ПЕЙТОН
— Не смей крутить передо мной носом.
— Я этого не делаю.
Обвиняюще тычу пальцем.
— Делаешь. Мне нужно зеркало, ты бы видел свое лицо прямо сейчас.
— Прекрати.
— Рим.
— Пейтон, — отвечает он тем ровным и сладким голосом, который, я знаю, использует только для меня. Когда Рим разговаривает с кем-то другим, в его словах больше резкости, но для меня у него другой тон, и это что-то делает со мной, вызывает бабочек в животе.
— Скажи честно, ты немного напуган.
Он смотрит на хот-дог, который я только что купила для него у уличного торговца с заросшей бородой и сомнительным выражением лица. Мы только что провели последние два часа, отдыхая и читая в Нью-Йоркской публичной библиотеке, рассматривая все произведения искусства и любуясь прекрасной архитектурой. И вот…
Вы готовы?
Мы держались за руки все это время.
В душе я визжу, как маленькая девочка. Я держала Рима Блэкберна за руку, переплетая наши пальцы, а также периодическим поглаживала его тыльную сторону ладони большим пальцем. Это такая простая вещь, но она значила для меня очень много, потому что я так долго мечтала быть с этим мужчиной, что до сих пор не могу поверить, что это правда.
И мы не только вместе, но и встречаемся в моногамных отношениях уже три недели. Три недели Рим звонил мне, писал смс, присылал цветы.
Много цветов.
Вы бы когда-нибудь подумали о Риме, как о мужчине, который дарит цветы? Я тоже, но он такой. Он также присылает секс-игрушки, настоящие извращенные штучки. Это меня не удивило.
Я вижу его почти каждый вечер. Иногда мы говорим о бизнесе, но чаще всего просто болтаем. Рим рассказал мне о том, как с нуля основал компанию «Roam, Inc», как я пытаюсь сделать это с «Fresh Minted Designs».
Также поведал мне о своих родителях, о детстве, проведенном в северной части штата Нью-Йорк, и о своей мечте однажды пожить в этом городе. Рим рассказал мне о своих отношениях с Хантером и о том, почему он все еще любит его, несмотря на то, что большую часть времени тот сводит его с ума.
У меня такое чувство, что я знаю о Риме больше, чем когда-либо другой, и что самое приятное во всем этом? Кроме умопомрачительного секса?
Когда я прихожу в офис, он весь в делах. Мы обсуждаем стратегию, просматриваем макеты и работаем как профессионалы. И только когда он шлепает меня по заднице и целует перед моим уходом, я вспоминаю, что мы пара.
Как будто я получила лучшее из обоих миров, и я до сих пор не могу понять, как у меня все это получилось. С маленькой глупой шутки по электронной почте на мой тридцатый день рождения.
Удивительно, как иногда все складывается.
— Знаешь, я живу в городе уже много лет и ни разу не останавливался у тележки уличного торговца и не покупал у него какую-либо еду. Даже выпивку.
— Это потому что ты сноб. — Подношу хот-дог к его рту. — А теперь ешь, это тебя не убьет.
— У того парня свисал сыр с бороды, когда он нам их подавал.
Я пожимаю плечами и откусываю огромный кусок от своего хот-дога, наслаждаясь вкусом сочного лука.
— Эй, не сбрасывай этого парня со счетов. Сырная борода действительно знает, как приготовить хороший хот-дог. Эта штука просто восхитительна. — Я приподнимаю хот-дог еще выше и прижимаю его к губам своего парня. — Давай, ешь.
Он не открывает рот. Уф, он действительно сноб.
— Рим, это вкусно. Попробуй.
— Я думаю, что со мной все в порядке. Можешь взять мой.
Кладу руку на бедро, чувствуя разочарование. Он не только сноб, но и упрямец.
— Рим Майкл, если ты сейчас же не съешь этот хот-дог, я больше никогда не сделаю тебе минет.
Как раз в тот момент, когда эти слова вылетают из моего рта, мимо проходит пожилая пара в дизайнерской одежде и смотрит мне вслед. Я быстро отдаю им честь, а затем говорю:
— Вот молодежь в наше время, да? Говорят об оральном сексе на улице, с ума сойти.
Они оба издают звук отвращения и убегают, явно оскорбленные моей грубостью. Ну и ладно.
— Это было необходимо? — спрашивает Рима.
— Не меняй тему. Я больше никогда не прикоснусь губами к твоему члену, если ты не съешь этот хот-дог. — Провожу пальцами по его бедру. — А ты знаешь, какой оргазм я могу подарить тебе одним лишь языком. Вспомни прошлую ночь…
Как он может не помнить? Прошлая ночь была невероятно жаркой. Я взяла его в рот в душе, усадила на маленькую скамеечку и отсасывала ему, казалось, целых десять минут. Каждый раз, когда он был близок к оргазму, я вытаскивала член, не позволяя ему кончить, пока не была готова. Я никогда не видела Рима таким злым и возбужденным одновременно.
Застонав, он сдается и откусывает большой кусок хот-дога, кривляясь, как ребенок. Постепенно его лицо начинает расслабляться, и я вижу, что хот-дог ему действительно нравится, даже если он не хочет этого признавать.
— Вкусно, да?
Рим поджимает губы, делая вид, что хот-дог — это «ничего особенного», хотя мы знаем, что это рай на наших языках.
— Нормально.
Лжец. Я тыкаю его в бок, вызывая смех, когда он пытается увернуться от моего пальца.
— Ты такой упрямый.
Поймав мой палец рукой, он притягивает меня ближе к себе и сладко целует в губы.
— Может, я и упрямый, но, по крайней мере, я твой.
Это чертовски верно.
— Когда ты превратился из упертого в мягкотелого?
— Я все еще упрямец.
Качаю головой.
— Не со мной. Как будто я запала тебе в душу.
Становясь серьезным, он подносит руку к моему лицу и поглаживает пальцем мою щеку.
— Мне неприятно это признавать, но ты действительно запала мне в душу. Я думаю, ты сделала это в тот момент, когда написала то первое письмо.
— Ага, сделала мягкое твердым, да? — Я шевелю бровями, глядя на него. — Ты же понимаешь, я говорю о твоем пенисе.
Рим закатывает глаза, глядя на меня, и откусывает еще кусочек. Я знала, что хот-дог ему понравится.
— Я понял.
— Просто хотела убедиться, раз уж ты все время такой напряженный. — Прицеливаюсь в него пальцем. — Бах.
Стоя, он качает головой.
— Думаю, нам пора идти разными путями.
Его джинсы обтягивают его во всех нужных местах; не оглядываясь, Рим встает и уходит без меня.
— Эй, — окликаю я, хватаю свою сумочку и бегу за ним. Беру своего парня за руку и дергаю, чтобы он притормозил.
Смеясь, Рим наклоняется и целует меня в макушку, прежде чем замедлить свой шаг и вместе со мной насладиться Нью-Йорком в послеобеденное время.
***
— Где мы? — спрашиваю я, пока мы долго поднимаемся в длинном лифте.
— Я же сказал, что это сюрприз, — отвечает Рим, кладя руку мне на бедро и притягивая меня к своей груди.
Единственное, что я знаю о нашем сегодняшнем ужине, это то, что он сказал мне одеться сексуально и взять с собой пальто.
Поэтому я провела день, приводя в порядок все свое тело с головы до ног — в буквальном смысле, сделала педикюр, завила волосы, надела свое самое сексуальное нижнее белье и убийственное черное платье с глубоким V-образным вырезом и коротким подолом, доходящим до середины бедра.
Также на мне каблуки, будем надеяться, что мне не придется идти слишком далеко, потому что я никак не смогу это сделать.
Лифт над нами звенит, сообщая, что мы добрались до нужного этажа. Придерживая меня за поясницу, Рим выводит меня из лифта в помещение, похожее на зал.
Обхватив меня рукой за талию и крепко прижав к себе, он снимает повязку с моих глаз и целует в макушку, говоря:
— Сюрприз.
Проходит несколько мгновений, прежде чем мои глаза привыкают, но как только это происходит, наступает шок. Меня приветствует ряд окон, из которых открывается прекрасный вид на ночной Нью-Йорк. Огни мерцают, река Гудзон протекает совсем рядом, отражая живописный пейзаж.
— О, боже, — потрясенно произношу я.
Взяв меня за руку, Рим ведет нас в небольшую отделенную зону, где накрыт столик на двоих, освещенный свечами, на котором стоит охлажденная бутылка нашего любимого вина, которую нам предстоит открыть.
Я поворачиваюсь к нему и обхватываю его шею руками.
— Рим, я не могу поверить, что ты все это сделал.
Он легонько целует меня, его губы задерживаются на несколько секунд, прежде чем сказать:
— Пейтон, для тебя все, что угодно. — Он снова целует меня, а затем спрашивает: — Хочешь прогуляться, полюбоваться пейзажами перед ужином?
— С удовольствием.
Когда мы оказываемся снаружи и смотрим на оживленные улицы города, я, все еще захваченная романтикой этой ночи, понимаю, что мы находимся на крыше монументального здания.
— Мы на крыше Эмпайр Стейт Билдинг?
— Ага. Снял его на ночь для нас.
— Ты шутишь.
Рим качает головой, плотно сжав губы.
— Ты серьезно арендовал все здание?
Он обнимает меня, согревая от холодного ветра.
— Не все здание целиком, только ту часть, которая предназначена для туристов. А потом ты сможешь выбрать любой сувенир в магазине.
— О, ты действительно знаешь, как завоевать сердце девушки, не так ли?
Он тихо смеется мне в ухо, звук такой сексуальный, в стиле Рима.
— Я знаю, как завоевать сердце моей девушки. Давай скажем так. Сколько мы уже вместе? Месяц? Я понял, что когда мы что-то делаем, ты всегда хочешь получить сувенир, даже если это просто наклейка.
Прислоняю голову к его плечу и смотрю в темную бездну, раскинувшуюся перед нами, освещенную, кажется, лишь маленькими огоньками с того места, где мы стоим.
— Мне нравится вспоминать места, где я бываю, вещи, которые я делаю.
— Я думаю, это мило.
— Я думаю, это мило, что ты считаешь меня милой, или что ты вообще произносишь слово «мило». Если бы кто-то сказал мне два месяца назад, что Рим Блэкберн будет называть меня милой, я бы ответила, что они обкурились.
— Я не думаю, что ты милая. Твоя личность — да, но ты — нет. Ты сексуальна, горяча и просто великолепна.
Вау.
Учитывая, насколько великолепен этот мужчина, меня все еще поражает, что он видит меня такой.
Я трусь своими бедрами о его, издавая низкий горловой звук.
— Ты добр ко мне, Рим.
— Потому что ты мне небезразлична. — Он разворачивает меня в своих объятиях и опускает руки на мою спину. — Мне неприятно это признавать, но ты как бы незаметно вторглась в мою жизнь.
— Почему тебе неприятно это признавать? — Поглаживаю щетину на его челюсти, грубую и шершавую, как и он сам.
Рим крепче прижимает меня к себе.
— Потому что я упрямый, и с самого начала ты хотела быть со мной, и мне пришлось поддаться всепоглощающим чувствам, которые я испытывал к тебе. Эту пилюлю было нелегко проглотить.
Он лезет целоваться, но я обхватываю ладонью его лицо, останавливая его.
— Не хочешь выразиться иначе? Это была не самая романтичная вещь, которую ты когда-либо говорил.
Усмехаясь, он целует мою руку и говорит:
— По сути, ты пиявка, от которой я никак не могу избавиться.
— Рим. — Дергаю за лацканы его пиджака.
— Ладно, извини. — Он прочищает горло. — Ты пиранья…
— Я тебя ненавижу. — Начинаю уходить, когда он притягивает меня обратно к своей груди и завладевает моим ртом. Его гладкие, словно шелк, губы скользят по моим, покусывая, облизывая и посасывая до такой степени, что мои колени начинают подкашиваться, и я вынуждена вцепиться руками в бицепсы Рима, чтобы устоять на ногах.
Когда он отстраняется, то нежно заправляет прядь волос мне за ухо, не сводя с меня глаз.
— Ты особенная для меня, Пейтон, и я бы ни на что не променял этот последний месяц. Не потому, что ты профессионал в своем деле, и не потому, что ты охрененно сексуальна в спальне, а потому, что ты вызываешь у меня искреннюю улыбку, и я могу сказать, что не так много людей способны на это.
Сердце, успокойся.
Этот человек лишил меня дара речи, потому что никто никогда не говорил мне таких слов раньше. Никто не видел меня такой, как он. Я с трудом сдерживаю слезы, потому что, несмотря на то, что слова романтичны и сентиментальны, похвала от этого человека все еще ошеломляет меня.
Прикусываю нижнюю губу, чтобы та не дрожала, и запускаю пальцы в его волосы, обхватывая его лицо ладонями.
— Ты был мужчиной моей мечты очень долго, Рим, и… на самом деле нет. Это неправильно. Ты даже лучше — великолепнее, чем в моих мечтах. И тот факт, что я могу стоять здесь, прикасаться к тебе, как захочу, и твои прекрасные глаза уделяют мне все свое внимание, это значит для меня все.
Он щиплет меня за подбородок и большим пальцем оттягивает нижнюю губу.
— Продолжай говорить такие вещи, и мы никогда не доживем до ужина.
— Что на ужин?
— Твой любимый пирог с курицей.
Я взвешиваю свои варианты.
— Секс или пирог с курицей. — Делаю паузу, хорошенько обдумывая это. — Боже, мне так жаль, Рим, но мне придется выбрать пирог с курицей.
Посмеиваясь, он берет меня за руку и ведет внутрь, к нашему столику.
— Не волнуйся, я знал, что твой ответ будет таким. Страсть, которую ты испытываешь к пирогу, очень сильна. Я знаю, чего стою.
— Если бы это была запеканка, мы бы сейчас были голыми.
Рим выдвигает для меня стул.
— А если бы это был киш?
— Ооо, — съеживаюсь я. — Сложный выбор. Позволь мне ответить на этот вопрос. Ты же знаешь, как я люблю вкусный киш.
Положив руки мне на плечи и наклонившись вперед, Рим быстро целует меня в подбородок и шепчет:
— Я слишком хорошо знаю, как сильно ты любишь киш… детка.
***
— Пейтон, какого черта ты так долго?
Я иду по коридору в квартире Рима, бетон холодный под моими ногами, когда я направляюсь к своему мужчине.
Это был долгий день, полный напряженной работы, подготовки к запуску новой женской линии, который состоится через несколько недель, и это сказалось на мне. Я измотана.
Причиной также может быть ненасытный мужчина, сидящий на жестком диване, без рубашки, в спортивных штанах — да, у Рима есть несколько пар, — который около десяти минут назад кончил в меня с таким злобным ревом, что я была уверена, что он потеряет сознание. Но нет, он сидит в гостиной, ждет меня, чтобы обняться и посмотреть фильм.
— У меня немного болит, — говорю я, ковыляя к нему.
Его лоб морщится, острые брови сходятся вместе.
— Болит? Почему?
Медленно я сажусь рядом с Римом, чувствуя небольшую боль в спине, когда устраиваюсь на твердой как камень поверхности, но я не говорю об этом ему.
Я ненавижу его диван. Он безумно неудобный. Все в его квартире вызывает дискомфорт, но ради справедливости в этих недавних отношениях, я предложила разделить ночи, которые мы проводим друг у друга. Моя квартира, хоть и не такая шикарная, но чертовски более удобная, с, возможно, проблемным сумасшедшим соседом, который любит много кричать. Риму не нравится ночевать у меня, но, по крайней мере, он может сидеть на моем диване, не сломав бедро. Я говорила ему, что через некоторое время привыкаешь к крикам, но он, похоже, не согласен со мной.
Повернувшись ко мне, Рим оценивает мое тело, его пронзительный взгляд непоколебим, когда он осматривает меня с ног до головы.
— Почему у тебя болит?
Я держусь за поясницу.
— Не знаю, может быть, это из-за акробатических трюков, которые ты заставляешь меня ежедневно делать.
В момент, когда он прижимает меня к своей груди, я вижу, как озабоченность на его лице сменяется ленивой улыбкой.
— Детка, боль от секса отличается от настоящей боли. Сексуальная боль — это то, чем можно гордиться.
— Э-э, говорит парень, который не хотел бы прямо сейчас натереть свое тело мазью Bengay (прим. пер.: Bengay — мазь, используется для лечения незначительных болей в мышцах/суставах).
Он утыкается носом в мою шею, его мягкие губы скользят по моей коже.
— Кто сказал, что у меня ничего не болит?
— Я. Это не ты принимаешь на себя основной удар бедрами. — Поворачиваю голову и смотрю ему в глаза. — Не хочу раздувать твое и без того раздутое эго, но у тебя мощные толчки, друг мой, и когда ты заставляешь меня извиваться, входя в меня вот так, да, девушке будет больно.
— Мощные толчки, да? — Его красивое лицо расплывается в улыбке, и хотя мне хочется закатить глаза от того, насколько Рим счастлив, я не могу. Потому что он счастлив. Я делаю его счастливым, и это именно то, что нужно.
— Не будь слишком самоуверенным, хорошо? Есть вещи, которые ты мог бы улучшить.
Я прячу свою ухмылку.
Прочищая горло, совершенно ошеломленный, он крепко обнимает меня и говорит:
— Прости? Что значит, у меня есть вещи, которые я мог бы улучшить? Судя по звукам, вырывающимся из твоего рта, когда я нахожусь глубоко внутри тебя, не похоже, что мне есть что улучшать.
Небрежно пожимаю плечами.
— Знаешь, может, больше прелюдии.
— Что? — Он почти вскакивает со своего места, отталкивая меня в сторону, чтобы пристально посмотреть мне в глаза. — Ты жалуешься на прелюдию?
Поднеся руку к лицу, я рассматриваю свои ногти и небрежно произношу:
— Все в порядке, Рим, некоторые люди проявляют слабость в постели. — Похлопываю его по ноге. — Думаю, тебе просто нужно понять, что прелюдия — это не разговоры о работе. Меня не возбуждают беседы об электронных письмах и макетах, как тебя.
Рим изучает меня, его взгляд буравит мою душу, выискивая хоть какой-то намек на ложь, и когда он прочищает горло, я больше не могу притворяться. Я улыбаюсь.
Его глаза расширяются — в них читается недоверие, — и он берет подушку из-за спины и швыряет ее в меня, вскакивая со своего места.
— О, у тебя, черт возьми, проблемы, детка. — Он огибает диван и указывает на меня. — Большие проблемы.
Я швыряю в него подушкой, от которой Рим легко уворачивается, отмахиваясь от нее.
— Какого рода проблемы?
Возбуждённый и адски сексуальный, он раскачивается с пятки на носок, мышцы на его груди напряжены.
— Худший вид неприятностей.
Мне нравится эта его супер игривая сторона, я сажусь, подогнув ноги под себя, и говорю:
— Ооо, что за неприятности?
— Не те неприятности, на которые ты надеешься.
Опускаю голову.
— То есть, не те неприятности, когда ты наказываешь меня своим членом?
Плотно сжав губы, он качает головой.
— Нет. Это те неприятности, когда ты не получаешь член.
— Ха! — Я смеюсь. — Я бы хотела, чтобы ты попытался наказать меня таким образом, мистер Утренняя эрекция.
— Поверь мне. Ты будешь умолять о моей «ужасной» прелюдии. — Рим использует воздушные кавычки, его улыбка ослепительна.
— Я никогда не говорила «ужасная».
Взяв еще одну подушку с ближайшего стула, он швыряет ее в меня.
— С таким же успехом могла бы.
***
Между прочим, когда Рим что-то задумал, он этого добивается. Я должна была догадаться об этом, учитывая его трудовую этику.
Но, очевидно, я забыла, с кем имею дело.
У нас не было секса целую неделю. Долбаную неделю.
Я вот-вот сойду с ума от накопившегося внутри меня сексуального напряжения.
Мы по-прежнему спим в одной постели, чередуем квартиры. Это убивает меня.
Попробуйте спать рядом с мистером «Я сплю голым», когда все, чего вы хотите, — это его рот на вашем теле, его руки на вашей груди и его член внутри вас, трахающий, словно обезумевший моряк в отпуске.
Рим воздерживается от секса со мной, и, кажется, что это совсем на него не влияет. Если бы я не знала, что он на сто процентов верен мне, то подумала бы, что у него есть кто-то на стороне.
Должно быть, его рука действительно хорошо справляется.
Моя — не очень. Она не сравнится с настоящим Римом. Он командует моим телом, заставляет меня чувствовать то, что я никогда не испытывала ранее, а после, когда он обнимает меня, зарываясь носом в мои волосы, это чистое блаженство.
Я скучаю по этому.
И то, что я сейчас нахожусь на собрании, где должна вести себя, как профессионал, медленно съедает меня заживо, особенно когда Рим не отводит взгляда от моей блузки, которую я, возможно, расстегнула на несколько верхних пуговиц специально для него.
— И все на стадии производства готово к выпуску? — спрашивает Рим, вертя ручку между пальцами. Он сидит во главе стола для совещаний, одетый в темно-синюю рубашку на пуговицах и светло-серые брюки. Я наблюдала, как он одевался сегодня утром, и не могла не обратить внимание на то, насколько плотно сидят на нем брюки.
— Да, мистер Блэкберн, — говорит какой-то парень справа от меня. Я не могла бы вспомнить его имя, даже если бы от этого зависела моя жизнь, не тогда, когда Рим медленно покусывает уголок своей губы.
Клянусь богом, он делает это специально.
— Мисс Левек, не хотите высказаться?
— А? — Я качаю головой, быстро моргая глазами. Я была слишком невнимательна.
Лицо Рима становится суровым, но в его глазах появляется блеск, который говорит мне, что он забавляется.
— Было бы лучше, если бы вы слушали, а не витали в облаках.
— Извините. — Прочищаю горло. — У меня была не очень хорошая неделя. Какой был вопрос?
Ухмыляясь за своей ручкой, Рим спрашивает:
— Как продвигается наше сотрудничество с «Adventure Protein Bars and Fuelade»?
— Все готово. Контракты подписаны, продукция уже отснята для рекламы.
— Хорошо. — Рим постукивает ручкой по своему блокноту и говорит: — На сегодня это все. Уже поздно, идите домой и поспите немного. Следующие несколько недель будут трудными, так как мы определяемся с датой релиза. Я попрошу Лорен напечатать заметки и разослать их завтра. — Он встает со стула, как и все остальные. Я медленно собираю свои вещи, зная, что Рим последним покидает конференц-зал.
Засунув руки в карманы, невозмутимый, как всегда, он наблюдает, как его сотрудники один за другим покидают помещение. Это был тот Рим, в которого я влюбилась, тот, который привлек мое внимание. Деловой, безжалостный и очень умный, когда дело касается управления компанией. Но Рим, которого я вижу за пределами офиса, — это тот, к кому я пристрастилась, и сейчас самое время утолить свою зависимость.
Я встаю со стула, задвигаю его под стол, а затем направляюсь к Риму, который не сводит с меня глаз.
Когда я подхожу к нему, он окидывает меня пристальным взглядом.
— Не самая удачная неделя, да?
Качаю головой, надув губы.
— Нет, совсем нет.
Все еще держа руки в карманах, он наклоняется вперед, приближаясь ко мне, и его одеколон проникает в мои вены, пробуждая все внутри меня.
— Было бы лучше, если бы вы не думали о своей личной жизни в офисе, мисс Левек.
Большой засранец.
Я откидываю волосы в сторону и прижимаю свои записи к груди.
— Было бы лучше, если бы вы не трахали меня глазами во время совещаний, мистер Блэкберн.
Едва заметная ухмылка трогает его губы, едва достигая глаз.
— Не расстегивайте так низко блузку, и я не буду вас трахать глазами.
Выпятив грудь, я говорю:
— Хватит пытаться доказать свою точку зрения, трахни меня уже, Рим.
Я пытаюсь добиться от него реакции, но он даже глазом не моргает. Вместо этого он раскачивается на каблуках и произносит:
— Не, я в порядке. — А затем жестом показывает на дверь, чтобы я уходила.
Я убью его.
Пыхтя, прохожу мимо него, но вдруг чувствую, как он скользит рукой по моей пояснице и прижимается к моей спине грудью, его дыхание смешивается с моим.
Я замираю, когда его рука опускается немного ниже, чуть выше моей задницы. Я резко вдыхаю, и запах его одеколона попадает в мои легкие, заставляя меня чувствовать головокружение и возбуждение одновременно.
Мои соски напрягаются, когда Рим скользит большим пальцем по моей спине.
Мои губы приоткрываются, когда я чувствую, как его грудь касается моего плеча.
И мое дыхание сбивается, когда его рот опускается к моему уху.
Очень тихо он шепчет:
— Всю неделю между нами происходило то, что ты называешь прелюдией, детка. Ставлю тысячу долларов на то, что, если бы я сдвинул твои стринги в сторону и пощупал твою восхитительную киску, она была бы мокрой.
Черт бы его побрал.
Посмеиваясь над моим молчанием, Рим снова шепчет, его губы задевают мое ухо:
— Никогда, бл*дь, не говори, что у меня плохая прелюдия, потому что ты прекрасно знаешь, что это ложь. Быстро беги в мою квартиру, раздевайся и раздвинь ноги к тому времени, как я приду. Я буду трахать тебя до утра.
Я хочу быть непокорной девушкой, той, которая скажет ему отвалить, но я сейчас безумно возбуждена, что киваю и выхожу из конференц-зала с одной мыслью: восхитительно жесткий, горячий секс с Римом.
И я не могу быть счастливее.