- Я приехал в автомобиле Стенли, - сообщил он брату. - На дороге видел твоих ребят - прекрасная пара!
- А!.. - сказал Тод. И в его тоне прозвучали не просто гордость или отцовская любовь. Потом он поглядел на Феликса.
- Зачем ты приехал, старина? Феликс улыбнулся. Странный вопрос!
- Поговорить.
- А!.. - сказал Тод и свистнул.
На свист его прибежал довольно большой, сильный пес с блестящей черной шерстью, белой грудью и черным хвостом с белой кисточкой; он встал перед Тодом, слегка наклонив голову набок; его желтовато-коричневые глаза говорили:
"Пойми, я должен догадаться, о чем ты сейчас думаешь!"
- Ступай, скажи хозяйке, чтобы она пришла. Хозяйке!
Пес помотал хвостом, опустил его и убежал.
- Мне его дал один цыган, - сказал Тод. - Самая лучшая на свете собака.
- Эх, старина, так все говорят про своих собак!
- Да, - кивнул Тод. - Но эта и правда самая лучшая.
- Морда у нее умная.
- У нее есть душа, - сказал Тод. - Цыган клялся, что он ее не украл, но это неправда.
- А ты разве всегда знаешь, когда люди говорят неправду?
- Да.
Услышав такое чудовищное заявление от любого другого, Феликс непременно улыбнулся бы, но так как это был Тод, он только спросил:
- Откуда?
- Когда люди говорят неправду, они всегда смотрят тебе в лицо, но взгляд у них неподвижный.
- У некоторых это бывает, когда они говорят правду.
- Да, но когда они лгут, ты видишь, как они стараются, чтобы взгляд у них не блуждал. Собака не смотрит тебе в глаза, когда хочет что-то скрыть, а человек смотрит слишком пристально. Послушай!
Феликс прислушался, но ничего не услышал.
- Крапивник! - И, сложив трубочкой губы, Тод издал какой-то звук. Смотри!
Феликс увидел на ветке яблони крошечную коричневую птичку с острым клювиком и вздернутым хвостиком. И подумал: "Тод неисправим!"
- У этого малыша тут рядом, за нашей спиной, гнездо, - тихо сказал Тод. Он снова издал тот же звук. Феликс увидел, как птичка с необычайным любопытством повернула голову и дважды подпрыгнула на ветке.
- А вот самочку никак не могу этому научить, - прошептал Тод.
Феликс положил руку брату на плечо, - ну и плечи!
- Да-да, - сказал он, - но послушай, старина, мне действительно надо с тобой поговорить.
Тод помотал головой.
- Подожди ее, - сказал он.
Феликс стал ждать. Тод становится совсем чудаком, ведя уже много лет такую странную, отшельническую жизнь, наедине со взбалмошной женой: ничего не читает, никого не видит, кроме бродяг, животных и крестьян. Но почему-то, сидя здесь, на поваленном дереве, рядом со своим чудаковатым братом, Феликс испытывал необычное ощущение покоя. Может быть, потому, что день был такой ясный, благоуханный, солнечные зайчики зажигали яблоневый цвет, а кругом росли анемоны и кислица, и в синем небе над полями плыли невообразимой белизны облака. Ухо его ловило малейшие звуки, которые здесь, в саду, были полны особого значения и странной глубины, будто слышишь их впервые. Тод, глядевший на небо, вдруг спросил:
- Есть хочешь?
И Феликс вспомнил, что тут не едят по часам, а, проголодавшись, идут в кухню, где в очаге всегда пылает огонь, и либо подогревают кофе и овсянку приготовленную раньше - и едят ее вместе с вареными яйцами, печеной картошкой и яблоками, либо закусывают хлебом с сыром, вареньем, медом, сливками, помидорами, маслом, орехами и фруктами, - все это всегда стоит на столе, прикрытое кисеей; он вспомнил также, что все они сами моют после себя миски, тарелки и ложки, а поев, выходят, во двор и пьют студеную воду из колодца. Странный образ жизни, дьявольски неудобный, - они, почти как китайцы, делают все иначе, чем принято у нас.
- Нет, - сказал он. - Не хочу.
- А я хочу. Вот она.
Феликс почувствовал, как у него забилось сердце, - не одна Клара боялась этой женщины. Она шла по саду с собакой - да, поразительная у нее внешность, просто поразительная! Увидев Феликса, она не удивилась и, сев рядом с Тодом, сказала:
- Я рада вас видеть.
Почему все в этой семье заставляют его чувствовать себя существом низшего порядка? Как она спокойно его разглядывала! А потом сузила глаза и наморщила губы, будто подумала что-то очень ехидное! В ее волосах - как это бывает всегда с иссиня-черными, тонкими и шелковистыми волосами, - уже появились серебряные нити; лицо и фигура похудели за то время, что он ее не видел. Но она до сих пор была очень интересной женщиной, глаза у нее просто поразительные! Да и одета, - Феликс навидался на своем веку чудачек, совсем не так чудовищно, как тогда показалось Кларе: ему нравилось ее синее платье из домотканого полотна, вышитое вокруг ворота, и он с трудом оторвал взгляд от сапфировой повязки, которой она стянула свои черные с проседью пряди.
Он начал с того, что передал ей записку Клары, которую та написала под его диктовку:
"Дорогая Кэрстин!
Хотя мы так давно не виделись, Вы, надеюсь, простите мне, что я Вам пишу. Нам доставило бы большое удовольствие, если бы Вы с обоими Вашими детьми погостили у нас день-другой, в то время, пока у нас гостят Феликс и его молодежь. Боюсь, что Тода звать бесполезно, но, конечно, если он приедет, и Стенли и я будем в восторге.
Искренне Ваша
Клара Фриленд".
Она прочла записку, передала ее Тоду, тот тоже прочел ее и вернул Феликсу. Все молчали. Записка была такая простая и дружеская, что довольный Феликс подумал: "А ведь я ее неплохо сочинил!"
Затем Тод сказал:
- Ну, говори, старина! Ты ведь хочешь поговорить о наших ребятишках, правда?
Господи, откуда он это знает? Но Тод ведь и правда был немного ясновидящим.
- Что ж, - начал Феликс, сделав над собой усилие, - разве вам не кажется, что вы напрасно путаете ваших детей в деревенские кляузы? Нам рассказывал Стенли...
Кэрстин спокойно прервала его, говорила она отрывисто, капельку шепелявя: