— Как дела на работе?
Он оборачивается, явно сбитый с толку вопросом.
Я пожимаю плечами, показывая, что ничего особенного не имела в виду.
— Просто пытаюсь сделать происходящее более цивилизованным. Нормальные мужья и жены, наверное, интересуются друг у друга, как прошел их день.
— На работе все хорошо.
Ясно, что он не планирует продолжать разговор, задавая похожий вопрос мне, поэтому я мягко улыбаюсь и тянусь за своей книгой.
— Что ж, спокойной ночи.
Он еще секунду стоит, глядя на меня, лежащую в постели, после чего коротко кивает.
— Спокойной ночи.
***
После статьи в «Таймс» квартиру Уолта начали заваливать свадебными подарками. Возвращаясь домой, я каждый раз обнаруживаю их — как минимум новую дюжину — возле лифта. Но не трогаю, не зная, что с ними делать, по двум причинам. Во-первых, мне кажется неправильным открывать их без разрешения Уолта. Во-вторых, они были отправлены под ложным предлогом. Мы не должны получать свадебные подарки, потому что мы не молодожены.
В четверг утром, когда я выхожу погулять в парк, пытаясь убедить себя, что наступает весна, хотя на улице еще минус пять, мне звонит Мейсон.
— Привет, Мейсон. Как дела? — спрашиваю его, чтобы превратить то, что наверняка будет исключительно деловым звонком, во что-то более личное.
Как это ни печально, Мэйсон — самый близкий мне человек в Нью-Йорке, не считая Уолта. Ну разве не жалко?
— Все хорошо. Спасибо. А как вы?
— О, вообще-то отлично. Вышла подышать свежим воздухом.
— Рад это слышать. Я звоню, потому что Уолт хочет, чтобы вы начали открывать и разбирать доставленные подарки. Сегодня курьер привезет конверты, поэтому, когда у вас будет свободное время, начните, пожалуйста, писать благодарственные письма. Я отправил вам на почту шаблон, который можно использовать, чтобы упростить это дело.
Глупо, наверное, но разрешение открыть подарки приводит в восторг — хоть они и не предназначены мне. Они останутся в квартире Уолта после того, как я съеду, но все равно, будет весело притвориться, что…
К сожалению, меня немного разочаровывает отсутствие изобретательности у людей.
Более половины подарков — это хрусталь или фарфор. Чайные сервизы, кольца для салфеток, изысканные подставки для столовых приборов, чаши для фруктов, менажницы сливаются воедино. Боже милостивый, где Уолт собирается хранить все это барахло? На его кухне уже есть все эти предметы.
Одинаковость подарков делает сочинение благодарственных писем довольно утомительным делом. В итоге вместо того, чтобы придумывать что-то самостоятельно, я беру шаблон Мейсона, потому что ну сколькими разными способами можно сказать «спасибо за хрустальную вазу»?
Несколько подарков, однако, выделяются на фоне других. Кто-то нашел время на то, чтобы поместить газетное объявление о нашей свадьбе в затейливую золотую рамку, и я немедленно утаскиваю ее к себе в комнату. Еще я обнаружила два одинаковых банных халата с нашими монограммами, к которым супружеская пара дарителей добавила элегантную коробку с макарунами от «Ladurée». Я сразу набрасываюсь на сладости, одновременно закутываясь в свой новый халат. Будьте уверены, эти добрые люди получат экстрадлинное благодарственное письмо, написанное от чистого сердца и дополненное пятнышком от малинового крема, которое у меня не выходит стереть. Ой.
Пока я распаковываю подарки, утро приносит лишь наслаждение. Но потом звонит моя мать.
Я оставляю звонок без ответа — не хочу, чтобы меня беспокоили, — но она звонит снова, и я отвечаю. Вдруг что-то важное.
— Привет, мам
— Здравствуй, Элизабет. Как ты?
— Все хорошо. А как дела у тебя?
Не утруждаясь ответом на этот вопрос, она продолжает:
— Ты еще живешь в том отеле в Нью-Йорке? Пожалуйста, скажи, что ты переехала в более приличное место.
На секунду задумываюсь, не рассказать ли ей, где я теперь живу. Нет, лучше не надо. Я не знаю, что она сделает с этой информацией. Скорее всего, усмотрит в ней нечто большее, чем есть на самом деле.
Поэтому я сообщаю лишь минимум.
— Я нашла квартиру.
— Правда? Где? Пожалуйста, скажи, что в твоем здании есть хотя бы швейцар. Ты совсем одна в городе, и я беспокоюсь.
— Э-э, да, швейцар есть.
— Хорошо. Так где она расположена? Надеюсь, не к северу от 96-й улицы.
— Вообще-то, она в Трайбеке.
— В Трайбеке? Как ты можешь позволить себе квартиру со швейцаром в Трайбеке?
— Она… э-э… совсем маленькая.
— Разумеется. Иначе никак. — Я практически вижу, как она морщится. — Не понимаю, почему ты решила жить там, когда могла бы вернуться и заниматься своим искусством дома. А лучше нашла бы профессию, которая тебе больше подходит.
Сама фраза «заниматься своим искусством» заставляет мою кровь закипеть. Мать меня принижает и знает об этом.
— Мам, ты серьезно? Опять? Я скоро перестану отвечать на твои звонки.
— Ну хорошо, отложим этот вопрос на потом. Вообще я позвонила по очень важной причине — и не затем, чтобы читать тебе лекции. Мне нужна твоя помощь.
— Моя помощь? Что теперь? Кстати, ты уже говорила с Шарлоттой? Ты же понимаешь, что она и не планировала убегать со своим водителем, да? Все это было враньем. Ты слишком легко позволила ей сорваться с крючка.
— Не смей говорить со мной в таком тоне. Шарлотта — не твоя забота, и с ней я разберусь, но то, что ты сделала для своего отца и меня… ну, я не думаю, что это была такая уж огромная жертва. Только не после всего, что мы для тебя сделали.
Я немедленно ощетиниваюсь.
— После всего, что вы для меня сделали?
— Да. Пока ты росла, мы предоставляли тебе все ресурсы, в которых ты нуждалась. Все, о чем ты мечтала — уроки верховой езды, уроки танцев, частных репетиторов. Ты училась в самых престижных школах, и тебя познакомили со всеми нужными семьями.
Я прикусываю язык, чтобы не вступать в спор о том, что на самом деле нужно ребенку. Мать никогда не посмотрит на это с моей точки зрения. Лучше поберегу силы.
Когда я не спорю, ее тон смягчается.