей Ламбезис показал ему обратную сторону медали.
Представил его вниманию разницу. Суть. Явил взору Бога Смерти.
Между тем Свет и Тьма лишь мигали глазами, сортируя души. Всё остальное — труд десятков, сотен тысяч, миллионов людей, кто добровольно или принудительно стал частью Равновесного Мира, сделав его чем-то большим, чем пустой звук.
Он отказывался верить, что все эти люди слепо верили, так наивно заглядывали в рот пресвитеру Клементе.
Казалось, должны были среди паствы найтись умы, отточенные критическим мышлением. Вот только Альдред, сравнивая их всех с собой, не учёл нюансов, коих тут имелось до кучи.
Флэй рос в семье, для которой религия — скорее, культура, нежели образ жизни. Обязательство. Звено, что связывает их с остальным обществом.
Никто не принуждал его блюсти Дюжину Столпов. Просто потому, что на него всем было плевать. Мальчика никогда не расценивали, как полноценного члена семьи, предоставляя того самому себе.
Далеко не каждый человек из находившихся в храме вместе с ним претерпевали подобное. У многих в семье шло всё, может, и не безукоризненно, но как у всех.
Полноценно.
Тётка с дядей обращались к образам Света и Тьмы, когда их руки доходили до Альдреда, лишь чтобы напугать его. Как бабайкой, чёртом, демоном, чудищем. Чем угодно, что может утащить его за ногу под кровать в никуда.
Как и любой ребёнок, будущий инквизитор пакостничал. И бабаек боялся гораздо больше, ибо монстры действительно жрут людей.
Собственную душу мальчик никогда не видел. И слабо представлял, что будет, если её отнимут некие Противоположности.
Для него гора Мидал, ангелы, Свет и Тьма казались такой же сказкой, как прочие, народные и авторские.
Между тем для многих жителей Полуострова Равновесный Мир — это они, их деяния, их любовь и ненависть, наслаждения и муки, жизнь и смерть.
Люди верили, что строят его, за что потом Противоположности вынесут им окончательный вердикт. Религиозные праздники не обходились без походов в церковь. Для них это действительно значимые дни календаря.
В Кродо жизнь шла отчуждённая: всё-таки нирены не могли натурализоваться окончательно, держась за корни, как за единственное достоинство, которое у них осталось. Норманны забрали у них всё. А феодалы Полуострова не предложили ничего, кроме никчёмного участка суши, где единственный способ прокормиться — выйти в море.
Инквизитором же Альдред стал не по идеологическим соображениям, а из пресловутого желания выжить.
Лишь многим позже он осознал, насколько парадоксальное решение принял: чтобы жизнь продолжалась, добровольно стал ей рисковать. Впрочем, иного выбора у него попросту не было.
Народ мог обманываться, как ему угодно, считал дезертир. Со временем каждому воздастся по его заблуждениям.
В конце концов, и он сам едва ли жил по правде. Момент, когда ему бы открылась истина, пусть даже личная, а не вселенская, вообще мог никогда не настать.
Ибо зараза никуда не подевалась: просто затаилась.
Священник и дезертир отошли достаточно далеко. Так что кровь из ушей Альдреда потечь не успела.
Фульвио взял ключ и отворил дверь, что вела в купель. Ренегат посмотрел на него со значением.
Чужестранец замер, повернулся к нему и стушевался.
— Что-то не так, брат Веларди?
— Только не надо меня закрывать. Ладно?
Церковнослужитель приподнял от удивления бровь.
— Брат Веларди, что ж Вы такое говорите! Как можно…
У Флэя возникло впечатление, будто иноземец его стыдит.
Может, это мёртвый Город наложил на него свой отпечаток, сделав более подозрительным, чуть ли не параноиком.
Но Альдред смотрел правде в глаза: если его запрут, в купели он и умрёт.
— Ничего личного, брат Фульвио, не подумайте. — Ренегат осклабился и мягко, фамильярно похлопал клирика по плечу. Тот дёрнулся от неожиданности. — Просто времена нынче тёмные. На саргузских улицах я всякое повидал. И поверьте, я не хочу никому создавать проблемы. Но ещё меньше хочется, чтобы проблемы создавали мне. Вы же меня понимаете?
— О чём речь, конечно. О чём речь… — стушевался иноземец. — Это моя вина, боюсь. Я должен был объяснить Вам, что и как. Просто… просто Вы явились не в самый удобный момент. Я имею ввиду, для бесед.
Было видно: Фульвио нервничает.
Пускай он разговаривал с инквизитором, и не с абы каким, Альдред был вооружён и взвинчен. Как минимум, шутки с ним плохи.
Страх беспрепятственно ползал вдоль позвонков иноземца.
Ренегат, несмотря даже на своё паршивое состояние, заметил это кураторским глазом. Он решил продавить свою волю.
Тем более, что за одухотворённым клириком не замечалось той твёрдости характера и несговорчивости, что присущи потасканным собакам вроде Флэя.
— Мы поговорим. Всенепременно. Но для начала проясним вот, что: не затруднит ли Вас отдать мне ключ от купели?
Альдред, не дожидаясь ответа, требовательно протянул руку.
Тот округлил глаза, неспособный понять, как ему быть.
У Флэя был неплохо подвешен язык, если у него возникала острая нужда пролоббировать свои интересы в дискуссии, так что он, исключительно по доброте душевной, проявил инициативу:
— Я порядочный гармонист. Идейный инквизитор. Вы и сами знаете, далеко не все сановники могут этим похвастаться. Такой жест с Вашей стороны стёр бы любые сомнения. — Он плотоядно улыбнулся. Вкупе с тем видом, которым его одарил мёртвый Город, это выглядело жутко вдвойне.
Клирик издал странный, скрипучий гортанный звук, а после заблеял:
— Д-да, брат Вел-ларди. К-конечно. Это не проблема. Вэ-в-вот…
Фульвио отдал заветный ключ, вложив его в ладонь заражённого.
У него имелся только один резон, чтоб это сделать: он один на один с дёрганым цепным псом Церкви, пьяным от жажды крови. Даже руки его от нее до сих пор не очистились после Дендрария.
Возможно, рыцари, вставшие на защиту Церкви, убили бы его. Если бы что-то пошло не так. Вот только чужеземец об этом бы ни за что не узнал, отдав душу Свету с Тьмой прямо в коридоре.
И Фульвио чувствовал опасность. Как и любой человек своей породы, перечить он не стал.
На то и рассчитывал Альдред.
«У меня были хорошие учителя, — подытожил Флэй. — Как бы я их ни призирал…»
— Прекрасно, — отозвался он. — Что ж, покажите мне, что у Вас тут да как…
Церковнослужитель кивнул и зашёл в баптистерий первым.
Помещение являло собой восьмиугольник, в середине которого стояла купель. В полумраке беглецу показалось, будто площадью она была с небольшой частный бассейн.
Альдред ощутил тепло. Куда явственнее, чем в главной зале, где холод паства прогнала своим дыханием.
«Даже жарко. Влажно. Прям как в термах…»
— Вы что, людей окунаете в горячий источник? — озадачился ренегат.
Баптизм подобного рода шёл вразрез с тем, каким его задумывала Церковь Равновесия. Обряд подобного рода нельзя назвать комфортным.
Людей окунали в холодную воду. Во многом для того, чтоб их чувства обострились. Чтоб их переход к праведной жизни стал предельно ощутим.
Хитрая уловка.
Чужеземец ответил не сразу. Он возился с трутом, поджигая заготовленные факелы в стойках. По крайней мере, зажёг Фульвио один.
Затем сказал:
— Эта церковь построена частными лицами. На месте языческого горячего источника. Всё верно. У спонсоров не было денег для проведения трубы от акведука. Даже от Северного. Тем более, что район уже застроен под завязку. Так что обошлись тем, что есть. Просто восстановили скважину. Заверяю, что архиепископ Габен в курсе…
— Да я не возражаю. — Альдред присел на край купели, раз уж больше негде было. — Просто удивляюсь.
— Ах, вот как! — Фульвио выдохнул.
Видать, с инквизиторами лично он дела имел не часто. Если вообще имел.
— Так кто, говорите, построил ваш храм? Жители окрестных инсул, что ли?
Клирик замялся.
— Не совсем. Отчасти так. В основном постройку здания проспонсировали Воины Хоругви. После того, как их княжество в Гастете вернул себе Халифат, некоторые рыцари меча и весов обосновались тут.
Флэй не поверил своим ушам.
— Воины Хоругви? Здесь?
— Да. Если быть точнее, часть ордена Святой Ванезии. Прокажённые. Они тут же, в Церкви. На балконах караулят. Им помогают безземельные.
— Ну и ну, — дивился Альдред. — Я слышал о безликих. Но не думал, что кто-то вроде них будет жить в этом Городе… Тут лепру не жалуют.
— Димето дал им островок в своей лагуне. Под монастырь. Но те, кто смог нажить в Гастете состояние, перебрались в Саргузы. Так что на каждое правило есть исключение.
— Всё решают деньги, — дерзнул его поправить Альдред. — Лучше называть вещи своими именами.
— Получается, так.
— Это они привезли барельеф?
— Соответственно. Раньше он стоял в Искандерии. Большая удача, как по мне. Городу стоит гордиться таким приобретением. Ему же тысячи лет. Тысячи!
Дезертир усмехнулся.
— Лишний повод паломникам посетить Саргузы.
— Вы разве не слышали о барельефе раньше?
— Я всегда на заданиях, — отмахнулся тот.
Раньше из грязи в князи поднимались далеко не через службу в Инквизиции. Нищие, бродяги, крестьяне, бедные рыцари, второстепенные сыновья дворян, лишние принцы — все нашивали на свои накидки весы с мечом, записывались в Воины Хоругви.
Многие жители Равновесного Мира с подачи Церкви живут в заблуждении.
Якобы это Восток вечно угрожает Западу, но никак не наоборот.
За примерами далеко ходить не надо. Халифат, некогда подмявший под себя львиную долю Пиретреи. Экспедиция Гиспалла, когда дельмейские легионы пытались вернуть Верхний Аштум в лоно империи.
Запад кишит мемориалами в память о жертвах, которые за собой повлекли нашествия с Востока.
Попытку же Равновесного Мира продвинуться за Экватор Церковь оборачивает в священную миссию по объединению Аштума под эгидой единственно верной религии.
Увы, всё куда сложнее.
История Воинов Хоругви берёт своё начало примерно полтысячелетия назад. В самые тёмные века обоих половин Аштума. На заре Халифата, когда мир только-только столкнулся с ифритами. Они называли себя высшей расой и подкрепляли слова делом.
Даровали простым смертным магию, которой свет не знал. Преподнесли свою философию и культуру. Обратили веру тамошних язычников непосредственно к небу.
Именно Луны, а не Боги, стали сакральны.
Лунаризм распространялся по Востоку подобно поветрию оспы. Разрозненные города сплачивались в единое государство. Неофиты собирались в армии, громя остатки ослабшей Дельмейской империи за Экватором.
Быть может, ифритскую угрозу подавили бы в зародыше. Да только будущий Деспотат в те времена дышал на ладан.
За лавр императора грызлись первые семьи столицы. Легионы выжигали Запад. А государство гнило заживо под гнётом чумы. Сам климат перевернулся с ног на голову: который век подряд из года в год становилось всё холоднее.
И даже там, где издревле высились барханы, лежал снег. Словом, Пессимум.
Песчаной бурей Халифат прокатился по дельмейским провинциям. Они завоевали Гастет. Разорили Тримоген. Вырезали города в Сулакте. Проповедовали даже в Пао, поднимая восстания рабов. А затем покусились на Пиретрею, бросив тамошним лурским царькам вызов.
Они легко подмяли под себя страну суховеев. Установили свои правила. Их остановили только бешты, уже на своих территориях. Со временем Халифат в Пиретрее дробился на части.
Головы подняли будущие вестанцы и кордугальцы. Их Реконкиста только-только закончилась. Впредь в тех краях разворачивается совсем иной, не менее кровавый сюжет.
Но тогда гармонисты Пиретреи слёзно молили Равновесный Мир о помощи. Правивший понтифик их услышал. Даже подписал буллу, ознаменовавшую собой целую эпоху священных походов на Восток. В Халифат.
Вот только о Пиретрее там не было ни слова.
Как ни странно, во главе угла опять встали самые грязные людские пороки: алчность, гнев и гордыня.
Едва выдворив дельмейские легионы, Папа Цимский указал армиям Равновесия на нового врага с Востока.
Им стали ифриты, прибравшие к рукам богатейшие провинции язычников.
Это был хитрый ход. Ибо насилие всенепременно влечёт за собой новую волну насилия. Те, кто ещё вчера защищал границы Равновесного Мира, вжились в войну. Неровен час, они могли развязать вооружённый переворот на Западе.
Никакая власть — ни светская, ни церковная — не хотела этого. Десятки тысяч воинов поплыли за Экватор.
Им обещали горы золота, земли, пропуск в райские кущи вне очереди. Лишь бы только Воины Хоругви сделали всё, чтоб Равновесный Мир прирос Востоком.
С тех пор там шла постоянная война.
Священное воинство делилось на ордены, даже конфликтовало внутри себя. Карта перекраивалась. Государства рушились и возникали.
А пока Запад резал владения ифритов на кусочки, дельмеи зализывали раны.
Финал эпопеи отнюдь не безоблачен.
Халифат развалился на никчёмные султанаты, в чём также заслуга ифритов. Требовалось время, прежде чем на осколках старой империи воздвигли бы нечто новое, ещё более грозное.
Последние княжества гармонистов на Востоке пали. За собой Воины Хоругви оставили не больше, чем разброд и шатания религий.
Ордены рыцарей разбредались по Западу в поисках новых сфер влияния. Кто-то завоевывал дальние севера, кто-то — врос в сеть политических интриг Равновесного Мира. Третьих же перемололи жернова времён.
А те, кто извлёк настоящую выгоду из кровавой истории священных походов, давно отошли в мир иной…
Стоило ли оно того? Едва ли. Просто меньший Хаос перекрыл собой Хаос больший. А история, как ни в чём не бывало, продолжила свой мерный ход.
Будучи ребёнком, Альдред их идеализировал. Считал героями. Даже хотел стать одним из них, судорожно тянув руки к статусности, раз никто о нём особо не пёкся. Лишь образование, данное Инквизицией, разбило его былые принципы.
Мир перестал делиться на чёрное и белое. Он состоял из тысячи разных оттенков прозаичной серости. Как ни странно, Флэй легко принял этот факт. Ибо видел подтверждение тому, просто оглядываясь назад, на собственную биографию.
— Кхм-кхм, брат Веларди?
Альдред осёкся.
Его будто вытянули из купели, где ледяная вода заглушала весь Равновесный Мир. Он понимал, что не просто так задумался и ушёл в себя: не то время и не то место.
В конце концов, этим страдают лишь старики. Свой внеплановый уход из реальности Флэй связывал с заразой.
По всей видимости, чума старательно, еле заметно гробила его рассудок. У ренегата перед глазами всплыли чёрные минералы, что росли прямо из черепов упырей.
Неужели его ждёт подобная участь?..
Дезертир в ужасе помотал головой, гоня прочь панические настроения. Он притворился дураком и спросил, примерив на себя озадаченную мину:
— А, что?..
— Я Вас спросил, когда Вам лучше принести пищу, — повторил брат Фульвио, тяжело вздохнув.
Иноземец, пока Альдред размышлял обо всём и ни о чём, успел дойти до двери, собираясь уходить.
— Извините меня. Уже который день я не сплю в достатке. Буквально дремлю на ходу, — отшучивался ренегат, виновато почёсывая затылок. — Я думаю, через пару часов будет в самый раз. Перевязка требует уйму времени…
— У Вас и правда болезненный вид, — заметил чужестранец.
Предателю не понравилось то, что клирик только что изрёк своим ртом.
«Он что, подозревает меня?.. Глазастый, оказывается!»
— Что ж, тогда я навещу Вас позже. А пока отдыхайте.
— Благодарю, брат Фульвио, — Ренегат улыбнулся ему.
Предельно фальшиво, и быть может, иноземец это заметил.
Клирик чуть склонил голову, заложил руки за спину и удалился по коридору в молельную залу. Альдред выдохнул облегчённо.
Флэй не мог нарадоваться, что наконец-то уединился, будучи при этом в полной безопасности. По крайней мере, зрительно.
Всё это время он терпел, как мог, чтобы не закашляться. Предатель встал в полный рост, тихонько проскользнул к двери в коридор.
Не без скрипа, но притворил её настолько тихо, насколько возможно. Затем отбежал в самый дальний угол купальни, достал бинт, оторвал немного.
Сложил его несколько раз и прокашлялся надрывно в ткань.
Даже сам себя Альдред почти не слышал. Всё равно, что кричал в подушку. Он посмеялся бы над самим собой, не рви у него так дыхательные пути.
Бронхи, трахеи, лёгкие, горло, небо — всё горело. Стараясь быть скрытным, Флэй вёл себя, как дитё малое.
Шкодливый мальчишка, затеявший пакость. Но иного выбора не имел.
Приступ закончился. Альдред отставил бинт от себя и посмотрел, что вышло на этот раз. Студенистая чернота — даже крови не видать.
Ни о чём хорошем, подозревал ренегат, увиденное не свидетельствовало. Выдохнув с прискорбием, Флэй скомкал использованный бинт и засунул в задний карман.
Потом выбросит, когда уберется из этой церквушки восвояси.
Едва стало легче, дезертир вытащил из кармана даренные часы. Последнее материальное напоминание о сестре Кайе.