РИМ
Где, бл*дь, все?
Смотрю в окно в своем кабинете и никого не вижу.
У меня нет времени на то, чтобы оторвать задницу от кресла и выяснить, почему не доносится никакого шума из общей зоны офиса за моей дверью, где находится большинство кабинок на этом этаже. Стоит тишина, и я понятия не имею, почему.
И вместо того, чтобы разобраться, я застываю, как вкопанный, в кресле, уставившись в свой компьютер.
Прошлой ночью я узнал небольшую деталь, крупицу информации, которая может помочь мне выяснить, кто такая СЛИТ.
И я не думаю, что она даже осознавала…
Она прокололась.
Несмотря на то, что я улыбался, как гребаный идиот, всё время, пока переписывался с ней, когда должен был просматривать отчеты Хантера, я заулыбался ещё шире, когда понял, что она дала мне счастливый билет, который я искал.
Вожу курсором по экрану компьютера и останавливаюсь на значке поисковой системы, мои пальцы ловко печатают «Лакомства Эдит».
Нажимаю Enter.
Она так восхищалась своим проклятым пирогом, что не поняла, что сообщила мне радиус своего проживания.
Охренеть, этим утром я выясню, кто она такая.
Появляется изображение небольшой пекарни на углу примерно в трех кварталах от моего многоквартирного дома — и всего в одном квартале от того места, где Пейтон из отдела маркетинга пила кофе.
Интересно.
Пейтон.
Смотрю вдаль, мои мысли блуждают; сегодня был бы её последний день, если я правильно подсчитал, верно? Открываю её досье, обращая внимание на прикрепленную фотографию.
Она хорошенькая.
Секси, если честно.
Улыбается на снимке, сделанном для веб-сайта наших сотрудников.
Блузка темно-синего цвета. Волосы распущены. Красная помада.
Господи, Пейтон…
Горячая.
Почему мне потребовалось охрененное количество времени, чтобы обратить на это внимание? Неужели в мою задницу действительно так глубоко засунута палка, что я её не заметил? Или поэтому каждый раз, когда я разговаривал с ней на прошлой неделе или около того, мне было трудно оторваться от неё?
Посматриваю данные, предоставленные отделом кадров: возраст — двадцать семь. Должность — глава отдела маркетинга и привлечения клиентов в социальных сетях. Адрес кажется смутно знакомым, и из любопытства я гуглю этот район.
Мой район. Мой квартал.
Моя кофейня.
У меня начинает кружиться голова. Всплывает каждый разговор, который у нас был, когда я наклоняюсь вперед и пристально смотрю на компьютер, как будто он должен словесно подтвердить именно то, о чём я думаю.
«Лакомства Эдит» находится прямо на углу, на идеальном расстоянии между её домом и моим. «Пирог из маленькой пекарни за углом моего дома…»
Господи боже.
Я откидываюсь на спинку кресла, провожу рукой по лицу и несколько раз моргаю.
Нет. Это невозможно.
Снова наклоняюсь вперед, сопоставляю её адрес с булочной и кофейней.
Бл*дь.
БЛ*ДЬ!
Пейтон — это HandsRomingMyBody.
Пейтон — сотрудница, которая хочет со мной покувыркаться.
Пейтон все это время морочила мне голову, ослабляя мою оборону, заставляя говорить о личном дерьме и заказывая мне гребаную еду.
Я таращусь на рабочий стол, гнев бушует в глубине моей души, тело охватывает адский жар.
Она лгала мне всё это время. Она была прямо у меня под проклятым носом, играла со мной… обманывала меня. Наверное, смеется за моей спиной со своими друзьями, с которыми я всегда вижу её. Посмотрите на меня, я пудрю боссу мозги.
Так не пойдет.
Я встаю, швыряю стул в сторону окон, обхожу стол и рывком открываю дверь.
Тишина.
Ну, если не считать тихого жужжания модемов и компьютеров, гудящих в тандеме. Мерцают люминесцентные лампы. Принтер в дальнем углу комнаты подает звуковой сигнал.
Никаких признаков жизни.
— Где все, черт возьми? — Серьезно, сейчас середина гребаного рабочего дня, а не суббота, и, насколько я знаю, сегодня не национальный праздник.
Мне это не нравится.
Задницы работников должны сидеть на этих стульях.
Головы должны быть опущены, пальцы должны порхать возле примерно тридцати компьютеров, стоящих на этих столах. Бумага должна вылетать из принтеров, а телефоны должны звонить.
Должно происходить что-нибудь.
Но не это.
Шагаю по длинному коридору, заглядывая в кабинеты, проверяя наличие признаков жизни. Любых сотрудников, отставших от других, которые могли бы рассказать мне, что за херня здесь творится.
Пробираюсь к столу Лорен, обхожу гранитную стойку в поисках каких-нибудь подсказок. Если кто-то и знает, что происходит, то это она.
Один лист бумаги, безвольно лежащий на ее клавиатуре, с сообщением, напечатанным жирными черными буквами: ВЕЧЕРИНКА ДЛЯ ПЕЙТОН В ЧЕСТЬ ЕЁ ПОСЛЕДНЕГО РАБОЧЕГО ДНЯ! Торт и мороженое, комната отдыха на третьем этаже. В десять часов.
Я смотрю на часы.
Десять тринадцать.
Нажимаю на кнопку лифта — как один из тех придурков, которые тыкают по десять раз, надеясь, что лифт приедет быстрее, — засовываю руки в карманы своих серых классических брюк (сегодня никаких встреч, так что я в обыденном костюме, без галстука), застегнутая на все пуговицы рубашка натягивается на моей груди, когда я ещё раз нажимаю на светящуюся кнопку. Раздраженно покачиваюсь на пятках.
Они устроили Пейтон прощальную вечеринку в честь её увольнения? Что за х*йня?
Устроить вечеринку тому, кто обманывал своего босса ради забавы? Я, бл*дь, так не думаю. Ни в моем офисе, ни в рабочее время.
Этого не произойдет.
На моей челюсти заходили желваки, когда двери лифта, наконец, открываются, и как только я захожу внутрь, вновь нажимаю на кнопки костяшками пальцев. Поднимаюсь на третий этаж.
Сжимаю челюсти, потому что, когда я туда добираюсь, там шумно, как и должно быть, только люди толпятся возле комнаты отдыха, выходят из неё и стоят вокруг, держа в руках чашки и тарелки с тортом, смеясь.
В компании Пейтон даже не значимая фигура. Какого хрена все празднуют? Не похоже, чтобы она уходила на пенсию. Она, вашу мать, уволилась, нашла новую работу и уходит, вот и всё. Конец гребаной истории.
Как только меня замечают, воздух наполняется приглушенным шепотом; меня толкают локтем. Слышу покашливание. Мои сотрудники расступаются, освобождая дорогу к двери, чтобы я мог туда войти.
И я это делаю.
Я иду в комнату отдыха, словно человек на задании, прокладывая путь, как самосвал, выискивая глазами определенную девушку: Пейтон Левек. Мне требуется несколько секунд, чтобы найти её — в этой комнате толпится хренова куча людей, что, вероятно, является нарушением пожарной безопасности или санитарных норм.
Затем.
Вот и она.
Проклятый луч солнца, свет, струящийся позади неё из окна, сияет, словно нимб, над её симпатичной головкой.
Её лживой, красивой головкой.
Темные волосы, волнистые и блестящие, ниспадают ей на плечи, насыщенный цвет приобрел рыжеватый оттенок из-за солнца.
Пейтон держит бокал — он поднесен к её губам, и она собирается сделать глоток, — когда наши взгляды встречаются. Она опускает его, её рот приоткрывается, а на губах появляется широкая улыбка.
До тех пор пока я не хмурюсь. Затем её лицо за секунду превращается из счастливого в тревожное. Чертовски верно, она должна быть обеспокоена.
Я киваю.
Пейтон кивает.
Скольжу взглядом по её телу и обращаю внимание на её платье — нежно-голубое, с запа́хом и завязками на талии, которое подчеркивает её изгибы и демонстрирует ноги на этих адски сексуальных каблуках.
Перестань думать о её изгибах и ногах. Ты здесь не для того, чтобы любоваться ею.
Куча подарков в углу выводят меня из себя, возвращая в настоящее — к моему гневу, и я поднимаю руку, согнув палец.
Брови Пейтон взлетают вверх, когда она поднимает голову и тычет пальцем себе в грудь.
— Я?
— Ага. Вы. — Я знаю, что она меня не слышит, но я все равно говорю это, и если она хоть немного умеет читать по губам, то быстро притащит сюда свою задницу.
Чаша моего терпения переполнена. Пейтон разглаживает юбку. Приподнимает подбородок.
Направляется ко мне.
Хорошая девочка.
— Следуйте за мной, — приказываю я ей, когда мы оказываемся на пороге комнаты.
В тот момент, как мы пересекаем общую зону офиса, я поворачиваюсь к ней лицом.
Она ниже ростом, даже на каблуках, так что мне приходится наклонить голову, чтобы посмотреть ей в глаза.
— Не хотите рассказать мне, что, черт возьми, там происходит?
Пейтон пожимает плечами.
— Они устроили для меня вечеринку.
— Вижу. — Я безумно раздражен. — Я спрашиваю, почему?
Пейтон невозмутима.
— Потому что я ухожу?
— Вы уволились. Вечеринки для сотрудников, которые празднуют дни рождения или важные события, а не для девушек, которые перебрались в более теплое местечко.
Или, еще лучше, вечеринок вообще не должно быть.
Она поникает из-за моих грубых слов, глядя то на меня, то в сторону.
— Сэр, я не оправдываюсь, но я понятия не имела, что они что-то планируют.
Сэр.
Это слово заставляет меня задуматься, и мне до безобразия хочется смеяться.
Вау, Пейтон хорошо умеет притворяться, нет и намека на то, что она HandsRomingMyBody. Она не волнуется. На её лице нет признаков беспокойства. Не вздрагивает, не краснеет.
Я скрещиваю руки, рубашка натягивается на груди.
— Как долго будет длиться эта вечеринка?
— Я не знаю. За неё ответственна Лорен. Она ещё не проводила игры.
— Игры, — невозмутимо произношу я, потому что… вы, бл*дь, издеваетесь?
— Всего несколько забавных вопросов, например, что у тебя в ящике стола?
Бумага. Скрепки. Стикеры. Скотч.
Желтый блокнот. Вот и всё — это то, что лежит в ящике моего стола, — и я мысленно корю себя за то, что подыгрываю ей в своей голове.
Мои губы плотно сжаты.
Пейтон продолжает болтать:
— А еще Донна из бухгалтерии приколола хвост бо… (прим. пер.: героиня имеет в виду вариацию игры Pin the tail on the donkey — (прицепи хвост ослу) детская игра, игрок с завязанными глазами должен правильно приложить хвост к изображению осла). — Она смыкает губы.
Очевидно, мои брови взлетают вверх, когда она не может закончить предложение.
— Приколола хвост к чему?
— Гм… К бобру.
Пейтон вешает мне лапшу на уши.
— Действительно? Вы играете в «Прицепи хвост бобру».
— Ага. Мм-хмм.
— Вы уверены, что это не что-то другое?
Её ресницы невинно трепещут.
— Например, что?
— Господи, я не знаю. Прицепи хвост боссу?
Когда её лицо заливает густой румянец, я понимаю, что попал в точку.
— Я, бл*дь, так и знал. — Подхожу еще ближе с ухмылкой на губах. — И знаете, что еще я знаю, Пейтон?
Она стоит у стены, прижимаясь спиной к рельефным обоям серого цвета.
— Что еще вы знаете?
Она сглатывает. Облизывает губы. Задерживает дыхание.
Я наклоняюсь, подхожу ближе. Нюхаю ее волосы… потому что не могу удержаться. Говорю вполголоса:
— Я знаю, что ты отправила то письмо.
Пейтон распахивает глаза. Поразительно широко.
— Какое электронное письмо?
— Не прикидывайся. Ты HandsRomingMy… — У меня на самом деле перехватывает дыхание от этих проклятых слов. Смущаюсь. — Body.
Но я отдаю ей должное, она поджимает верхнюю губу и не сразу признается. Чуть приподнимает подбородок.
— Я не знаю, о чём вы говорите.
— И я уверен, что это ты.
Пейтон пожимает одним плечом.
— Сэр, единственные электронные письма, которые я отправляла вам, касались…
— Кувыркания со мной.
Она теряет дар речи от удивления.
— Сэр, уверяю вас…
— Прекращай называть меня «сэр» и перестань нести чушь, хорошо? Это не принесет тебе никакой пользы. — Это выводит меня из себя ещё больше. — Ты отправила мне то письмо или нет? — Упираюсь рукой в стену позади неё, наклоняясь еще ближе, позволяя ей почувствовать мой осязаемый гнев, позволяя ему обволакивать её.
Сначала я не был уверен, что Пейтон признается, и предполагал, что она сделает одну из трех вещей:
1. Заплачет, потому что она смущена и унижена, хотя сейчас я смотрю на неё, и она не выглядит таковой.
2. Соврет и скажет, что это была шутка.
3. Продолжить отрицать.
Она кривит губы, прежде чем приоткрыть рот, но не издает ни звука, пока подбирает слова, обдумывая их и связывая воедино.
— Рим, я… — Пейтон смотрит на ковер, затем снова на меня. Раздраженно выдыхает. — Ладно. Ты прав. Это была я.
Я. Не. Ожидал. Этого.
— Теперь ты счастлив? Ты понял, кто это был. И я ухожу, чтобы ты мог жить спокойно. Я больше никогда тебя не побеспокою. Тебе даже не придется смотреть на меня. В любом случае, ты этого не делал, — бормочет Пейтон, скрестив руки на груди.
— Ты даже не понимаешь, насколько непрофессионально было отправлять мне эти электронные письма, не так ли?
Она фыркает носом, ведет себя совсем не так, как подобает леди.
— Умоляю. Конечно, я понимаю. Как ты думаешь, почему оно было анонимно? Я не идиотка. Ты и твои приличия — единственное, на что тебе не насрать. — Широко распахиваю глаза. — Ой. Смотрите. Босс не любит, когда я ругаюсь. Что ж, хреново.
— Следи за своим ртом, когда говоришь со мной. Я твой начальник. — Я веду себя как настоящий придурок, но я понятия не имею, как обращаться с этой женщиной. У меня нет ни единой подсказки.
Пейтон уверена и смущена одновременно. Воодушевлена и подавлена, и я не знаю, что сказать, чтобы повлиять на нее.
Она громко смеется. И когда откидывает голову назад и ударяется ею о стену позади себя, её горло сжимается в такт этому движению. Её улыбка могла бы соперничать с улыбкой Чеширского кота.
— Ты не мой босс. С меня хватит. Я могу говорить или делать все, что захочу.
— Нет, если ты хочешь использовать работу здесь для своего портфолио.
Пейтон откидывает назад волосы.
— Моё портфолио говорит само за себя. Мне не нужна твоя компания для этого.
Наклоняюсь к ней на несколько дюймов ближе.
— Правда?
— Ага. — Её тело так близко к моему. — Правда.
— И ты надеешься, что я буду с тобой сотрудничать? Ты самая непрофессиональная женщина, которую я когда-либо встречал за всю свою жизнь.
Мои слова её не смущают.
— Правда? — Пейтон имитирует тон моего голоса и снисходительное отношение.
— Ага. — Я имитирую её позу и тон её голоса. — Правда.
— Я не согласна. — Ее глаза блуждают по моему телу, и я чувствую взгляд, скользящий от центра груди вниз по моему животу и до кончиков гребаных пальцев ног. Дерьмо. — Ты никогда раньше не жаловался на мою работу.
— Это потому, что я понятия не имел, какую работу ты выполняла.
— А что не так с моей работой? На меня никогда не было жалоб. — Пейтон жестом указывает на комнату отдыха, где собрались все сотрудники. — Очевидно, что я нравлюсь своим коллегам.
Я не могу сдержать фырканье, вырывающееся из моего носа.
— Они просто любят бесплатную еду.
Пейтон слегка пожимает плечами и тихо смеется.
Её самодовольный вид меня бесит.
— Это все, что ты можешь сказать? — спрашиваю я, стиснув зубы.
— Технически я ничего не говорила.
— Не умничай.
— Ты мне не начальник.
Мой рот изгибается в ухмылке.
— Верно, не начальник.
— Не-а. — Она подчеркивает букву «а». — Ни капельки. Уже нет.
Расстояние между нами не может быть меньше, и единственное, что останавливает меня от того, чтобы засунуть свой жадный язык ей в горло, — это вспышка движения в моем периферийном зрении.
Все таращатся.
Как будто мы попали в серьёзную аварию на обочине гребаной дороги, и никто не может отвести от неё глаз, вместо этого идя медленнее, чтобы осмотреть нанесенный ущерб.
Никто не двигается.
Никто не говорит.
Никто, кроме Пейтон.
— Давай, сделай это.
Её голос тихий, но достаточно громкий, чтобы я её услышал.
— Что сделать? — почти насмешливо выпаливаю я.
— Поцелуй меня. — Она бросает мне вызов, но я не идиот.
Я отступаю назад, как будто она пнула меня по яйцам, увеличивая расстояние между нами, шипя:
— Ты, бл*дь, с ума сошла?
Пейтон вновь смеется.
— Я так и думала. Мистер Командир и его правильные манеры Паиньки.
— Мы. На. Работе, — произношу я, с паузами.
— Я не на работе, я пришла только, чтобы убрать свой стол. Только ты здесь на работе.
Здорово, что она может вести себя непринужденно.
— Ты просто не можешь не подстрекать меня, не так ли?
— Подстрекать тебя? Тебе что, семьдесят? — Пейтон смеется надо мной. — Нет, я не подстрекаю тебя — очевидно, что нет. — Она постукивает пальцами по подбородку. — Ты очарователен, когда доводишь себя до исступления.
До исступления.
Какого хрена.
Нет. Я не выхожу из себя, я командую и контролирую свои порывы — в отличие от некоторых людей, по-видимому.
— Мне это нравится, — добавляет Пейтон, скрестив руки на груди.
— Тебе нужно остановиться.
— Тебе некомфортно, когда я честна?
— Нет. Я предпочитаю, когда люди лгут. — Я не закатывал глаза так сильно с тринадцати лет.
— Что ж, если сегодня День Отрицания, то я рада, что больше не работаю на тебя, и что больше никогда не увижу твоё недовольное лицо.
Подождите. Что?
Я понятия не имею, что, бл*дь, сказать, но Пейтон стоит передо мной и выжидающе смотрит — как и все остальные.
Сквозь стиснутые зубы говорю:
— Люди смотрят.
Она наклоняет голову. Улыбается.
— Так и есть.
— Тебе, наверное, следует вернуться на свою вечеринку.
Я не сказал ничего из того, ради чего спустился на этот этаж — что она увольняется и не заслуживает гребаной прощальной вечеринки. Что она непрофессиональна… ну ладно, это я говорил. Ещё, что в этом голубом платье она выглядит безумно сексуальной.
И я думаю о ней чаще, чем следовало бы, ещё до того, как понял, что она HandsRomingMyBody.
И что я адски зол на неё за то, что она заставила меня излить душу, заставила ощущать неподобающие чувства к сотруднику, и потому, что я в равной степени взбешен и возбужден — потому что она охрененно сексуальна, — у меня возникает искушение устроить сцену. А я никогда не устраиваю сцен.
Как она заставила меня вести себя как человек, которым я не являюсь? Я едва узнаю себя.
И почему я не только растерян, но и хочу нагнуть ее над стулом и отшлепать, чтобы преподать ей урок?