Алена ужасно переживает период прорезывания зубов. У нее всегда поднимается температура под сорок, нас всегда ждут слюни, сопли и бессонные ночи. Я надеялась, что так будет только поначалу, но, увы, каждый раз, кажется, только хуже.
Я шарюсь в ванной по аптечке и с разочарованием понимаю, что жаропонижающего наскребу всего на пару доз. Олеся должна была купить его, я ее просила, но, кажется, она успешно об этом позабыла. Быстро пишу ей сообщение, чтобы забежала в аптеку по дороге за Артуром.
«Я же говорила, я сегодня с ночевкой у мамы, давно не виделись с ней! Доставку закажи»
Черт!
Вообще она меня предупреждала. Обещала приехать к утру, к моей смене, и теперь ей достанется абсолютно больной ребенок. Мы с ней по договору не уходим на больничные. Просто нет такой возможности ни финансово, ни по устному договору с Мигренью, так что все температуры, что Алены, что Артура, делим пополам. Самый большой кошмар случился, когда они заболели одновременно, а у нас было заселение под завязку. Помню, как мы по одной уходили работать, а вторая сидела и грустно смотрела на только что закрывшуюся дверь, так как два орущих ребенка — это страшно. Страшно, но выполнимо.
Даю Аленке, которая, конечно же, проснулась никакая, порцию жаропонижающего, которое с трудом набираю из пузырька. В комнате, к моему ужасу, жуткая духота, и ей будет плохо, но на улице ничуть не лучше. Включаю вентилятор, чтобы хоть немного погонял воздух по комнате, и быстро обтираю горячее тело Аленки водой. Она корчится, плачет и машет руками.
— Тише, малыш, сейчас полегчает.
Доставка из аптеки дороже, чем если просто добежать до самой дешевой, но я на всякий случай формирую корзину. Может мы дотянем до вечера и по прохладе прогуляемся сами. Потому что одного «Нурофена» не хватает на сумму для бесплатной доставки, и к нему плюсуется триста рублей, а таких денег у меня уже нет.
— Черт, — бросаю телефон на кровать и стараюсь успокоиться.
Мне некого просить о помощи, не у кого занимать, и это нормально. Я справлялась всегда и теперь тоже справлюсь.
— Верно?
Алена смотрит на меня, как будто осуждающе, а я стараюсь улыбнуться, чтобы ее повеселить.
Жар спадает медленно и, когда приходит отельный врач, которого я вызываю первым делом, чтобы послушать на всякий случай легкие, Аленка все еще горит.
— Ну вы, Алена Руслановна, зачастили, — вздыхает он, доставая стетоскоп. — Жаропонижающее давали?
— Да, чуть меньше нормы. Закончилось.
— Олеся не сходит? Там пекло, не стоит тащиться по улице.
— Олеси до завтра нет.
— Я бы сходил, но только после рабочего дня смогу. Я к вам и так вместо обеда вырвался. Так, ну легкие чистые, горло немного красное. Повода для паники нет, но ночка будет жаркой, — он улыбается и пытается повеселить Аленку, которая совсем не веселится.
Врач уходит, а я впадаю в уныние.
Когда в первый раз увидела на градуснике тридцать девять и три, Аленке было полгода. В тот момент мне казалось, что я ее теряю, никогда не чувствовала себя настолько беспомощной. Сейчас сердце, конечно, кровью обливается, но я уже понимаю, что к чему, и не позволяю себе паниковать.
Проходит несколько часов, жар потихоньку спадает, Аленка даже ест и рвется играть, но уже через пару часов я снова замечаю, что она становится вялой, пытается прилечь на пол и хнычет.
— Ну что такое, котик? Вот же противные зубки у Аленки… Сейчас станет немного прохладнее, и мы сходим с тобой до аптеки, подышим воздухом, он лечит, — она слушает меня пару секунд, а потом начинает вертеться и тереть глаза, запускать кулаки в рот и с психом чесать десны.
Я дергаюсь на стук в дверь, а Аленка, будто в поддержку моего раздражения, начинает плакать. С надрывом, во весь голос. К нам частенько и не совсем вовремя заходят соседки то по одному, то по другому поводу. У нас не проходной двор, но все прелести студенческой общаги.
— Заходите, открыто! — я не боюсь гостей, наоборот, подумываю не оставить ли с кем Аленку, чтобы самой сбегать до аптеки. Девочки рядом живут понимающие, хоть я и не особенно люблю напрягать их. Все-таки, находясь здесь с детьми, мы тоже создаем определенные проблемы в виде ночных криков и набираний ванночек, из-за которых заканчивается горячая вода. И это при том, что сами просим не шуметь после тихого часа.
— Не помешаю? — доносится голос.
Я так резко разворачиваюсь, что Аленка принимает это за игру и тут же успокаивается. А в моей комнате, крошечной и совершенно простецкой, стоит мой бывший босс с двумя пакетами в руках. Один, видимо, из аптеки. Второй из продуктового.
— Тут жарковато, — улыбается он как ни в чем не бывало и закрывает за собой дверь.
— Что вы здесь делаете?
— Я подумал, что вам может понадобиться помощь и… вижу, что не ошибся. Я купил лекарства. Все, что дали после слов «ребенок» и «зубы». Тут два жаропонижающих, какой-то гель для зубов и вот… другой гель. Мне сказали, он полезнее, а тот эффективнее, и я взял оба. Вот обеззараживающий спрей и для носа что-то, и…
Руслан не договаривает, потому что я растерянно смотрю на него. Этот контакт длится слишком долго, чтобы ничего не значить. Я отвлекаюсь только на хныканье Аленки, на которую не обращают внимание.
— Поставьте на тумбочку, пожалуйста, — прошу я, заставляя себя не броситься на шею к спасителю.
Нельзя, нельзя, нельзя.
Я придумываю сотню поводов, по которым он решил нам помочь, и надеюсь, что смотрю на него при этом не слишком подобострастно. Но он чувствует мою искреннюю благодарность и делает пару шагов, чтобы ободряюще похлопать по плечам.
— Считайте, что я сегодня за летнего Деда Мороза. Должны же у вас иногда случаться… чудеса?
Руслан — мастер приносить в мою жизньчудеса. И самое главное сейчас пытается отгрызть себе руку, чтобы почесать дурацкий зуб.
— Спасибо, — шепчу, чувствуя себя при этом слишком неловко, так как на плечах все еще покоятся ладони Руслана. Но вместо ответа он только чуть сжимает пальцы, будто в знак поддержки. — Ночь будет жаркой, — я стараюсь улыбнуться.
— Я к этому готов, — вдруг говорит он и улыбается. Ну какого черта, а? Почему я в каждом его слове снова читаю флирт, почему не выставляю его? Почему позволила катать коляску и вмешиваться? И завтраки дарить?
Опять. Опять. Опять.
А завтра его не станет и все.
— Вы сбежите через четверть часа, — мы почему-то беседуем полушепотом и с улыбками, будто заговорщики. Это что-то настолько новое, что у меня все внутри переворачивается, скручивается, жжется.
Я живо вспоминаю, как Руслан флиртовал со мной той нашей единственной ночью. Пьяно и искренне. Он не соблазнял, нет, он именно флиртовал, понимая насколько глупо это выглядит. Хохотала и я, и он. И, несмотря на боль и обиду, та ночь вызывает у меня лишь теплоту в груди, а не тоску. То, что было после, — совсем другое дело.
— Это мы еще посмотрим, — улыбается Руслан и тут же его внимание привлекает Аленка.
А дальше все, как на перемотке — бесконечные обтирания, лекарства и танцы с бубном, чтобы отогнать зубной зуд. В какой-то момент я перестаю замечать Руслана, он уже не кажется здесь неуместным. Хотя что я вру — в своем льняном светлом и явно дорогом костюме он в любом случае будет казаться вычурным на фоне тусклых стен с подтеками после прошлогоднего сезона ливней. Но он определенно не уходит ни через четверть часа, ни через тридцать минут. Он вообще будто бы никуда не собирается.
Руслан несколько раз выходит поговорить по телефону, и я думаю, что больше не увижу его, но он, словно назло, возвращается. В очередной раз он приносит крафтовые пакеты с чем-то безумно аппетитным, судя по аромату.
— Алис, вам нужно поесть, — говорит, коснувшись моего плеча, отчего я вздрагиваю. С трудом отрываю взгляд от уснувшей малышки и замечаю, что за окном вечереет. — Аленке нужна сильная мама.
Только я очень, очень слабая, потому что тону в зелени его глаз.
— Хорошо, — киваю и встаю, чтобы разложить еду из пакетов. И перестать наконец пялиться на него.