— Да, это верно,— согласилась фру Кант, мурлыча себе что-то под нос.— Но к этому привыкаешь.
Она снова стала, по своему обыкновению, ходить взад-вперед по комнате.
— Это все-таки живая жизнь,— добавила она.
Фру Кант уже несколько раз заглядывала к себе в спальню, намекая, что пора расходиться. А внизу танцы были в самом разгаре, слышен был даже стук каблуков. На третьем этаже распахнули дверь на лестницу, чтобы проветрить комнату. И теперь весь дом оглашали возгласы картежников.
Сестрицы Сундбю, снова на своем посту у окна столовой, громко крикнули, чтобы было слышно в гостиной:
— Невеста уезжает!
Фру Гессинг вскочила со стула.
Фру Кант опять заглянула в спальню и в темноте натолкнулась на фигуру у окна.
— Это ты? — спросила она.
Это и в самом деле была Кайя. Она тоже хотела поглядеть, как уезжает невеста.
— Да, мама.
Она отошла от окна, как вор, пойманный на месте преступления.
— Они уехали! — завопили сестры Сундбю, не в силах перевести дух от возбуждения. И Лисси взмолилась, хотя фру Кассэ уже отложила карты:
— Ах, фру Мукадель, погадайте, ради бога, на эту пару!
— А вы не могли бы хоть немного отдохнуть, фрекен Кайя? —сказал Грентофт, который тоже вошел в столовую, чтобы поглядеть на отъезд невесты, и сидел теперь рядом с Кайей у окна.
— Конечно, могу,— ответила она и запнулась.— Просто в субботу вечером всегда много дел.
Грентофт взглянул на Кайю — на нее как раз падал свет лампы: как она постарела! Какие у нее жесткие, застывшие черты, лицо словно высечено из дерева.
— Да, да,— сказал он вдруг сокрушенно,— вы, видно, всегда на ногах.
Фрекен Кайя ответила не сразу.
— Приходится,— сказала она наконец, словно только теперь расслышала его слова.— У нас ведь два этажа.
Некоторое время они просидели молча, потом фрекен Кайя сказала:
— Как там, наверно, прекрасно.
— Где?
— Там, у вас.
— Да,— сказал он.— Так как же нам быть? Вы сумеете нас приютить?
Он не шутил. Он приехал, чтобы жить со своей женой здесь, у них. Они собирались провести на родине пять месяцев.
— Об этом мы завтра поговорим,— сказала фрекен Кайя и встала.
Вдруг Грентофт расхохотался:
— Помните, фрекен Кайя, как мы с вами шли однажды вечером из казино, и я вас затащил на каток, и вы разбежались, поскользнулись и... сели... сели прямо посреди катка... на ту часть тела, которая нам дана для сидения.
Фрекен Кайя смеялась коротким, сухим смехом, как человек, который отвык смеяться.
— О да! И мне было потом так больно, что я еле сидела в омнибусе...
К ним подошла фру Кант. Она вдруг вспомнила про свои кофточки и спросила, где деньги.
Фрекен Кайя невольно снова засмеялась.
— Вот, мама,— сказала она и сунула ей в руку несколько крон, все еще продолжая смеяться.
— По-прежнему кофточки? — спросил Грентофт.
— Да.
Теперь оба смеялись.
— Чему вы смеетесь? Скажите, чему вы смеетесь? — нетерпеливо спросила фру Кант.
— Вспоминаем былые дни.
Лицо Кайи просветлело.
— Да, вспоминаем былые дни,— сказала она.
Она даже не заметила, что, спускаясь на кухню, мимо открытых дверей, из которых валил дым и доносился гул, как из кабака, она стала что-то тихо напевать слабым, но чистым голосом, который совсем не вязался с ее одеревенелым обликом.
— Это вы, господин Оули? — спросила она.
Обхватив колени руками, Арне сидел на кухонном
столе, там, где прежде дежурили сестрицы Сундбю.
— Чего вы здесь сидите?
— Наблюдаю жизнь,— сказал он, отводя взгляд от танцующих.
— А почему бы вам туда не пойти? — бодро предложила Кайя.
Арне Оули немного помолчал, а потом сказал тихо: