Он чертыхается и выбегает из кухни.
— Не двигайся, бл*ть! — кричит он мне в ответ.
— Не буду! — уверяю я его, смеясь.
Он бежит по коридору и натыкается на что-то, из него вырывается еще одно проклятие, а затем он возвращается с целой коробкой презервативов, нетерпеливо высыпая их на стол.
— Я собираюсь разместить их повсюду. По коробке в каждой комнате, — говорит он, вскрывая один и заставляя меня смеяться.
Мы безумно занимаемся сексом на краю его кухонного стола, как будто у нас нет целого дня вместе, как будто нам придется ждать месяцы после этого.
Его рот на изгибе моей шеи. Он прижимает мое тело к своему, пока двигает бедрами и толкается в меня. Когда он кончает, я чувствую это каждой частичкой себя. Его зубы впиваются в мое плечо. Его руки вдавливаются в мои бедра. Я так измучена. Восхитительно уставшая. Выжатая досуха.
Нам действительно удается ненадолго расстаться. У него рабочие звонки около 14:00, а мне нужно уделить немного времени своей коллекции, чтобы не отстать от графика.
Поздним вечером я все еще прячусь в библиотеке, немного потерявшись в своем собственном мире, когда он входит со своим ноутбуком. Я не удивлена, что он забрел сюда. В комнате уютно, свет приглушен, а в камине горит огонь.
— Мне нужно сосредоточиться еще немного, просто чтобы растушевать эту краску до того, как она высохнет, — говорю я ему.
— Хорошо. Я не буду тебя беспокоить.
Он садится в удобное кресло в углу, кладет лодыжку на колено и ставит ноутбук на колени.
— Мне тоже нужно работать, — сообщает он мне, выгнув бровь.
Верно. Я отворачиваюсь от него и возвращаюсь к своему искусству. Я снова теряю счет времени, когда растушевываю, тщательно работая с краской, и испытываю облегчение, когда начинаю видеть, как мое видение оживает. В какой-то момент мое тело замечает внимание Уолта, и дрожь пробегает по моей спине.
— Ты меня отвлекаешь, — говорю я ему, не отрывая глаз от своего холста.
— Я не сказал ни слова.
— Тебе и не нужно этого делать.
Проходит еще несколько минут, и он отвлекает меня не меньше. Я вздыхаю и поворачиваюсь обратно, чтобы увидеть, что его ноутбук закрыт, а руки скрещены на груди. Он выглядит таким совершенно довольным, сидя там и наблюдая за мной, и это наводит меня на мысль.
— Ты когда-нибудь позировал кому-нибудь раньше? — спрашиваю я, кладя кисть обратно на палитру.
Он делает такое лицо, словно я шучу.
— Да ладно, ты все равно там сидишь, — подначиваю я.
— Я бы не стал хорошим объектом, — утверждает он.
— Пффф.
Как мило с его стороны не понимать, что он, по сути, создан для искусства. Каждая деталь его лица так и просится быть отмеченной карандашом и бумагой, и я с радостью докажу ему это, если ему это понадобится.
— Оставайся на месте, — инструктирую я, подходя к нему. — Но убери ноутбук.
Я тянусь за ним, прежде чем он успевает возразить, и кладу его на столик рядом с его креслом.
— Сколько времени это займет? — спрашивает он, внимательно наблюдая за мной, когда я отступаю от него.
Сначала я думаю, что ему интересно, потому что он нетерпелив и не хочет сидеть там долго, но потом я ловлю его взгляд на своих голых ногах и понимаю, что на самом деле у него могут быть другие планы на уме.
— Недолго, — обещаю я, возвращаясь за своим альбомом для рисования и угольными карандашами. — Я предпочитаю делать, что называется рисование непрерывных линий или контуров. Это делается довольно быстро.
Я ставлю стул в нескольких футах от него, а затем сажусь, открывая свой альбом для рисования на новой странице.
— Ты не отрываешь карандаш от бумаги, когда рисуешь, — объясняю я, взглянув на него, когда начинаю работать. — Таким образом, рисунок, по сути, выполняется одной длинной линией.
— Зачем делать это таким образом?
Я пожимаю плечами.
— Я ценю то, как это выглядит. Вместо детального рисунка ты можешь быстро набросать силуэт, сосредоточившись на наиболее характерных чертах объекта. — Мой карандаш скользит по бумаге. — Ты позволяешь карандашу перемещаться так же, как твои глаза перемещаются по объекту, двигаясь медленно и позволяя карандашу почувствовать все детали, которые видят ваши глаза.
— Я должен оставаться совершенно неподвижным? — спрашивает он.
Я улыбаюсь и быстро опускаю взгляд на свой альбом для рисования, прежде чем снова посмотреть на него.
— Это не имеет большого значения. Пока ты остаешься в этом кресле. Не мог бы ты немного посмотреть налево?
— Вот так? — спрашивает он.
Я киваю, чтобы получше рассмотреть его выступающие скулы.
— И немного приподними подбородок.
Мой карандаш рисует, вырисовывая линии его лица. Я царапаю его черные, как сажа, ресницы и четко очерченные брови. Затем моя непрерывная линия медленно опускается вниз, имитируя переносицу и мягкий изгиб верхней губы.
Мне не требуется много времени, чтобы запечатлеть на бумаге его характерные черты. Здесь вообще нет штриховки, никаких теней или бликов, никаких мельчайших деталей, и все же, я думаю, любой, взглянув на мой альбом для рисования, сразу поймет, что я нарисовала Уолта. В этом вся прелесть этого типа рисунка.
Я встаю со стула и подношу свой альбом для рисования, чтобы показать ему.
Я протягиваю его, и он восхищенно усмехается.
— Выглядит точь-в-точь как я.
Я улыбаюсь, и он протягивает руку, чтобы схватить меня за бедра, притягивая к себе на колени. Я позволяю ему, с удовольствием подтягиваю ноги к груди и сажусь рядом с ним. Он берет у меня из рук альбом для рисования и начинает его листать. Я стону и пытаюсь забрать его у него.
— Да ладно, ты не можешь! Это все равно что читать чей-то дневник!
Но он мне его не возвращает.
Он отодвигает его в сторону, чтобы я не могла до него дотянуться, и начинает листать страницы.