Он такой же красивый, каким я его помню, его черные волосы чуть менее уложены, чем на благотворительном вечере, более длинные пряди задевают воротник его пальто. Его щетина тоже стала гуще, как будто прошел день или два с тех пор, как он в последний раз пользовался бритвой.
— Надежда, у тебя всегда был хороший вкус в выборе друзей, — говорит он, прерывая наш разговор.
Ее фраза обрывается, когда она оглядывается, чтобы увидеть Оливье, и радостно смеется.
— Оливье! Я надеялась, что ты придешь сегодня вечером!
Он наклоняется, чтобы поцеловать ее в щеку, его глаза остаются прикованными к моим.
— Я бы ни за что на свете не пропустил это, — говорит он ей. — Хотя теперь я понимаю, что мне следовало уйти с работы еще раньше.
Надежда проследила за его взглядом на меня, удивленная, я уверена, осознанием того, что мы знаем друг друга. Ее губы приоткрываются, и она собирается что-то сказать, но Оливье опережает ее.
— Элизабет, — говорит он, тихо щелкая пальцами, как будто мое имя только что вспомнилось ему.
— Да. Привет, — говорю я, покачиваясь на каблуках. — Приятно снова тебя видеть.
Оливье чувствует интригу Надежды, отвечая на ее вопрос еще до того, как она успела его задать.
— Я недавно познакомился с Элизабет на благотворительном вечере. Она перекупила у меня Магритта, и я до сих пор обижен на это.
Брови Надежды удивленно поднимаются.
— О, правда? Я слышала, что он был выставлен на аукционе.
— Это мой муж перекупил его у тебя, — уточняю я.
— Да, верно. Этот твой надоедливый муж, — говорит он таким тоном, как будто все это очень забавно. Он бросает быстрый взгляд через мое плечо, прежде чем снова поймать мой взгляд. — Где он, в любом случае? Сделай мне этот вечер и скажи, что он позволил тебе прийти сюда одной.
— Он где-то здесь, — говорю я, взволнованная его способностью так беззастенчиво флиртовать.
— Оливье, веди себя хорошо, — дразнит Надежда.
— Я всегда мил. Послушай, я докажу это. Элизабет, Надежда, кто-нибудь из вас хочет выпить?
Надежда делает шаг назад.
— Вы двое, идите вперед. Мне нужно продолжать совершать обход. — Она нежно сжимает мое предплечье, прежде чем уйти. — Продолжай думать о том, о чем мы говорили, и мы сможем снова связаться с галереей через день или два.
Когда она уходит, Оливье, кажется, наслаждается тем фактом, что мы остались одни.
— Знаешь, я только выпил один бокал, но еще не ужинал. Давай, пройдемся со мной.
— Я должна найти Уолта.
Он мягко поворачивает меня, надавливая на плечо, и ведет нас дальше, глубже в толпу гостей, столпившихся вокруг столов с едой и напитками.
— Зачем? Разве ты недостаточно видишь его? Кроме того, я хочу услышать о том, что вы с Надеждой обсуждали, когда я подошел. Я и не знал, что ты художник.
— Так и есть. Но не волнуйся. Я еще неизвестный художник.
Он на мгновение задумывается над этим, берет две тарелки и начинает ходить вдоль небольшого буфета с едой.
— Разве самые выдающиеся художники по-настоящему не ценятся только посмертно?
Я смеюсь.
— О, хорошо, значит, я должна умереть, прежде чем меня примут всерьез?
— Боюсь, что так. Вот, хочешь крабовый пирог? — Когда я не отвечаю, он снова смотрит на меня. — Что?
— Это просто… ты такой… — я в замешательстве качаю головой. — Я действительно не могу решить, нравишься ты мне или нет.
Он ухмыляется и добавляет еще еды в тарелку, которую готовит для меня.
— Позволь мне угостить тебя вторым куском крабового пирога и посмотреть, поможет ли это тебе принять решение.
— Я даже не голодна.
— Не заставляй меня есть в одиночестве.
Я не знаю, как мы оказались в одной из боковых комнат с тарелками и напитками в руках, рассматривая фотографии Ани. Я продолжаю пытаться ускользнуть, придумывая оправдания, но он слишком обаятелен для его же блага.
— Просто останься на минутку. Я не хочу выглядеть грустным и одиноким здесь с этими тарелками с едой.
Я вздыхаю и отказываюсь от попыток убежать от него.
Я указываю подбородком на одну из фотографий.
— Ты ее знаешь? Аню? — я спрашиваю.
— Мы встречались раньше, в галереях и тому подобном. Мир искусства в Нью-Йорке меньше, чем ты думаешь.
— И? Что ты о ней думаешь?
— О, она полная задница. Все это знают, но посмотри на ее работу. — Он указывает на стену. — На самом деле не имеет значения, что я думаю о ней. Ее фотографии говорят сами за себя.
— Да, у меня была такая же мысль.
— Впрочем, тебе не придется беспокоиться об этом, — говорит он.
Я чувствую его пристальный взгляд на своем лице, пока мое внимание остается на фотографиях Ани.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, набираясь смелости повернуться к нему.
— Ну, мы наслаждаемся искусством Ани, несмотря на то, какая она. С тобой… тебя будут обожать. Люди захотят, чтобы твое искусство было у них дома, потому что они захотят обладать крошечной частичкой тебя, как бы они ее ни получили.