Сет
Мои горячие ступни охлаждаются, когда я встаю на холодный бетонный пол. Я быстро и решительно иду по коридору к огромным двойным дверям передо мной. Мой взгляд падает на слоган MMAC, нарисованный на задней стороне двери. Будь сильным. Будь умным. Будь великим. Я был сильным, умным и великим, когда сражался с Мосетом. Сейчас? Сейчас я зол, мстителен и голоден. Я встряхиваю руками, подпрыгиваю на носках и мотаю головой из стороны в сторону. Чувствую тепло. Все мое тело горит огнем, которого я никогда раньше не чувствовал. В моей груди не чувствуется тяжести, как обычно перед боем, потому что на этот раз я борюсь за себя. Я не борюсь за то, чтобы произвести впечатление на своего отца или заявить о своей позиции в MMAC. К черту все. Мне надоело пытаться произвести впечатление на людей. Мне надоело отдавать им все, что у меня есть, только для того, чтобы это было брошено мне в лицо. Сейчас этот бой для меня.
— Сделай это, детка, — мурлычет Оливия мне на ухо, отрывая меня от моих мыслей. — Это твоя битва.
Я поворачиваю голову и вижу ее прекрасное лицо. Ее зеленые глаза с любовью смотрят на меня, и я знаю, что независимо от того, выиграю я или проиграю, она будет ждать меня прямо там, где я ее оставлю. Она подносит каппу к моим губам, и я открываю рот, чтобы она засунула её. Когда мои губы смыкаются, я целую самые кончики ее пальцев, заставляя О хихикать, ее грудь покачиваться… две мои любимые вещи.
Я улыбаюсь про себя, прежде чем заставить себя отвлечься от Оливии и вернуться к бою. Дон Рассел. Наши отношения привели к этому. Все началось с того, что я трахнул его подружку, а теперь заканчивается тем, что я избил его до полусмерти в клетке. Он не получит от меня пощады.
Я слышу, как диктор называет мое имя, и двери передо мной распахиваются. Сотни, тысячи людей начинают кричать, и я наблюдаю за ними, окидывая взглядом огромную арену.
Когда слышу, как они кричат мое имя, по моему телу проходит электрический разряд, и я стискиваю зубы, борясь с дрожью, которая проходит по моему позвоночнику.
Я живу ради этого.
Я усердно работал ради этого.
— Чего ты ждешь? Выходи оттуда, — кричит Дэррил мне в ухо, но я игнорирую его и продолжаю наблюдать за толпой, совершенно пораженный.
Оливия кладет свою ладонь на мою, и это все, что мне нужно для толчка. Я хватаю ее за руку и тащу за собой. Я чувствую, как ее пальцы нервно сжимают мои, когда я тяну ее по узким проходам сквозь толпу людей. Они тянутся ко мне, мужчины хлопают меня по спине, а женщины запускают пальцы в мои волосы, когда я прохожу мимо них. Чувствуя напряжение Оливии, я притягиваю ее к себе, обнимаю за талию и мысленно объявляю войну любому, кто к ней прикоснется.
Я не смотрю на Дона, который ждет меня в клетке. Вместо этого я не отрываю глаз от своего угла. Чувствую на себе его взгляд, анализирующий меня. Я знаю, о чем он думает, и я знаю, каким дерзким он себя чувствует. Последние несколько месяцев он провел в тренировочном лагере, где ему рассказывали, какой он замечательный. Ему сказали, что он победит, что он полностью уничтожит меня. Проблема в том, что я тоже, и только один из нас может выйти на первое место. К несчастью для него, Дэррил ни разу в жизни не солгал мне, так что я знаю, что за кот у меня в гребанном мешке.
Моя кровь кипит. Она горит, и я готов к работе. Мои мышцы сокращаются и расслабляются сами по себе, прислушиваясь к моей жажде мести. В ту секунду, когда прозвенит гонг, я не буду контролировать свои действия, и меня не волнует, умрет он в конце концов или останется жив.
Не успев опомниться, я грубо целую Оливию в губы, стягиваю через голову толстовку и бросаю ее на пол. Я показываю судье свои перчатки и каппу, поднимаюсь по ступенькам и вхожу в клетку прежде, чем Джексон и Дэррил смогут даже прикоснуться ко мне.
В клетке я не выставляю себя напоказ, делая шоу. Я бросаюсь в свой угол, стою там и, наконец, поднимаю взгляд на Дона. Он смотрит на меня в ответ, его губы самодовольно подергиваются, и я не могу дождаться, чтобы стереть эту улыбку с его лица.
Диктор представляет публику и перечисляет огромный список спонсоров. Я ничего из этого не слышу. Все мое внимание сосредоточено на ссыкуне, который угрожает всему, ради чего я так усердно работал. С каждой проходящей секундой я становлюсь все более и более встревоженным. Я начинаю расхаживать по клетке. Несколько шагов влево, затем несколько вправо. Мои пальцы непроизвольно сжимаются и разжимаются, и я слышу, как Дэррил и Джексон в моем углу говорят мне, чтобы я очистил голову, чтобы не позволить Дону добраться до меня. Я не могу. Моя ненависть к нему поглощает меня сантиметр за сантиметром.
— Сет, — голос Оливии проникает в мои уши сквозь рев толпы и заглушает Дэррила и Джексона.
Я поворачиваюсь к ней. Она на ринге, ее тонкие пальцы обхватывают сетку клетки, и как только мои глаза встречаются с ее, моя тревога улетучивается.
— Ты все контролируешь, — говорит она мне, когда я подхожу ближе к ней. — Он недооценивает тебя. Он думает, что ты глупый мальчик, который не представляет угрозы.
Ее пухлые розовые губы изгибаются в сексуальной темной ухмылке. Такую тьму я вижу в ней только за несколько секунд от секса.
— Покажи ему, насколько ты опасен. Ты сильнее его во всех отношениях, и я хочу, чтобы ты это доказал.
Я сжимаю клетку и приближаю свое лицо к ее лицу. Наши губы едва касаются, и если бы моя кровь уже не кипела и не мчалась по моим венам, то я уверен, что она бы собралась в моем члене, делая его твердым, и все бы это увидели.
— Ты хочешь, чтобы я причинил ему боль? — спрашиваю я, отчаянно желая, чтобы она кивнула.
Вместо этого она качает головой, и я чувствую, как в моей груди растет протест. Никто не может помешать мне поставить Дона на место, даже Оливия.
— Я хочу, чтобы ты уничтожил его, — шепчет она.
Что ж, будь я проклят. Я никогда не думал, что доживу до того дня, когда Оливия будет поощрять меня выбивать дерьмо из кого-то. Думаю, что повлиял на нее во многих отношениях. Я цепляюсь пальцем за звено клетки, едва успевая поймать воротник ее рубашки с надписью «СЕТ». Я тяну ее вперед, преодолевая крошечное расстояние между нашими губами. Провожу языком по ее нижней губе, но она отказывается открывать рот для меня. Она слишком застенчива, чтобы целоваться перед камерами, как мило. Я втягиваю ее нижнюю губу в рот и прикусываю.
Как и планировал, она со вздохом открывает рот и позволяет мне сделать несколько быстрых и голодных движений языком. О отстраняется, тяжело дыша.
— Выиграешь для меня?
Я улыбаюсь ей.
— С удовольствием.
Я встречаю Дона с новой жаждой, той же жаждой, которая заставила меня работать усерднее и дать Оливии все, что она когда-либо хотела. Мне все равно, как по-идиотски я звучу. Я не могу притворяться равнодушным, когда дело касается ее, никогда не мог. Я приму все комментарии типа «подкаблучник» и «я могу видеть твою вагину» с широкой улыбкой на лице.
Не прошло и секунды, как раздался гонг. Я выхожу из своего угла и оказываюсь в центре ринга. Дон протягивает мне руку, ожидая рукопожатия, его ладонь широкая. Он, твою мать, сошел с ума, если думает, что я собираюсь прикоснуться к нему чем-то, кроме своих кулаков. Я не испытываю к нему никакого уважения, и он не заслуживает его с моей стороны. Ему повезло, что я не сломал его гребаное запястье прямо в эту секунду. Я стискиваю зубы, когда он убирает руку и улыбается мне, обнажая свою красную каппу. Бросаюсь вперед, размахиваясь со всей силы и метя в живот. Он отшатывается назад, совершенно ошеломленный моей внезапной атакой. У меня не было лучшего плана, кроме как уничтожить его. Чем больше я его бью (и когда я говорю бить, я имею в виду бить кулаками в живот), тем больше понимаю, что он больше не двигается. Его тело перестало реагировать на мои руки. Я бью его снова и снова, но не получаю никакого удовольствия.
Только гнев. Я останавливаюсь, совершенно запыхавшись, и оглядываю клетку. Арена пуста. Мы одни. Я поворачиваюсь к Дону, он ушел, и фигура, заменившая его — это лицо, которое я презираю так же сильно.
— Папа?
Я смотрю на его реалистичную фигуру: высокий, крепкий, с седеющими волосами и угловатыми чертами лица… Он кажется здоровым, совсем не похожим на того болезненно-худого человека, которого я видел на смертном одре.
— Где все? — спрашивает он, почти улыбаясь и указывая на пустые места.
Я хмурюсь, оглядывая заброшенную арену. Здесь ничего нет… даже мусора.
— Они были здесь секунду назад.
— Но теперь они ушли. Что ты сделал, чтобы отпугнуть их?
Я делаю шаг к нему, но останавливаюсь на полпути, когда Дон появляется из воздуха и бьет меня прямо в рот, прежде чем снова исчезнуть. Я отшатываюсь назад, сжимая рот, когда боль пронзает мою челюсть. Я не чувствую вкуса своей крови, но чувствую, как она сочится у меня изо рта. Плюю и смотрю, как красная жидкость падает на чистый коврик. Я ненавижу истекать кровью.
— Ты пришел, чтобы мучить меня? — огрызаюсь я. Жар заливает меня, наполняя грудь яростью, которая точно не понравится отцу, когда разорвется и согнет меня пополам.
— Я пришел, чтобы привести тебя в чувство. Ты становишься слишком самонадеянным. У тебя высокооплачиваемая работа, большой дом, машины, даже красивая жена, но ни на секунду не думай, что они твои навсегда.
Боль пронзает мои почки, и меня отбрасывает в сторону. Я оглядываюсь… Но Дона больше нет. Мое дыхание гремит у меня в ушах, когда моя грудь начинает быстро подниматься и опускаться. Мой характер берет надо мной верх… Если я не буду осторожен, то в конце концов врежу собственному отцу в челюсть. Каким-то образом мне удавалось избегать этого большую часть своей жизни, но прямо сейчас он находится в опасной близости.
— Ты знаешь, — рычу я, мои внезапно обнаженные пальцы дергаются по бокам. — Я не так плох, как ты говоришь.
— Почему? Потому что она сказала тебе, что ты хорош?
Я медленно вдыхаю, пытаясь успокоиться. Это работает… Как минимум временно.
— Я хорош.
Папа откидывает голову назад и смеется.
— Мне неприятно говорить тебе об этом, мальчик, но она не в том положении, чтобы называть кого-то хорошим. — Я хмурюсь. — Ты думаешь, она такая? Хорошая? Возможно, когда-то она и была такой, до того, как ты запустил в нее свои грязные и испорченные когти.
Как ты, мать твою, смеешь! Все мое тело напрягается, мышцы едва не сводит судорогой, и я прыгаю вперед, прежде чем ударить собственного отца в челюсть. Удар отбрасывает его голову в сторону, но отец быстро приходит в себя. Я едва нанес ему ущерб… И это печальное осознание, когда ты обнаруживаешь, что больше расстроен тем, что не разбил губу своему отцу, чем тем, что психанул и ударил его. Я рычу, пока рык не обжигает мне горло, и пытаюсь снова. Тот же результат. Я хочу причинить ему боль, черт возьми! Я пытаюсь снова и снова, пока моя грудь не начинает гореть, а костяшки пальцев не начинают болеть. Терплю неудачу… Это все, что я всегда делаю, когда дело касается его. С тяжелым выдохом я падаю на колени у его ног.
— Что я тебе такого сделал?
Я тяжело дышу, качая головой.
Я никогда в жизни не чувствовал себя таким слабым, и звук моего собственного голоса, умоляющего его, разочаровывает меня.
— Ты существуешь, отравляешь людей и никого не уважаешь. Одно из трех, выбирай сам.
Я поднимаю на него взгляд.
— Я стал таким благодаря тебе. Я являюсь следствием твоей неспособности быть достойным родителем. — Мои губы начинают растягиваться шире, когда я смотрю на него. — Мама стала алкоголичкой, ты знал об этом? Она потеряла работу, потеряла все. Угадай, кто ей помог? — Я поднимаюсь на ноги и выпрямляюсь в полный рост. — Ты помнишь свою хорошую дочь Мэддисон? Да, ну, она раздевалась за наличные в Вегасе. Угадай, кто помог ей выбраться из этого? Что касается Оливии, то она застряла в тупиковых отношениях с парнем, который обращался с ней как с дерьмом. Хочешь попробовать угадать, кто помог ей выбраться и из этого тоже?
Папа пристально смотрит на меня, его карие глаза вонзаются в мою плоть, словно кинжалы.
— Правильно, старик. Я! Я помог ей и обращаюсь с ней как с гребаной королевой, каковой она и является. Конечно, ей нравится немного пошалить, но это не влияет на то, кем она является в глубине души. — Я качаю головой. — Что касается мамы и Мэдди, я был тем, кто восстановил нашу жизнь после того, как твоя смерть разорвала ее на части. Раз уж мы об этом заговорили, поскольку ты утверждаешь, что знаешь все о моей новой жизни, то спроси себя, сколько раз я навещал твою могилу? — Он бледнеет, и мысль о том, чтобы причинить ему такую же боль, какую он причинил мне, подстегивает меня. — Спроси себя, сколько раз я упоминал тебя в разговоре, кроме как для того, чтобы обосрать твою память?
Я жду его ответа. Ничего. Мои губы дергаются.
— Я так и думал.
Затем его рука поднимается, и он бьет меня по щеке, прежде чем я успеваю это заметить. Моя кожа горит, когда тепло распространяется по поверхности, но я не смею оторвать глаз от его разъяренного лица. Интересно, его лицо треснуло бы и развалилось на куски, если бы он улыбнулся? Я продолжаю пристально смотреть на него, когда он исчезает. Хорошо.
Я трясу предплечьем, когда от моего локтя исходит невыносимое давление. Моргаю один раз, нет, дважды, и, прежде чем я осознаю это, уже лежу на спине, а Дон кладет ноги мне на грудь, пока выпрямляет мою руку.
Я чувствую, как трещит мой сустав, и кричу от боли. Нет, нет, нет.
— Нет!
Я пытаюсь отстраниться, но это только усиливает боль.
— Сет! — несколько человек выкрикивают мое имя, но я не могу выделить ни одного из них.
Раздается второй хлопок, и моя свободная рука становится тяжелой, будто она сделана из чистого золота, и я не могу постучать.
Своей выпрямленной рукой, прижатой к Дону, я чувствую, как его грудь вибрирует от смеха, а затем он двигает бедрами вперед…
…и моя рука ломается.
Я вскакиваю с постели, тяжело дыша, будто пробежал целую милю.
— Сет? — Я слышу хриплый усталый голос Оливии прежде, чем чувствую ее теплые успокаивающие руки на своем теле. Я опускаю голову, когда ее нежная кожа путешествует по моей груди и вниз по позвоночнику одновременно. Я закрываю глаза и позволяю ей вернуть меня к реальности. Я не на арене, где сражаюсь с Доном. Я в постели со своей женой, моей хорошей женой… Моей чертовски хорошей женой.
Я откидываюсь на кровать и поднимаю руку для Оливии. Она прижимается прямо к моей груди, и я обнимаю ее за плечи, притягивая так близко, как могу.
— Тебе снова снится этот сон? — спрашивает она, когда кончики её пальцев скользят вверх по центру моего живота, по моим мышцам и погружаются в складки между ними. Это приятно. Успокаивающая энергия струится от кончиков ее пальцев и ладоней, успокаивая мое бешено колотящееся сердце.
— Да.
Она придвигается ближе, сильнее прижимаясь ко мне своим упругим и нежным телом.
— Все закончилось, — говорит она. — Ты здесь. Со мной.
Я позволяю словам впитаться в себя. Ты здесь. Со мной. Она прижимается губами к моему боку, и мое тело дрожит. Это не обычная дрожь. Это та дрожь, которую только она может вызвать во мне, та, от которой по моей коже бегут мурашки. Дрожь возбуждает мою кровь, заставляя ее быстро приливать вниз к члену, пробуждая его ото сна. Оливия осторожно проводит пальцами по моему животу к бедрам, и ее пальцы танцуют, выписывая маленькие круги. Это усыпило бы меня, если бы я не был так болезненно тверд. Я напрягаю бедра под ее рукой, надеясь, что она поймет намек. И она понимает. Ее пальцы цепляются за резинку моих трусов, и я приподнимаю бедра, когда она стягивает одну часть вниз. Будучи джентльменом, я помогаю ей с другой стороны. Оливия садится на мои бедра, перекидывая ногу через мое тело. Я чувствую ее голую влажную киску на своей плоти, когда она скользит руками вверх и вниз по моей груди. Она наклоняется вперед, едва оказывая давление на мое тело, и целует меня прямо в грудь. Снова и снова она целует меня, в то время как ее руки скользят по моей коже. Я стону, когда она приподнимает свою задницу, позволяя моему члену проскользнуть между нами, а затем опускается, прижимаясь к моему члену. У меня перехватывает дыхание, когда ее горячая влага покрывает меня. Она дразнит меня, позволяя мне чувствовать ее, но не впуская внутрь, и мне это нравится. Я не хочу, чтобы она отдавалась мне сразу. Я хочу, чтобы она играла со мной, сводила меня с ума своим телом, и когда я больше не смогу этого выносить, хочу, чтобы она дала мне это, заставив начать сладкую пытку снова и снова. Она точно знает, что делает, о чем я бы никогда не догадался, когда встретил ее. На публике Оливия выглядит невинной. Ее глаза яркие и милые, заставляющие тебя думать, что она никогда в жизни не прикасалась к члену. Но когда мы одни, она меняется. Ее внутренняя тьма выходит наружу, невинность исчезает, и яркие огоньки в глазах тускнеют, превращаясь в озорство. За закрытыми дверями она точно знает, как обращаться со мной. Оливия — это неоспоримая сила с длинными ногами, изящными изгибами и красивыми зелеными глазами. Идеальная упаковка. Она часто говорит, что поглощена мной, но это я поглощен ею. Ее разум работает не так, как у кого-либо другого. Кто-то смотрит на нее, и она думает, что с ее платьем или прической что-то не так, но когда я вижу, как они смотрят на нее, то желание и зависть людей для меня так же ясны, как день.
Опускаясь поцелуями по моей шее, она начинает раскачивать бедрами, чувственно скользя вверх и вниз по всей длине моего члена. Она чувствует себя потрясающе — более чем потрясающе, — а я еще даже не вошел в нее. Я закрываю глаза, пока ее руки нежно массируют мою грудь, и она наклоняется вперед, прижимаясь своим лбом к моему. Я хотел бы, чтобы здесь было светло, чтобы я мог видеть ее лицо, чтобы мог видеть ее тело рядом со своим и выражение ее лица, когда я заставлю ее кончить.
— Тебе нравится, когда я двигаюсь медленно? — шепчет она, ее голос напряженный и хриплый, когда она прикусывает нижнюю губу зубами.
Я улыбаюсь и провожу кончиками пальцев по ее бедрам. Ее мышцы дрожат, когда я поднимаю голову с подушки и втягиваю ее нижнюю губу в рот. Она задыхается, горячее дыхание вырывается из нее, ее возбуждение видно через трусики.
Я отпускаю ее губу.
— Ты знаешь, что мне это нравится.
В ответ она снова и снова скользит по мне, подталкивая ближе к краю. Я сжимаю бедра Оливии, не в силах оторвать от нее руки ни на секунду, впиваюсь в нее пальцами, заставляя двигаться быстрее.
— Знаешь, что еще мне нравится?
Она стонет, ее руки больше не массируют мою грудь, а впиваются в нее.
— Заставлять тебя кончить.
Оливия хнычет, и мышцы ее бедер сжимают мои бедра.
— Тебе это нравится?
Я дрожу.
— Черт возьми, да, я хочу этого.
— Тогда сделай это, — требует она. — Пожалуйста. — Она вздрагивает и резко вдыхает, двигаясь все более неистово. — Пожалуйста, сделай это.
Я чувствую, как мои губы подергиваются, когда поднимаю бедра и сбрасываю ее с себя на постель. Она задыхается, когда я с силой вдавливаю ее в матрас и просовываю руку между нами. Ее дыхание опьяняющее, она почти всхлипывает, когда чувствует, как моя рука скользит по внутренней стороне ее бедра. Я едва дотронулся, а она уже вздрагивает от малейшего прикосновения. Я опускаюсь и целую ее в шею, одновременно я трусь своим твердым членом о ее киску. Тело Оливии движется само по себе, приподнимаясь, чтобы прижаться ко мне, побуждая взять ее. Ее руки поднимаются по моим плечам и сжимают мои волосы, в то время как мои губы продолжают исследовать ее шею и ключицу. Внутри меня вспыхивает фейерверк, взрывая каждую клеточку и каждый сосуд, но мне удается сохранить самообладание. Мой рот снова находит ее рот, и я целую О жадно, страстно. Страсть, которую я проявляю к своей жене — это страсть иного рода, чем та, которую проявляю (или проявлял) к кому-либо еще. Страсть, которую я трачу на Оливию, подпитывается любовью и похотью. Никогда ни с кем другим такого не было. Не заблуждайтесь, любой может быть страстным, но для того, чтобы быть страстным снова и снова, нужна настоящая любовь. Я никогда не устану от ее теплой кожи, твердой или мягкой. Я никогда не устану от ее больших круглых сисек, упругих или нет, и я никогда не устану от ее теплой улыбки или ярко-зеленых глаз. Она моя, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас (вычеркните это), даже в загробной жизни она моя, и я буду бороться с любым ублюдком-призраком, который попытается все испортить.
Я полностью накрываю ее рот своим собственным, пробуя на вкус каждый сантиметр ее тела, когда толкаюсь между ее ног. Она теплая, такая чертовски теплая, и я останавливаюсь, когда она сжимает меня.
Боже. Я на мгновение закрываю глаза и с трудом сглатываю. Я остановился не для того, чтобы подразнить ее, я остановился, потому что близок к тому, чтобы кончить.
— Еще, — шепчет она мне в губы.
Я толкаюсь дальше, отрываясь от ее рта и прижимаясь лбом к ее лбу. Мне требуется чертовски много сил, чтобы не позволить себе трахнуть ее до беспамятства. Спина Оливии выгибается, и я стискиваю зубы. Мне было бы легче не кончать, если бы она не была такой чертовски сексуальной.
— Еще, — требует она, покачивая бедрами. — Я хочу тебя всего.
Как я могу игнорировать такую просьбу? Я смотрю ей прямо в глаза, и даже при очень тусклом освещении вижу, как они вспыхивают.
— Ты хочешь меня всего? — спрашиваю я.
Она кивает, и я толкаюсь сильнее. Она впивается ногтями в мои бедра, притягивая меня ближе, но я снова останавливаюсь, и она рычит, заставляя меня смеяться себе под нос. Она двигает бедрами, и я вонзаюсь в нее снова и снова. Я двигаюсь все сильнее и сильнее, пока не чувствую, как ее восхитительно тугая киска стискивает меня. После этого не занимает много времени, чтобы она кончила подо мной, доводя меня до моего собственного оргазма. Я кончаю до тех пор, пока мое тело не начинает содрогаться от простого прикосновения к мягким стенкам ее влагалища. Мои руки дрожат, и я осторожно опускаюсь, следя за тем, чтобы не уронить весь свой вес на ее маленькое тело.
— Ты чувствуешь себя лучше? — шепчет она, подавляя зевок и проводя пальцами по моему боку.
Я целую ее в плечо.
— Я почувствовал себя лучше в ту секунду, когда проснулся и услышал твой голос.
— Сны прекратятся, как только все закончится.
Я киваю, решив не говорить ей, что ее слова звучат не так убедительно, как, уверен, она хочет, чтобы они звучали.
— И неважно, как все сложится, я всегда буду с тобой.
Я поднимаю голову и ищу ее глаза в слабом свете.
— Это значит для меня больше, чем что-либо еще.
Она нежно целует меня, и в такие моменты я рад, что рядом больше никого нет. Одна мысль о том, что кто-то еще подслушивает наши личные глупые разговоры, заставляет меня поморщиться. Всякий раз, когда Дэррил разговаривает со своей женой по телефону, он не пытается скрыть влюбленную часть себя, и я дразню его за это, давая прозвища, связанные с киской. Знаю, как противоречиво с моей стороны. Я ничего не могу с этим поделать. Я защищаюсь. Это то, что я делаю. Если и есть что-то, что Оливия заставила меня увидеть, так это то, как я противоречу себе. Я сказал Оливии, что не знаю, хочу ли заняться с ней сексом… И я занимался с ней сексом. Я сказал ей, что не хочу отношений, потом попросил ее быть моей девушкой, а потом женился на ней. Это П.Р.О.Т.И.В.О.Р.Е.Ч.И.Е. в чистом виде, друзья мои. С тех пор я миллион раз противоречил себе, знаю. Теперь перейдем к самой легкой части. Спросите, волнует ли меня это… Меня это волнует? Нет. Не волнует.
Поэты правы, знаете ли: любовь заставляет тебя делать то, чего ты клялся никогда не делать. Этим сукиным детям нужны медали или что-то в этом роде, потому что я живое доказательство их слов.
Я скатываюсь с Оливии и ложусь на спину. Она мгновенно прижимается ко мне. Если серьёзно, я рад, что противоречил сам себе. Если бы я этого не сделал, то упустил бы Оливию. Я бы упустил шанс быть хорошим.