Он не спорит. Вместо этого он мягко кивает и снова смотрит на свой iPad, как будто ничего другого интереснее нет.
О боже. Это похоже на то, когда родитель не говорит, что он злится, а просто разочарован. Проклятье.
Я в долгу перед Уолтом. За последний месяц он предоставил мне ночлег и еду, он изо всех сил старался устроить для меня студию в своей библиотеке, и… хотя мне неприятно это признавать, он терпит мою общую глупость.
— Хорошо.
Не отрывая взгляда от экрана, он отвечает:
— Будь готова в 19:30.
Какой романтический жест! Я бы с удовольствием составила тебе компанию, Уолт! Боже, как мне повезло!
Как только он уходит на работу, я прокрадываюсь обратно на кухню, чтобы прочитать дресс-код на приглашении: официальный. О, отлично, у меня в шкафу ровно ноль бальных платьев, и нет времени покупать одно из них. Кроме того, последнее, на что я хочу тратить свои деньги, — это платье, которое я буду носить максимум четыре часа.
Я решаю пока отложить мысли о деньгах и сосредоточиться на своем творчестве. Это работает большую часть недели, особенно с тех пор, как мы с Уолтом вообще не пересекаемся. Он, кажется, намерен работать до смерти, и я делаю то же самое. В четверг днем у меня мелькает мимолетная мысль, что мне следует сходить в комиссионный магазин и поискать платье, но потом я слишком увлекаюсь картиной, над которой работаю.
В пятницу утром Мэйсон невольно выступает в роли моей феи-крестной.
Он звонит мне, когда я нахожусь в библиотеке, рассматривая работы, которые я уже закончила для своей коллекции.
— О, привет, Мейсон. Чему я обязана таким удовольствием? — спрашиваю я, просто пытаясь добиться от него человеческого, а не роботизированного ответа.
— Привет, Элизабет. Я звоню, чтобы сообщить тебе, что личный стилист из «Блумингдейл» (прим. это представительство универмагов высокого класса в сети) прибудет в квартиру в 16:30 сегодня днем с платьями для вечернего мероприятия.
— Спасибо.
— Хорошего дня.
Звонок закончился.
Держу пари, что в их офисе настоящий бунт. Держу пари, они вдвоем просто смеются, смеются и смеются весь день.
Я смотрю на время на своем телефоне, раздраженная тем, что уже половина десятого. Мне так много нужно сделать до 16:30. Я могла бы работать весь день и все равно не успеть нарисовать пару картин к той серии, которую я должна подготовить для Надежды.
Я работаю не покладая рук, пропуская обед, не обращая внимания на то, что мою руку сводит судорога. Я откладываю свой пастельный карандаш и разминаю руку, отступая от своей работы и изучая ее. Расстояние помогает взглянуть на вещи в перспективе. Мои глаза скользят по холсту, находя области, которые мне все еще нужно усовершенствовать.
— Миссис Дженнингс?
Я подпрыгиваю от неожиданности и, обернувшись, с удивлением обнаруживаю Ребекку, консьержку квартиры, в дверях библиотеки. Иисус. Я прижимаю руку к своему бешено колотящемуся сердцу, пытаясь успокоить его.
Она с сожалением улыбается.
— Мне так жаль. Я позвала вас по имени, когда мы вышли из лифта, но вы не ответили. Мне сказали, что вы нас ждали.
— Уже 16:30?
Ее улыбка становится шире.
— 16:32.
Верно. Хорошо.
Я смотрю вниз на свои испачканные руки, каждый палец покрыт разноцветной пастельной пылью. Затем я поднимаю глаза и вижу, что позади нее стоит команда людей, которые прибыли, чтобы подготовить меня к вечеру, всего их четверо. Впереди всех стоит женщина с короткой стрижкой а-ля Натали Портман в фильме «V — значит вендетта», держащая в руках огромную черную косметичку. Женщина рядом с ней одета в длинный блейзер без рукавов с цветочным принтом, надетый поверх белой водолазки, и несет сумку, битком набитую средствами для волос. Позади нее двое парней держатся по обе стороны от вешалки с одеждой на колесиках, нагруженной чехлами с одеждой из «Блумингдейл».
Я вздрагиваю.
— Ничего, если я быстро приму душ? — спрашиваю я, чувствуя вину за то, что трачу их время впустую.
Хотя мне действительно нужно все смыть. У меня пастельная пыль в волосах и запеклась под ногтями.
— Конечно. Нам все равно нужно приготовиться, — говорит женщина с короткой стрижкой.
— Где бы вы хотели, чтобы они вас ждали? — спрашивает Ребекка.
— Эм… в большой комнате? Таким образом, у нас будет много места для всех.
Она кивает в знак согласия, затем поворачивается и протягивает им руку.
— Прямо сюда.
Когда я присоединяюсь к ним двадцать минут спустя, Ребекки уже нет, а женщина с короткой стрижкой, которая говорит мне, что ее зовут Джина, сообщает мне, что мы начнем с выбора платья, чтобы не испортить мою прическу и макияж.
Тот, кто их нанял — вероятно, Мейсон, — должно быть, дал им четкие инструкции относительно вечера, потому что они сразу приступают к делу, не спрашивая моего мнения. Я примеряю в общей сложности десять платьев, все разных фасонов и цветов.
— Этот, — единогласно решает группа.
Я смотрю вниз на красное платье с лифом, расшитым на заказ, и фиксированной талией, оценивая, как оно облегает мою фигуру от лифа до бедер. Драпированные рукава-фонарики и вырез в виде сердечка означают, что мое декольте обнажено. Они быстро исправляют это, добавляя бриллиантовое ожерелье — взаймы — которое пристраивается у основания моей шеи. Слава богу, у платья есть встроенные чашечки и косточки в лифе.
Я осторожно двигаюсь из стороны в сторону, пытаясь определить, не слишком ли рискованно открывается разрез сбоку на ноге.
— Вы не думаете, что это слишком? — спрашиваю я, глядя на группу.
Я встречаюсь с кучей взглядов, а потом, наконец, кто-то заговаривает.
— Если бы у меня была твоя фигура, я бы ходил в этом платье каждый чертов день, — говорит Ноэль, один из парней из «Блумингдейл».
— Да, — добавляет его друг Стивен, хлопая в ладоши. — Я бы надевал его даже в «Старбакс». На поздний завтрак. В спортзал. Я бы занимался в нем на беговой дорожке. Смотри на меня.
Я хихикаю и киваю, веря им на слово. Это немного смелее, чем то, что я обычно ношу, но они эксперты.
После того, как мы договорились о платье, я снова надеваю халат и сажусь в кресло для прически и макияжа. Мне не разрешают покидать его в течение, по ощущениям, трех дней. Мои волосы торчат во все стороны, когда они сушат их феном и убирают с шеи в аккуратную прическу.
Пока это происходит, мое лицо мажут и красят.
— Милая, эти брови убивают меня, — говорит визажист.