Оливия
Пять крошечных вдохов. Я делаю пять крошечных вдохов и убираю руки от лица. Тест подтвердил мои опасения… Cтрах перед маленьким ребенком, растущим внутри моего тела. Мое тело уже кажется мне чужим, как будто я разделена надвое. Сет смотрит на тест… На его лице никаких эмоций.
— Скажи что-нибудь… — говорю я, до боли прикусывая зубами нижнюю губу. — Скажи что-нибудь…
Он проводит большой ладонью по рту, прежде чем сжать подбородок. Когда убирает ее от лица, он отталкивается от тумбы и проводит пальцами по волосам. Я внимательно наблюдаю за ним и вижу, что с каждой проходящей секундой он становится все более и более встревоженным. «Все будет хорошо, — успокаиваю я себя. — Он обещал…» А Сет никогда не нарушал данных мне обещаний.
— Ты не принимала свои таблетки? — Его вопрос звучит тихо. Так тихо, что я едва его слышу.
— Ты — это не совсем эффективное напоминание о контроле над рождаемостью, Сет. Я имею в виду… Посмотри на себя. Ты снимаешь рубашку, и мой мозг перестает работать, мои яичники болят, а тело овулирует независимо от матушки-природы или таблеток, которые я принимаю.
— Мы будем родителями? — спрашивает он, ни разу не взглянув на меня.
— Я… Думаю, да. — Моя нижняя губа дрожит. — Сет…
— Я не могу быть отцом, — шепчет он, низко наклоняясь и закрывая лицо руками. — Я не могу быть родителем.
— Немного поздновато для этого, тебе не кажется? — рявкаю я, делая шаг вперед.
Внезапно Сет выпрямляется и возвышается надо мной, но я отказываюсь прятаться от него.
— Еще не слишком поздно, Оливия.
Я вздрагиваю, когда мое дыхание болезненно застревает в горле. Он никогда бы не предложил мне сделать что-то подобное… Сделать аборт и убить моего ребенка… Нашего ребенка?
— Ты не в своем уме, если думаешь, что я причиню вред нашему ребенку.
Он хмурится, искренне озадаченный моим ответом.
— Это не ребенок, пока нет.
Мое сердце разбивается на части и больно ударяет по легким. Я не могу дышать. Слезы обжигают мои глаза, но я не смею оторваться от взгляда его темно-шоколадных глаз.
— То, что ты говоришь мне… — Мой голос срывается, а из носа течет, но мне все равно. — Это не то, что муж должен говорить своей жене…
На его лице боль… Я вижу это так же ясно как день, но он не хочет этого выражать. Он не дает мне повода сочувствовать ему. Он хочет, чтобы его обвинили, он хочет, чтобы я возненавидела его, чтобы облегчить ему задачу. Сет ищет способ навредить себе, я это знаю. Это то, что он обычно делает.
— Ты говоришь, что всегда хочешь от меня правды. Вот она.
Я рычу, толкая его в живот. Он едва заметно вздрагивает, делая незаметный шаг назад.
— Зачем ты это делаешь? Ты сказал, что у нас все будет хорошо!
Я снова толкаю его, и он делает еще один шаг. Я плачу, мои глаза опухли, а горло сдавливают рыдания. Он обещал…
— И с нами все будет в порядке, но нам нужно разобраться с этим.
Тут не в чем разбираться. Если он слишком напуган, чтобы участвовать в этом, тогда ладно, мне это не нужно.
— Я собираюсь оставить его себе, Сет, — всхлипываю я. — И не спрашиваю твоего разрешения.
— Ты загоняешь меня в угол! — огрызается он. Сожаление сразу же наполняет его блестящие глаза, но это последняя капля.
— Это то, что я делаю? Я загоняю тебя в угол? Как ты думаешь, что я чувствую? — Мои крики эхом разносятся по ванной, отражаясь от стен. — Ты не думаешь, что я чувствую себя в ловушке? Ты не думаешь, что я, блядь, в ужасе? Я не готова стать матерью.
— Как минимум ты знаешь, что будешь хорошей мамой. Я не могу быть хорошим отцом, мне не у кого было учиться. Черт возьми, как я могу быть хорошим отцом, когда даже не уверен, хороший ли я человек?
Я смягчаюсь… Мы всегда возвращаемся к Сету и его неспособности видеть в себе хорошее.
— Ты хороший человек. — Я смахиваю наворачивающиеся слезы. — Сколько раз я должна это повторить, прежде чем ты мне поверишь?
Он качает головой и протискивается мимо меня.
— Я должен идти.
Я поворачиваюсь вместе с ним, наблюдая за его спиной, когда он входит в спальню.
— Что? Куда ты идешь? Если ты сейчас уйдешь от меня, тогда все хорошее, что я когда-либо думала о тебе, окажется неправдой.
Он не отвечает, а просто уходит, хлопая дверью. Я остаюсь на месте, ожидая, что он вернется с красивой улыбкой на лице и отшутится, сказав, что все это часть какой-то дурацкой шутки.
Он не возвращается. Я стою неподвижно где-то двадцать минут, но он не возвращается. Одинокая обжигающая слеза скатывается из моего глаза и бежит по щеке. Я стираю ее вместе со своей печалью. Единственное, что наполняет меня сейчас — это ярость… Он, блядь, ушел? Просто так? Я врываюсь в комнату, хватая красивое украшение в виде льва, открываю дверь спальни и впервые в жизни бросаю что-то… Лев перелетает через перила лестницы и падает на пол, разбиваясь на миллион крошечных кусочков, точно так же, как мои отношения. Отношения, которые я защищала с самого начала. Я поворачиваюсь и бросаюсь на нашу кровать. Она пахнет им, конечно, черт возьми, пахнет. Не дай бог она впитает мой запах, что-то такое, что не воспламеняет меня и не будоражит душу. Я складываю в кучу атласные простыни и зарываюсь в них с головой. Он вернется. Я знаю, что вернется… Но даже когда я думаю об этом, во мне царит неопределенность. Я должна позвонить ему. Я сажусь, вытаскиваю телефон из кармана и набираю номер. Раздается гудок, переходящий прямо на голосовую почту. После звукового сигнала я оставляю сообщение:
— Я хочу, чтобы ты вернулся домой… Мне нужно, чтобы ты вернулся домой. — Я проглатываю рыдание. — Все это время я позволяла тебе обладать мной, позволяла тебе делать со мной все, что ты захочешь. Потому что я люблю тебя, я верила, что ты позаботишься обо мне, несмотря ни на что. Я не виню тебя, Сет. Я не виню тебя за то, что обманула себя, заставив поверить, что ты не тот человек, которым тебя все принимали. Сердце говорит мне, что ты хороший, но разум говорит, что хороший человек никогда бы не бросил свою жену, когда она больше всего в нем нуждалась. Мне тоже страшно. У меня в животе человек, о котором я должна заботиться. У меня ребенок, который наполовину я и наполовину ты, с которым мне приходится делить свое тело, и я в ужасе. Я в ужасе от того, что несу ответственность за чужую жизнь, когда едва могу позаботиться о собственной. — Я сердито вытираю слезу. — Ты не готов к этому? Я та, кто должен брать на себя все риски, и я злюсь! Я злюсь, что у тебя хватило мужества влезть в это дело, но не оставаться рядом. Я одна в нашей комнате… Тут пусто, холодно и пахнет тобой. — Я не могу сдержать улыбку, которая растягивает мои губы, когда его удивительный запах проникает в мой нос с каждым вдохом. — Знаешь, мой отец обещал мне, что ты хороший человек… Он поручился за тебя, когда никто другой этого не сделал бы. Пожалуйста, не делай из него лжеца. Вернись ко мне домой, Сет… Я люблю тебя.
Я вешаю трубку и падаю на мягкий матрас. Я провожу пальцами по животу и задаюсь вопросом, чувствует ли ребенок, как мне грустно… Я делаю его грустным? Слышит ли он меня? Есть ли у него уже уши? Я беременна… И понятия не имею, что именно это влечет за собой. Я больше не сержусь на Сета… Я прощаю его. Он напуган, и я хочу, чтобы он вернулся домой.
Я закрываю глаза и делаю успокаивающие вдохи. В груди все еще учащенно бьется сердце, а в горле покалывает. Лицо Сета мелькает в голове. Я вижу его великолепные карие глаза и душераздирающую улыбку и теряю самообладание. Рыдания вырываются из моего горла, и я перекатываюсь на бок, хватаясь за простыню и натягивая ее на лицо, чтобы удержать слезы…
Он ушел.
***
Сет
— Знаешь, мой отец обещал мне, что ты хороший человек… Он поручился за тебя, когда никто другой этого не сделал бы. Пожалуйста, не делай из него лжеца. Вернись ко мне домой, Сет… Я люблю тебя.
Ее печальный голос звучит в динамике моего телефона, и я прикусываю нижнюю губу зубами, чтобы она не дрожала. Слышать, как она расстроена, и знать, что это из-за меня, делает все намного хуже.
— Блядь! — кричу я, швыряя свой телефон о бетонную стену.
Он ударяется с огромной силой, осколки мобильного телефона разлетаются во все стороны. Оставив все это на полу, я продолжаю идти по коридору к комнате Дэррила. Я знаю, что он даст мне какой-нибудь хороший совет или как-то поможет мне. Я не хотел бросать Оливию… Я запаниковал. Я знал подсознательно, что тест будет положительным… Но не был готов к этому, если это вообще имеет какой-то смысл. Я не готов. Ребенок — это важное событие, и я не знаю, что, черт возьми, собираюсь делать.
— То, что ты говоришь мне, — ее голос срывается, — это не то, что муж должен говорить своей жене…
Я опускаю голову. Я сказал ей избавиться от нашего ребенка… Как-то так. Я не хотел говорить ей, чтобы она избавилась от него. Я этого не хочу, совсем нет, но сказал, и как только я это сделал, это показалось разумным решением. Мы всегда можем попробовать еще раз, когда оба будем готовы, верно? Я идиот… Бессердечный и эгоистичный идиот.
Я стучу в дверь Дэррила и жду несколько секунд. Я не жду, что он ответит. Я очень сильно разозлил его сегодня и не знаю, смогу ли исправить это. Но что я точно знаю, так это то, что сейчас мне больше всего на свете нужен его совет. Мне нужно, чтобы он дал мне пинка под зад и отправил обратно наверх к Оливии, которая, наверное, плачет навзрыд и не уверена, увидит ли меня когда-нибудь снова. Мне нужен кто-то, кто сказал бы мне, что это не имеет большого значения, что я должен перестать быть эгоистом и должен быть счастлив… Даже взволнован.
К моему удивлению, дверь открывается почти сразу.
— У меня было предчувствие, что я увижу тебя, — бормочет он. — К сожалению, я немного занят этим хаосом в новостях, так что тебе придется вернуться позже.
Он пытается закрыть дверь, но я вставляю ногу и не даю ей закрыться.
— Это насчет Оливии.
Дэррил ухмыляется.
— У нее хватило ума оставить твою задницу?
Я качаю головой.
— Она беременна.
Его тело замирает, и он убирает руку с ручки. Дэррил всегда ждет, что я сделаю какую-нибудь глупость, так что я не часто его так удивляю.
— Она…
— Да. Оливия беременна.
Он отступает от двери, давая мне достаточно места, чтобы проскользнуть внутрь. Он пристально наблюдает за мной, когда я вхожу в его комнату и иду по коридору. Он чертовски потрясен. Его комната хороша, немного тесновата, но все равно хороша. Я вхожу в гостиную, и конечно тот самый хаос, о котором он говорил — это именно то, что Джексон, Селена и я устроили в казино «Ария». При виде этого у меня сводит живот. Когда я опускаюсь в кожаное кресло, Дэррил тянется за пультом на кофейном столике и выключает телевизор.
— Сет, что ты…
— Я знаю, что я делаю? Мне не нужен такой отвлекающий фактор за две недели до боя.
— Нет. — Он складывает руки на груди, отчего его ярко-оранжевая рубашка туго обтягивает бицепсы. — Что ты здесь делаешь? Тебе нужно быть наверху со своей женой. — Улыбка расплывается на его лице, и он опускается на край кофейного столика прямо передо мной. — У тебя будет ребенок!
Я приподнимаю бровь. Он счастлив?
— Подожди… Что? Тебя это устраивает?
Его улыбка не дрогнула.
— А почему нет?
— Я… Я просто предположил, что ты разозлишься. Ребенок — это огромный отвлекающий фактор.
Он сводит свои ухоженные брови вместе.
— Я должен ударить тебя. Ребенок — это счастье, а не отвлечение, и именно такая твоя позиция заставляет меня думать, что ты усвоил больше глупых советов своего отца, чем моих.
— Счастье? Что ж… Я никогда не думал об этом так. — Тем не менее это слово не снимает абсолютного страха быть главой семьи. Настоящей семьи с ребенком и всем прочим. — Я облажался, — стону я, уронив голову на руки.
— У тебя будет ребенок, я уверен, Оливия сможет заставить себя простить то, что произошло сегодня.
— Нет. — Я качаю головой. — Дело не в этом. Я… Я сказал Оливии… Я не готов к ребенку, Дэррил. Я взбесился, закричал и сказал ей… — Боже. Я даже не могу заставить себя сказать это. Я еще более дерьмовый человек, чем думал.
Дэррил не нуждается в дальнейших объяснениях. Молчание само за себя говорит, и когда я опускаю руки, выражение отвращения на его лице делает тишину еще более тяжелой.
— Что, черт возьми, с тобой происходит? — требует он. Его голос низкий и пронизан горьким разочарованием. — Она твоя жена… Не какая-то девушка на одну ночь, которую ты подцепил в клубе.
— Я знаю.
— Так почему ты так с ней обращаешься?
Я опускаю взгляд на ковер. Мне нечего на это сказать… Я не могу оспаривать правду. Не могу сказать, что обращался с ней хорошо. Как с принцессой, как обещал ее отцу, или королевой, как обещал ее брату в день нашей свадьбы.
— Мне страшно, — бормочу я. Не думаю, что это то, в чем я когда-либо признавался вслух раньше.
— Я знаю. Первый раз всегда самый страшный, но к завтрашнему дню ты с этим смиришься. — Он хлопает меня по колену. — Ты не можешь прятаться здесь, Сет. Тебе нужно быть наверху.
Я почти ежусь. Оливия не захочет меня видеть. А если она захочет покончить с этим? Бросить меня за то, что я сказал?
— Если ты думаешь, что она не хочет тебя видеть, то ты глупее, чем я думал, — говорит он, читая мои мысли.
— Я сказал ей, что, когда у меня будут дети, я больше не хочу драться… — Его лицо остается нейтральным, и я прочищаю горло. — Если я собираюсь сделать это… Тогда бой с Доном — это мой последний бой, Дэррил.
Я не знаю, что ожидаю от него услышать… Может он назовет меня эгоистом? Может скажет мне, что я могу получить и то, и другое. Я жду, затаив дыхание, пока он, наконец, не кивает мне и не говорит с гордой ухмылкой:
— Тогда я позвоню адвокатам утром. У нас более чем достаточно доказательств, чтобы заявить о нарушении контракта. Если хочешь уйти, я тебя вытащу.
— Просто так?
Он машет ладонями, прежде чем провести ими по бедрам.
— Просто так. — Дэррил поднимается на ноги. — А теперь убирайся отсюда к чертовой матери. Тебе предстоит еще много извиняться.
— Да… — Моя грудь наполняется чем-то легким и теплым. Любовь? Счастье? Принятие? Волнение? Не могу сказать. — Думаю, да.
Я встаю с кресла, и Дэррил следует за мной по пятам, пока я направляюсь обратно к двери. Я тянусь к ручке, но он хватает меня за плечо.
— Сделай мне одолжение и скажи Джексону, прежде чем вернешься к Оливии. Он не очень хорошо это воспримет… У него будут сутки, чтобы остыть.
Я киваю.
— Ты можешь позвонить ей и сказать, что я вернусь после встречи с Джексоном? — Я открываю дверь и выхожу в коридор. — Я бы сам позвонил, но разбил свой телефон.
Дэррил прислоняется к дверному косяку и смотрит на меня с отеческим неодобрением.
— Конечно, ты это сделал.
Я закатываю глаза и отворачиваюсь.
— Увидимся завтра.
Я иду по коридору к лифту. Насколько я помню, Джексон живет этажом выше Дэррила.
— Эй, Сет! — зовет Дэррил, заставляя меня обернуться. Уголки его губ приподнимаются, изгибаясь в широкой улыбке. — Я горжусь тобой, ты знаешь это, верно?
— Сегодня утром ты пел другую песню, — говорю ему, но его улыбка остается на месте.
— Это был не ты, это был прежний Сет. Новый заставляет меня гордиться им каждый день.
Он проскальзывает обратно в свою комнату и закрывает дверь. Я ловлю себя на том, что глупо улыбаюсь двери, и быстро стираю улыбку со своего лица. Еще слишком рано радоваться, я должен все рассказать Джексону и загладить вину перед Оливией, прежде чем окажусь на свободе, и это будет нелегко. На мой взгляд, есть два варианта. Первый: Джексон ударит меня по лицу (сильно) и скажет идти нахрен. У меня такое чувство, что он все еще злится из-за того, что произошло между мной и Селеной. И второй: Оливия тоже ударит меня по лицу и пошлет нахрен. Я слышал, что перепады настроения во время беременности не слишком приятны для мужчины, ответственного за них. Я вхожу в лифт и нажимаю на светящуюся кнопку над кнопкой моего этажа. Теперь, когда у меня прояснилась голова, пришло время заняться исправлением ошибок.
***
Селена быстро открывает дверь и надувает губы, когда видит мое лицо.
— О, это всего лишь ты. Как она это восприняла?
Она не делает ни малейшего движения, чтобы открыть дверь и впустить меня в комнату. Меня это устраивает, я в любом случае не очень-то хочу туда заходить. Селена достает нарезанную клубнику из контейнера, который держит в руках, и запихивает ее в рот. Она тоже на взводе и раздражена. Я предполагаю, что у Джексона все пошло не слишком удачно после инцидента в «Арии».
— Я ей не говорил, — признаюсь я на выдохе.
— О, неловко. Надеюсь, ты здесь не для того, чтобы признаться мне в любви. — Она ухмыляется. — Это был всего лишь поцелуй.
Я прищуриваюсь, глядя на нее. Еще слишком рано для шуток «мы поцеловались», но думаю, что это лучше неловкого молчания.
— Во-первых, если кто-то в кого-то и влюбляется, так это в меня. Я настолько хорошо целуюсь. — Она закатывает глаза. — А во-вторых, извини, но я предпочитаю брюнеток. Где Джексон? — Я не оставляю возможности для продолжения болтовни. Я просто хочу знать, где Джексон, чтобы я мог сказать ему, что бой с Доном будет моим последним боем.
Она пожимает плечами, отправляя в рот еще одну клубнику.
— Ну, он немного накричал на меня и не захотел обсуждать произошедшее, поэтому ушел в заведение под названием «Лаки».
Я отворачиваюсь и направляюсь к лифту, в котором еду на первый этаж. Я должен был догадаться, что Джексон исчезнет в «Лаки». Теперь, когда их с Селеной отношения в сложной стадии, именно там он проводит все свое время вне тренировок. Это классический бред о пытках Джексона. Мне кажется странным, что он пошел туда. Я точно знаю, что в «Лаки» нет боев днем. Их драки начинаются после одиннадцати вечера, так что Джексон пошел туда, чтобы начать драку, либо чтобы пить, пока ничего не останется.
— Сет? Куда ты идешь? — зовет меня вслед Селена. — К Джексону?
Я игнорирую ее, но только потому, что знаю, что если скажу ей, то она будет настаивать на том, чтобы пойти со мной. Если честно, я бы предпочел больше не проводить время с Селеной. Когда я позже буду вспоминать свой день в процессе рассказа об этом Оливии, то не хочу, чтобы имя Селены всплывало чаще, чем следовало бы. Не хочу, чтобы Оливия хоть на секунду подумала, что Селена что-то значит для меня. Селена — подруга Оливии, и большую часть времени она мне не нравится. Она помогла мне сегодня, но на этом все. Я больше не хочу иметь с ней ничего общего.
***
Бар «У Лаки». Я не был здесь уже много лет. Опираюсь рукой на оконную раму и осматриваю захудалый бар. Он выглядит так же. Имеет тот же старый разрушенный каменный фасад и зеленую отделку. У него те же старые панорамные окна и низкие дверные рамы. Ему определенно не хватает стильного имиджа, который есть в остальном Лас-Вегасе, но так во многих других барах в этой части города. Единственная разница между тогда и сейчас — это более толстый слой песка, покрывающий бар. На первый взгляд выглядит как классический захудалый бар, но под его полом скрывается целый новый мир. Столы были чище, женщины сексуальнее, а алкоголь дороже. Среди наклеек и аксессуаров в центре комнаты стояла высокая стальная клетка. Она не была похожа на остальную часть отполированного и чистого заведения. Она была стара и забрызгана кровью. Раньше мне здесь нравилось. Это место вселило в меня страсть к борьбе. Вот тут-то и началась моя любовь к Вегасу… Правда тогда я видел это заведение только по ночам. В середине дня его привлекательность не трогала меня.
— Ладно, — выдыхаю я, выходя из машины. Горячий воздух Вегаса наполняет мои легкие, и я стараюсь не вдыхать его слишком много. В этой части города столько наполненного мочой воздуха, сколько ты можешь вдохнуть, прежде чем тебя вырвет на тротуар.
Когда подхожу к ступенькам заведения, то слышу крики, доносящиеся из переулка, примыкающего к бару, и мне не нужно видеть, чтобы понять, чьи они. В это время по Вегасу разгуливает только один разгневанный мужчина, а остальные еще спят. Я немного подбегаю и естественно вижу Джексона. Он пьян, без рубашки и пытается справиться с двумя охранниками «Лаки».
— Джексон, ты пьян. Иди домой, — приказывает тот, что повыше, поворачиваясь спиной.
— Деритесь со мной, вы, киски! — требует он, сплевывая слюну на серый гравий рядом с собой.
Второй охранник едва ли вздрагивает. Он расслаблен, ему ни в малейшей степени не угрожает демонстрация агрессии Джексона. Вместо того, чтобы выполнить требование пьяного Джексона, охранник бросает в него рубашку.
— Приходи, когда протрезвеешь, чувак.
Они исчезают внутри, оставляя Джексона снаружи в одиночестве. Он яростно рычит, прежде чем отвести руку назад, развернуться и ударить в бетонную стену.
— Черт! — Он поджимает руку и сгибает пальцы. — Черт! Пошли вы!
Кровь стекает с его костяшек, капая на бесцветные камни. Я делаю шаг вперед, и мои ботинки шаркают по гравию. Прижимая руку к груди и пачкая ее кровью, Джексон поворачивает голову в мою сторону.
— Какого черта ты здесь делаешь?
Что ж… Думаю, кто-то не в настроении меня видеть. Его агрессивный тон на меня не действует. Я позволяю словам скатиться прямо с моих расправленных плеч.
— Я пришел поговорить.
Я засовываю руки в карманы джинсов.
Джексон фыркает и неосознанно начинает ходить взад-вперед.
— Тебе чертовски не повезло. Я не в настроении разговаривать.
— У тебя никогда нет настроения.
Наступает тишина, когда он засовывает руку в свою черную футболку.
— Дай угадаю. Ты здесь, потому что Оливия не простила тебя, и ты хочешь, чтобы я все исправил?
Я сжимаю челюсти, а затем расслабляю их.
— Мне не нужно, чтобы ты что-то делал. Я могу уладить все с Оливией. Я здесь, потому что…
— Потому что Селена расстроена, что я накричал на нее, и она позвала тебя, чтобы спасти положение.
— Нет, я здесь…
— Потому что ты…
— Может, ты заткнешься и дашь мне закончить? — огрызаюсь я.
— Нет, это ты заткнись! — Он качает головой, враждебно настроенный, и делает шаг вперед. — Мне надоело слушать твою болтовню. Я устал всегда быть вторым после тебя!
Он шагает вперед, пока не оказывается прямо передо мной. Я хочу ударить его. Я хочу врезать ему прямо в глаз и дать по мозгам. От него пахнет виски и сигаретами. Запах исходит не из дыхания, а от кожи.
— Зачем ты искал меня? Чтобы поговорить о сегодняшнем дне? Чтобы поговорить о том, что ты сделал?
Я хмурюсь.
— Что я сделал? — Я вынужден хорошенько подумать, а потом меня осеняет. О, он говорит о Селене. — Это ничего не значило, Джекс. Все это было частью плана.
— А во второй раз? Когда ты схватил ее, будто она твоя?
Я кладу руки на бедра, понимая, к чему весь этот детский спектакль. Ему не понравилось, как я коснулся до «его» женщины. В свою защиту скажу, что она не его.
— Я думаю, что ты это преувеличиваешь.
Он с минуту качает головой.
— Преувеличиваю? Ужасно забавно слышать это от тебя, придурок. Буквально на днях утром ты заставил меня поменяться местами, когда Оливия положила на меня ноги.
— И что? По крайней мере, все знают, что она моя. По крайней мере, я даю ей понять, что она принадлежит мне. Ты не можешь претендовать на то, чего на самом деле не хочешь, в ту минуту, когда к этому прикасается кто-то другой. Сколько тебе, семь?
Он отступает назад, его лицо искажает гримаса ярости.
— Знаешь, чего я хочу? Я хочу ударить тебя.
Я ухмыляюсь. В этом разница между нами. Он угрожает, я выполняю. Если бы он целовал Оливию, я бы уничтожил его еще в «Арии».
— Сделай это, если тебе от этого станет лучше, но тебе хочется надеяться, что ты сможешь опередить меня.
С тяжелым выдохом Джексон проводит футболкой по лицу, стирая пот.
— Зачем ты нашел меня? — Его тон ровный и спокойный. Я наслаждаюсь моментом, потому что в ту секунду, когда я расскажу ему об Оливии, он сойдет с ума. — У меня такое чувство, что не для того, чтобы спасти меня от самого себя.
Я пожимаю плечами.
— Ты знаешь, что я позволяю тебе самому разбираться со своим дерьмом. Это слишком сложно для меня.
Он усмехается, делая еще один шаг назад, но не спуская с меня своих уставших и напряженных глаз.
— Оливия беременна. — Как я и ожидал, атмосфера снова становится напряженной. — Я стану отцом, Джекс.
Яркое солнце над головой освещает его кожу, заставляя ее казаться очень бледной и даже зеленой между бесчисленными татуировками.
— Так вот почему ты пришел сюда? Чтобы сообщить свои «хорошие» новости, пока я тону в гребаных проблемах?
Черт возьми. Я поднимаю руку и зажимаю переносицу. С пьяным Джексоном не поспоришь. Неважно, что я ему скажу, он свалит все на меня, втягивая меня в свои проблемы и обвиняя во всем.
— Почему мое счастье так сильно бесит тебя? — спрашиваю я. К черту ходить вокруг да около.
— Почему? — повторяет он, крича. — Да ладно, Сет, ты сам это сказал. У тебя есть все, чего хотел я, а не ты. Я хотел бойцовской карьеры, хорошую жену, большой дом, семью… Я хотел семью.
Он спотыкается, делая еще один шаг назад, и я делаю шаг вперед, но он замахивается на меня руками, предупреждая. Когда Джекс выпрямляется, то начинает расхаживать взад-вперед.
— У тебя все еще может появиться.
— Я не такой, как ты! — огрызается он. Я смотрю на его сморщенное лицо и темные глаза. — Я не могу драться публично. Когда я дерусь, это напоминает мне об Амелии, и я не могу сломаться перед тысячами людей. Я чертовски уверен, что у меня не может быть таких отношений, как у тебя, потому что я в жопе. Я облажался, для меня нет спасения! — Я смотрю, как он подходит к «Лаки» и приваливается к грязной стене, поверженный. — Я застряну здесь. — Он жестом указывает на бар. — Буду драться в нелегальных заведениях и встречаться со случайными девушками. Умру в одиночестве. Никто не может любить меня так, как Оливия любит тебя. Я не заслуживаю такой любви.
Я переступаю на левую ногу.
— Селена люб…
— Селене нравится то, что я с ней делаю. — Он несколько раз проводит зубами по нижней губе, прежде чем снова заговорить: — Она хочет изменить меня… Но даже я знаю, что если ты глубоко влюблен в кого-то, то любишь его таким, какой он есть, а не таким, каким он мог бы быть.
Простое решение.
— Тогда оставь Селену и найди кого-нибудь другого.
Плечи Джексона опускаются, и он оседает, неестественно изгибаясь в позвоночнике.
— Я не могу оставить ее…
— Из чувства морального долга?
— Из желания! — Он выпрямляет спину и расправляет плечи. — Из одержимости и похоти. Я прилип к ней как граната, привязанная к бедру. Я не могу заставить себя уйти, даже если бы попытался.
— Потому что ты любишь ее.
Он качает головой, и его черты лица смягчаются.
— Потому что мне нравится то, что она делает со мной… Потому что мне нравится страсть, которую она пробуждает во мне. Другие видят огонь в моих глазах и боятся его, но не она, нет. — Его губы дергаются, и он опускает взгляд на свои ботинки. — Она видит огонь и хочет поиграть с ним.
Звучит как любовь. Он влюблен. Этот идиот влюблен, но отказывается это увидеть.
— Может быть, пришло время перестать фокусироваться на том, чего ты заслуживаешь, и сосредоточиться больше на том, что у тебя есть, — говорю я… И не уверен, для него это или для меня.
Я не знаю, как долго стою там, молча наблюдая за ним, но после первых десяти минут становится ясно, что наш разговор окончен. Несмотря ни на что, я остаюсь еще немного, чтобы показать ему, что я здесь ради него. Это меньшее, что я могу сделать, учитывая, что именно из-за меня он теряет контроль. Когда солнце становится слишком ярким, я ухожу.
— Ты собираешься прекратить драться, не так ли? — кричит Джексон, заставляя меня остановиться и обернуться. Это звучит не как вопрос… Скорее как утверждение типа «я уверен в этом».
Я киваю, щурясь от солнца.
— Да.
Я дал Оливии обещания, которые должен сдержать, которые хочу сдержать. Я давал себе обещания. Я собираюсь стать таким родителем, каким никогда не был мой отец. Мой дом будет наполненным счастьем и теплом. Он не будет холодным и тусклым.
Джексон не сводит глаз со своих ботинок.
— Поздравляю, чувак, — бормочет он.
Я позволяю одной стороне своих губ растянуться в полуулыбке и отворачиваюсь. Это лучшее, чего я могу от него добиться, и я приму это.
Быстро иду к своей машине и сажусь в нее. После того, как поворачиваю ключ в замке зажигания, останавливаюсь. Если бой с Доном будет моим последним боем, то я должен его выиграть. Я не брошу после проигрыша… Моя гордость не позволит мне. Если я собираюсь победить, мне нужно сохранять ясную голову… А это значит, что я должен воздержаться от рассказа Оливии о том, что произошло сегодня в казино «Ария». Я запускаю пальцы в волосы. Не хочу, чтобы чувство вины давило на меня, если она уйдет. Я знаю, что это неправильно, и знаю, что это несправедливо. Мне не нравится что-то скрывать от нее, но как только это закончится, я проведу остаток своей жизни, заглаживая вину перед ней, обращаясь с ней как с королевой, как обещал ее отцу и ее брату.
Клянусь.