Я просыпаюсь и первым делом потягиваюсь в кровати, плавая еще на границе между сном и реальностью. Мне так хорошо, тепло, мягко. И я настолько забываюсь, что вздрагиваю, когда мне на живот ложится большая горячая ладонь.
— Руслан… — шепчу я ни то для себя, ни то для него. Я забылась. Сегодня ночью я полностью забылась, растворилась в нем, и это было потрясающе. Так, как я даже уже и не мечтала, что будет. Сегодня я чувствовала себя по-настоящему желанной, любимой, красивой и…
— Доброе утро, — шепчет он, забираясь рукой выше, прямо к груди, сжимая ее, и резким движением притягивает ближе к своему возбужденному телу.
— Привет, — я переворачиваюсь на спину и смотрю на него. Аккуратно протягиваю руку и касаюсь щеки, лба, волос, будто все еще боюсь, что он может исчезнуть, и это все окажется сном. — Сколько времени?
Я с подозрением кошусь в сторону плотно зашторенных окон, из-за которых выглядывает яркое солнце.
— Только не вскакивай с кровати. Я уже был у Аленки, Оля покормила ее, и они ушли гулять.
— Гулять?
Я действительно хочу вскочить на ноги и бежать следом, но Руслан это предвидит и прижимает к кровати, нависая сверху. Целует, чтобы я не возмущалась, и это действует. Каждый нерв, каждая мышца в теле расслабляется. В какой-то момент я сдаюсь и закрываю глаза, отвечая на поцелуй, забывая обо всем. И мне действительно больше не хочется никуда бежать, никуда спешить.
— Так сколько времени? — шепчу я между поцелуями и улыбаюсь блаженной улыбкой, дразню Руслана, а сама закидываю ноги ему на спину и прижимаюсь сама в ожидании продолжения.
— Одиннадцать, двенадцать… какая разница, — бормочет он, уже стягивая с меня ночную рубашку.
И правда, какая? Если счастливые часов не наблюдают.
— А как же твоя встреча в одиннадцать? — кусая его губу, тяну я.
— Перенес на вечер.
— Мне кажется, я плохо влияю на вас, Руслан Игоревич, — шепчу.
Руслан сжимает мои бедра и толкается так сильно, что у меня искры летят из глаз, и это еще он не избавился от моего белья.
— А по-моему, ты влияешь на меня ооочень, очень хорошо.
И в подтверждение он повторяет свои сумасшедшие движения, чтобы свести меня с ума.
Мы выбираемся из кровати только через час, когда возвращаются Оля с Аленкой. Руслан подхватывает дочку на руки и идет переодевать, отправив меня в душ. Не разрешает и потом помогать им есть обед, из-за чего весь ковролин в комнате оказывается испачкан овощами вроде цветной капусты и брокколи. Я бросаюсь чистить его, а Руслан мне запрещает, вызвав клининг в номер.
— Пообедаем? — предлагает он, и тогда я совсем не чувствую подвоха. Но когда в ресторане вижу его мать за столиком, то невольно отступаю назад, а Руслан останавливает.
— Что это значит?
— Просто дай ей шанс.
— Я вернула ей деньги, что еще ей от меня надо?
Я и правда добилась от банка возврата, даже дышать легче стало. Все-таки это давило на меня, будто камень висел на шее и тянул в долговую яму, потому что иначе такая сумма — это плата. За что? За рождение внучки? Нет уж, я рожала дочь себе, а не семье Гончаровых. Наследницу.
— Десять минут. И если ты захочешь уйти, мы уйдем.
Я не хочу соглашаться, но он так смотрит на меня. Он говорил, что я могу вить из него веревки, но, кажется, Руслан справляется с этой задачей не хуже.
Когда мы подходим к столику, Виолетта Дмитриевна поднимается на ноги и смущенно улыбается.
— Алиса, — она будто бы делает вид, что ей неловко, но так старательно, что очевидно — это вовсе не так.
Я принимаю ее лживые улыбки, потому что уж точно не хочу скандала.
— Алена, — а вот малышке адресовано вполне живое и искреннее выражение лица.
Мой доверчивый ребенок тут же расплывается в ответном радостном хохоте, чем приводит Виолетту в полный восторг, а потом я вижу две мокрые дорожки на ее щеках. Слезы. Она расплакалась при виде моей девочки. Правда очень быстро взяла себя в руки.
— Алиса, я хотела поговорить с вами, — она хмурит брови, потом наоборот те прыгают вверх. — В общем, Руслан мне кое-что объяснил.
И опять это невинное выражение лица. Мол, я прессовала тебя и говорила, что заберу твоего ребенка, просто потому что была не в курсе, а теперь-то я все знаю, и мы станем лучшими подружками. Смешно.
— И я… пойму, если со мной вы общение поддерживать не захотите, но Алена… Я бы хотела ее узнать. Если это единственная моя внучка, весь тот… ну не обижайтесь, я все же скажу, как есть. Я увствую в себе столько сил, которые копила для своих будущих внуков, и все это достанется одной Алене. И меня просто переполняют эмоции, понимаете, Алиса?
Я смотрю на Виолетту в упор и не понимаю, что она несет.
— Я обязана дать этой малышке все, что… — Руслан коротко обрубает ее строгим «мама». — С твоего одобрения, конечно же. Пойми, мне это нужно. Могу ли я провести с ней день? Вечер? Расскажи мне все! Есть фотографии? Может, составим план тренировок и соберем капсулу на осень? Знаешь, — и она уже машет в мою сторону рукой, будто мы и правда резко стали невероятно близки. — У меня есть подружка… ладно, знакомая. У меня есть знакомая, так вот, у нее внучке тоже одиннадцать месяцев, но наша-то…
И следующие четверть часа, пока мы ждем заказ, я слушаю, как отстает от Аленки чья-то несчастная Верочка. Самое ужасное, что мне больно слушать Виолетту не потому, что она говорит что-то плохое, а потому что… я могу себе представить, как моя мама рассказывает мне про внучек своих подружек, и мы перемываем им кости по-доброму, и сравниваем успехи таких безусловно разных детей, но все-таки «наша-то, наша особенная».
Я не замечаю, как включаюсь в разговор под тихий смех Руслана. Виолетта успевает заказать белого вина средь бела дня и, несмотря на легкую тошноту после вчерашнего ушиба и совсем не легкое головокружение, я все-таки выпиваю пару бокалов. Мы обсуждаем зубы, простуды и то, по какому графику спал когда-то годовалый Руслан.
Она рассказывает про свою жизнь в коммуналке с ребенком на руках, и как от простого работяги ее муж поднялся до важной шишки. Как она жалеет, что больше не завела детей, потому что хотела бы дать ребенку достойное детство, а не то, что было у ее сына.
— Зато вы его любили, и вас было у него двое, — успокаиваю ее я.
— О, безусловно… Но знаешь, я понимаю, что тебе было тяжело… и не хочу, чтобы ты думала, что Руся родился с серебряной ложкой во рту. И я стерва только от того, что наша семья всего добилась сама. Муж сделал бизнес. Крепкий, хороший. Руслан сделал его денежным. Покупка этого комплекса и еще два хороших проекта в этом году — его огромный шаг в мир действительно больших денег. Отец так не осмелился бы. Две трети бизнеса — заслуга моего мальчика, и я не могу не беречь это… и его. Я выходила за нищего студента. А Руслан — настоящая приманка для…
— Я понимаю, — поджимаю губы, киваю ей.
Мы обе забыли о существовании предмета нашего разговора, и я даже пугаюсь, что он слышит нашу болтовню, пока не замечаю, что его вовсе нет за столом. Руслан под негромкую музыку вальсирует с Аленкой в центре зала. На него с восторгом смотрят окружающие, умиляются и стреляют опасными взглядами дамочки. Виолетта тоже замечает эту картину и снова пускает слезу.
— Когда я его полюбила, он был раза в четыре беднее, если вас это успокоит, — шепчу я.
Виолетта вздрагивает и кивает.
— Не разочаруй меня, девочка. Считай, что я поверила, — слова строгие, но звучат слишком мягко. Я ей верю. Она меня не ненавидит. Она меня боится.
Алена — мое сокровище, а Руслан — ее.
— Постараюсь.
Это не мир, но, кажется, топор войны временно зарыт.