Сет
Я спустился по лестнице, немного подпрыгивая. Я не только провел фантастическую ночь с Оливией и сумел избежать спора о Джексоне, но также сегодня утром мы с Дэррилом идем в гостинично-развлекательный комплекс, потому что он думает, что посещение места, где я проиграл в прошлый раз, улучшит мое рабочее время. Я иду не потому, что думаю, что это поможет выбросить Дона из головы, а потому, что хочу увидеть клетку, где занимался сексом с Оливией. Я хочу увидеть клетку, которая изменила мою жизнь к лучшему, а затем к худшему. Это поможет мне решить, хочу ли я этого. Прошлой ночью я не мог уснуть. Сидел, уставившись в потолок и пытаясь найти правильный способ сказать Дэррилу и Джексону, что хочу уйти. Я больше не хочу драться… Я хочу быть таким, как Рик. Хочу руководить тренажерным залом и помогать другим. Я не хочу лишнего стресса, не хочу продолжать выставлять свое тело на линию огня только ради денег и комнаты, полной кровожадных незнакомцев, которые будут хлопать мне, будто я какое-то животное. В основном… Я хочу уйти ради своей семьи, семьи, которую я, как мне кажется, готов создать.
Я затягиваю шнурки на штанах и натягиваю толстовку. Мои кроссовки скрипят на последней ступеньке, когда я встаю на ковер. Прежде чем я встречусь с Дэррилом, хочу отправиться на пробежку и провести время подальше от осуждающих глаз.
— Ты уходишь? — кричит Джексон с кухни. — Я собирался приготовить завтрак, чтобы извиниться за прошлую ночь.
Я захожу в комнату и вижу, что у Джексона на столе выложены все ингредиенты для офигенного завтрака. Мой желудок урчит при виде бекона. Че-ерт. Я не ел бекон уже несколько недель. Он включает плиту и проводит рукой по лбу, опустив голову и отвернувшись от меня.
— Я подумал, что должен извиниться за то, что произошло.
Я выдвигаю ближайший стул и плюхаюсь на него со смешком.
— Готовя завтрак на той же кухне, где ты выставил свой член наружу? Уверен, что Оливии это покажется очень аппетитным.
Он качает головой, прежде чем посмотреть на меня. Черный синяк окружает его левый глаз, а губа разбита. В последний раз я видел его лицо таким расстроенным, когда он встречался с Амелией… Дерьмо, которое она заставляла его делать, заканчивалось тем, что все пробивалось наружу в девяносто девяти процентах случаев.
— Господи, что случилось с твоим лицом? — спрашиваю я, беря ломтик ржаного хлеба с большой белой тарелки передо мной и разламывая его пополам.
— Ничего, — говорит он, разбивая яйцо и выливая его содержимое на сковороду. — Я зашел в одно из наших старых мест, вот и все.
Я смеюсь, запихивая кусок хлеба в рот.
— Ты подписал контракт, не так ли?
Он пожимает плечами.
— Что-то в этом роде.
Кажется, что прошла целая жизнь с того момента, когда мы с Джексоном дрались в этих странных подпольных клубах за наличные. Мы были недостаточно взрослыми, чтобы участвовать в каких-либо реальных турнирах, поэтому старались не светиться и время от времени участвовали в нескольких турах то тут, то там, получая дополнительные деньги. Тот, что в Лас-Вегасе, был под баром «Лаки». Джексон и я никогда не проигрывали там ни в одном бою. Когда я перестал появляться, Джексон — напротив. Он переживал действительно темные времена с Амелией и участвовал в любой драке, в которую его впустил бы любой клуб. Это был его способ выразить свое разочарование… Это был способ справиться с их испорченными отношениями.
— И тебе надрали задницу? — удивляюсь я вслух.
Он хмурится, явно обиженный.
— Мне? Надрали мне задницу? Убирайся отсюда к чертовой матери. Я никогда не проигрывал в бою.
— А как насчет…
Он бросает в меня яичную скорлупу, и я уклоняюсь, когда она пролетает над моей головой и падает на плитку.
— Отвали, мне было шестнадцать, и в свою защиту хочу сказать, что он достал перцовый баллончик.
— Как скажешь, чувак. — Я качаю головой. — Но если Селена заставляет тебя лезть обратно в эти места, то покончи с этим. В любом случае не знаю, что ты в ней нашел.
Джексон ухмыляется мне, его зеленые глаза немного темнеют.
— Ты не видел ее обнаженной.
Я улыбаюсь. Это типичный ответ Джексона. Всегда про физическое. Не дай бог, чтобы у девушки было доброе сердце.
— Нет, думаю, что нет.
До Оливии я бы сам использовал эту фразу. Но теперь я знаю, что ценность женщины не измеряется внешним видом или формой ее тела. Она измеряется ее сердцем, ее состраданием и силой. Все эти вещи вы не можете увидеть снаружи, голым будет человек или нет.
Он разбивает еще одно яйцо, потом еще одно.
— С ней трудно быть рядом, — говорит он. — У нее сильная воля, страстная. И у нее большое сердце.
— Но?
— Но она не понимает. Не понимает, почему я такой, какой есть. — Он бросает скорлупу, с которой капает яйцо, в пластиковый пакет на прилавке. — Она не оставляет меня в покое. С ее уст срывается постоянный поток вопросов, которые я задвигал на задворки своего сознания и на которые сам еще не ответил. Люблю ли я все еще ту другую девушку? Думаю ли я все еще о ней? Стал бы я снова погружаться в эти отношения, если бы мне дали шанс?
— А ты бы стал? — спрашиваю я, сжимая кулак, готовый вбить в него немного здравого смысла, если он ответит неправильно.
Пристальный взгляд зеленых глаз Джексона падает на мое лицо.
— Не знаю. Селена — это единственное, что заставляет меня мыслить ясно. Ее чувства — это то, что мешает мне отвечать на звонки и сообщения Амелии.
— Почему?
Он расправил плечи.
— Потому что я облажался с ней. Я изменил ее… Я — это Амелия, и я не могу оставить Селену, зная, что разрушил ее ради кого-то другого. То, что я сделал с ней… То, что она позволила мне сделать с ней… Было бы несправедливо уйти.
Что-то сжимается у меня в груди, и внезапное желание защитить Селену оседает мне на плечи.
— Ты не можешь тащить ее за собой, Джекс. Если ты ее не любишь, тогда отпусти. Она поставила тебе ультиматум. Будь мужчиной и дай ей гребаный ответ.
— Я не такой, как ты, Сет. Я не могу остепениться и играть в счастливую семью. Мне нужно волнение. Мне нужен постоянный трепет, пронзающий мою грудь, иначе я перестану двигаться.
— Так это все? Вместо того, чтобы взять под контроль свою собственную жизнь, ты собираешься разрушать жизни других? — Я отодвигаю свой стул и поднимаюсь на ноги. Джексон едва заметно вздрагивает. Он один из немногих людей, которых я не могу запугать. — Ты знаешь, что ты делаешь, Джексон? Ты сидишь и дуешься, прячась за своей маской. Это не ты!
— Сет? — Голос Оливии разносится по кухне, но я игнорирую его. Джексон должен это услышать.
— Ты уже давно не был самим собой. До того, как ты встретил ее, тебя, блядь, было невозможно остановить! Ты делал то, что хотел. У тебя были мечты и амбиции. Что теперь? Ты сидишь и ждешь меня. Я живу твоей жизнью, Джекс! Я сражаюсь в тех боях, в которых ты хочешь участвовать. У меня есть слава и деньги, жена и дом. У меня есть все, чего ты хотел, и то, чего, как я утверждал, никогда не хотел я сам.
Его зеленые радужки темнеют, а пальцы так крепко сжимают стойку, что белеют.
— Правильно, придурок. Возможно, ты забыл о своих амбициях, но я нет. Я помню, каким человеком ты был. Тебе тоже нужно начать вспоминать, потому что как только я закончу сражаться с Доном, то хочу покончить и с этой пустой жизнью.
Его брови хмурятся, на лице появляется острый взгляд.
— Если ты хочешь быть на ринге, если хочешь почувствовать проволоку клетки и быть среди кричащей толпы, тогда делай это, потому что я больше не хочу. Я осуществил свою мечту и ненавижу это. — Я поворачиваюсь к Оливии и с облегчением вижу ее в черных спортивных штанах и майке. — Надень свои кроссовки. Мы собираемся на пробежку.
Ее сонные зеленые глаза расширяются.
— Пробежка? Сейчас?
Прежде чем я отвечаю, она уходит из комнаты, и я оглядываюсь на Джексона.
— Тебе нужно проснуться и решить, чего ты хочешь. — На этот раз мой голос звучит тише, когда я говорю, и Джексон отказывается смотреть на меня. — Ты счастлив с Селеной. Таким счастливым я тебя не видел долгое время. Значит это что-нибудь для тебя или нет, я не знаю, но прекрати это, если ты планируешь только тратить ее время. Селена может быть занозой в моей заднице, она может мне не нравиться, но Оливии нравится, и этого достаточно, чтобы я знал, что в глубине души она хорошая девушка и заслуживает лучшего, чем ты.
Я вылетаю из кухни и иду по коридору. Оливия ждет у двери, ее глаза теперь широко раскрыты, в них настороженность, а брови озабоченно изогнуты, но я не собираюсь углубляться в то, что произошло на кухне. В этой истории слишком много всего. Чтобы она могла понять, ей нужно узнать все об Амелии. К сожалению, Джексон — единственный, кто действительно знает эту историю.
— Значит завтрак на одного? — кричит нам вслед Джексон, и я хлопаю дверью.
***
Когда я возвращаюсь с Оливией в наши апартаменты, они пусты. На кухне чисто, а Джексона нигде не видно. В груди я чувствую то, что ощущаю не очень часто. Стыд. Мне стыдно за то, что я наехал на него, а потом ушел, но ему нужно было это услышать. Пока мы с О бегали, мы не разговаривали. Она позволила мне самостоятельно обдумать все, что произошло этим утром. Ровное дыхание, сорвавшееся с ее губ, было той поддержкой, в которой я нуждался.
— Увидимся позже, — кричит Оливия, поднимаясь по лестнице и направляясь в душ. — Повеселись.
Я закрываю дверь и иду по коридору. Засовываю руки в карманы своей черной толстовки и втягиваю плечи, наклоняя голову. Крошечная старушка в двух метрах от меня привлекает мое внимание, и я смотрю на нее из-под капюшона. Ее глаза буравят меня осуждающим взглядом, и когда прохожу мимо по пути к лифту, то улыбаюсь и киваю ей. Она отворачивается гораздо быстрее, чем я ожидал от человека ее возраста, и поспешно убирает свою карточку-ключ. Ее дверь открывается, и она бросается внутрь комнаты. Я выгибаю бровь, глядя на закрытую дверь. Для пожилой леди, которая остановилась в Вегасе, старушка слишком склонна к осуждению. Вряд ли она знала (или хотела знать), что я из тех парней, которые помогли бы ей перейти улицу или донести сумки, если бы те оказались слишком тяжелыми. Я смеюсь себе под нос.
Мелочи очень важны.
***
Я выхожу на освещенную и отполированную от заднего ряда до самой клетки арену. Если есть что-то, чего мне будет не хватать, так это ощущения всего этого. Волнения, которое вызывает во мне моя работа. В глубине живота закручивается водоворот дурных предчувствий, и это заставляет меня вернуться к своему решению бросить… Сногсшибательный секс делает это с мужчиной, ну, знаете, портит его мозг.
Действительно ли я хочу бросить? Могу ли существовать без своей страсти? Могу ли функционировать без этого? Вопросы накапливаются в глубине моего сознания — все те, что вы можете задать мне.
— Великолепна, не так ли? — спрашивает Дэррил, широко улыбаясь открытому пространству перед нами. Его голос вырывает меня из мыслей, к счастью, отвлекая от вопросов, которые заполняют мой череп и вот-вот вывалятся из моих ушей. Я иду на арену. И что более важно — к клетке. Ее толстая черная проволока посылает тепло по моему телу, и я представляю идеальную фарфоровую кожу Оливии на ее фоне.
Я киваю, кладя руки на бедра.
— Да.
Приятно быть с Дэррилом. Я нечасто его видел. Во всяком случае вне тренировок. Его жена приехала в Вегас погостить на несколько недель, и они отлично проводили время. Либо это, либо он избегает меня, потому что в последнее время мы не очень ладим.
— Я слышал о произошедшем в клубе прошлой ночью. Это по всему интернету. И даже в газетах.
Засунув руки в карманы, я спускаюсь по лестнице, медленно пробираясь к массивной клетке в центре комнаты.
— Да, ну, это было настоящее зрелище. Ему повезло, что я не надрал ему задницу прямо там.
Дэррил фыркает.
— Тебе не нужно было этого делать. Оливия сделала это за тебя.
Я улыбаюсь и даже не пытаюсь это скрыть. Дэррил останавливается и прислоняется к пластиковому стулу, который стоит около лестницы. Я позволяю своим глазам блуждать по арене, прежде чем взглядом вернуться к нему.
— Сделай мне одолжение и избегай газет в течение следующих нескольких дней. Тебе не понравятся их истории.
Конечно, они нашли способ сделать вчерашнюю ночь самой большой проблемой в Вегасе.
— Что там написано?
— По чьим-то словам, Оливия спит и с тобой, и с Доном.
Мои кулаки сжимаются, и я коротко смеюсь.
— Держу пари, Дону это понравилось.
— Уверен, и он собирается использовать это, чтобы глубже проникнуть в твою голову. Тебе нужно быть более осторожным, Сет, — говорит он, складывая руки на груди. — Он может забрать у тебя все.
Я усмехаюсь.
— Он может попытаться.
Дэррил качает головой, проводя рукой по лицу.
— Я не часто читаю тебе лекции, но очень важно, чтобы ты выслушал то, что я собираюсь сказать.
Я делаю шаг назад и прислоняюсь к пластиковому стулу напротив него, давая Дэррилу возможность высказать свое мнение.
— Мэтт Сомерс знает, что делает. Он давно в игре и точно в курсе, что приносит деньги. В этой индустрии есть три вещи, которые помогают продавать билеты: секс, соперничество и поединки врагов. Как думаешь, кто распространяет эти истории? Он знает, что ты терпеть не можешь Дона, знает, что Дон хочет трахнуть твою жену, а еще знает, что Дону достаточно одного взгляда в твою сторону, чтобы тебе захотелось его убить.
— Так что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Мне нужно, чтобы ты научился уходить. Мне нужно, чтобы ты научился терпеть придурков и не давал этой компании информацию, необходимую, чтобы зарабатывать на тебе деньги.
— Как? Как мне помешать Дону и Мэтту залезть мне в голову?
— Во-первых, ты бросишь это дерьмо с повадками альфа-самца. Мозг Дона работает как у ребенка. Если скажешь ему «нет», то он только сильнее этого захочет. Во-вторых, и это самое главное, ты усердно тренируешься, ешь, спишь и хорошо живешь. — Он делает паузу и моргает, глядя на меня, убеждаясь, что я все понимаю. — И ты сидишь дома.
Я в задумчивости провожу зубами по нижней губе. Когда я остаюсь дома, мне снятся сны. Сны о Доне и моем отце. Когда выхожу на улицу, то изматываю себя до тех пор, пока не становлюсь слишком уставшим, чтобы мне снились любые сны. Я предпочитаю это.
— Не могу оставаться дома. Я занят.
На лице Дэррила появляется разочарование.
— Чем? Единственное, что тебе нужно сделать — это подготовиться к своему следующему бою.
Справедливо.
— А Оливия? Ты думаешь, что я заставлю ее остаться дома?
— Она делает все, что ты хочешь от нее. Все, что тебе нужно сделать — это попросить и похлопать своими красивыми ресницами, и Оливия согласится никогда больше не выходить на улицу.
Я скептически настроен по этому поводу и выдыхаю воздух изо рта.
— Она намного упрямее, чем ты думаешь.
— Может быть для всех остальных, но у тебя она на коротком поводке. Она сделает для тебя все, что угодно, даже если это означает, что она упустит возможность.
Я отворачиваюсь от Дэррила и продолжаю спускаться по лестнице. Оливия — это единственный человек, кто знает о снах. Она успокаивает меня, утешает словами и сексом, но возможно Дэррил сможет помочь. Кроме Джексона, никто не знает меня так, как Дэррил. Он знает, как я работаю, знает мой следующий шаг еще до того, как я его сделаю.
Я слышу, как его ботинки стучат по бетону, когда я направляюсь к клетке. Теперь она нависает надо мной, словно дразня. Что-то сжимается у меня в груди, а сердце стучит в ушах. Слабый, но знакомый укол паники пронзает мою грудь, и я стискиваю зубы, отказываясь позволить ей одолеть меня. В моих снах это именно та клетка, в которой меня бьют по заднице и ломают тело. Я никогда не был из тех людей, кто анализирует безумное дерьмо, которое придумывает мой разум… Но на этот раз я задаюсь вопросом, есть ли в этом скрытый смысл. Если я откажусь от этой жизни и выберу более медленную с Оливией… Заставило ли бы это моего отца гордиться мной? Заставить моего отца гордиться — это значит проиграть Дону, уничтожив при этом мою собственную гордость. Победа над Доном означает, что я разочарую своего отца и дам MMAC именно то, чего они хотят. Я что-то потеряю независимо от того, в какую сторону иду… И если подумать, то мне насрать, что заставляет моего отца гордиться больше.
— Он может забрать все, ради чего ты так усердно работал, Сет, — бормочет Дэррил, вытаскивая меня из моей собственной головы.
Я оглядываюсь вокруг. Я в клетке, стою прямо в центре, в то время как Дэррил прислоняется к проволоке снаружи. В его глазах искренность, и я верю ему. Я верю, что Дон способен забрать у меня все. Не потому, что он сильнее, быстрее или злее, а потому, что он знает, как играть грязно.
— Мне снились сны, — говорю я ему, подходя к краю клетки. — Я собираюсь сразиться с Доном, толпа сходит с ума, люди кричат и приветствуют. Ты там, Оливия тоже. И Джексон. Звонит гонг, и я начинаю наносить Дону удар за ударом… Но на него это не действует, и когда я поднимаю глаза, то мой отец с осуждением смотрит на меня сверху вниз своими глазами-бусинками. — Я провожу пальцами по клетке, кончиками чувствуя прохладную проволоку. — Он разговаривает со мной, говорит, что я идиот. — Я коротко смеюсь себе под нос. — Знаешь, как обычно, и пока я с ним разговариваю, Дон продолжает бить меня со всех сторон, прежде чем раствориться в воздухе. Отец дает мне пощечину, исчезает, и внезапно комната снова заполняется. Все кричат мне, чтобы я вставал, и я чувствую сильное давление на руку. Дон держит меня, и я не могу вырваться. — Мои пальцы скользят по тому месту, где я сделал предложение Оливии, и я клянусь, что металл нагревается под моей кожей. Мои губы дергаются, и я поворачиваюсь обратно к Дэррилу. — Он хватает меня за руку, и тогда я просыпаюсь.
Он пристально смотрит на меня, на его лице нет никаких эмоций, будь то удивление или беспокойство.
— Ты хочешь знать, что это значит?
Я киваю.
— Абсолютно ничего.
— Ничего?
— Абсолютно ничего, — повторяет он. — Я знаю тебя, приятель. Я знаю, каким ты становишься, когда приближаются бои, и скажу тебе то же самое, что всегда, когда ты волнуешься. В этом нет ничего особенного. Выиграешь или проиграешь — не имеет значения. Если ты проиграешь, Оливия все еще будет здесь завтра так же, как я и Джексон. То же самое произойдет, если ты выиграешь. — Широкая улыбка расплывается на его лице. — Ты пробился в высшую лигу. Ты победил всех своих противников на турнире. И ты обыграл Джуниора Мосета его собственным приемом захвата рычагом (прим. — Захват в партере для переворота, при котором атакующий борец, находясь сбоку от соперника, захватывает из-под его разноименного плеча свое предплечье, наложенное ему на шею). Тебе нужно начать реализовывать свой собственный потенциал. Дон — ничто. Он просто одинокий человек, которому MMAC платит за увеличение продаж. Они на самом деле не хотят, чтобы он победил. Ты их ценная собственность.
— Правильно, — говорю я с абсолютной уверенностью. И вообще что такое сон? Я чувствую себя воодушевленным, словно я теперь совершенно новый человек. До того, как пришел сюда, я был уставшим. Мне не хотелось смотреть арену. Теперь каждая клеточка моего существа оживает и гудит, будто я держусь за зонтик после того, как в него ударила молния.
Я еще не закончил свою карьеру.
Я правлю этой ареной.
Это мое королевство, и я — король.