– Он же женат!
– Бросил. Позарился!.. Доска доской, ничегошеньки нет, и вот – пожалуйста.
– А дети были? У Валерки-то?
– Нет, не было. Он ходит теперь, треплется: я, мол, потому и бросил, что рожать не может. Ой!.. Посмотрим, сколь тебе эта жердь нарожает! Стыдно – вот и нашел отговорку.
«Да как же это к ним так ходят – к бабам, и все? – все больше удивлялся Костя. – Приврал, видно, Сашка, хвастанул. Выпил маленько и прихвастнул. Не похожи они на таких… Обыкновенные девки, и рассуждения у них нормальные – женские».
Сашка торопил события.
– Давайте знаете что – выпьем! – предложил он. Отчаянная головушка. – Ко мне как-никак друг приехал.
К изумлению Кости, девушки легко согласились.
– Валюха, мы – в магазинус, Нинон с Костей – соображают насчет картошки дров поджарить. Пистро! Пистро! Душа горит.
И Нинон с Костей остались одни.
«Ну и что я должен делать? – растерялся Костя. – Анекдот, что ли, какой-нибудь рассказать?»
Перебрал в памяти анекдоты, какие знал – все похабные.
Нина расстелила на полу у двери газету и принялась чистить картошку.
– Вы в командировку, что ли? – спросила она.
– Ага. Надо…
Замолчали.
«Ну и фраер же я! – мучился Костя. – Совсем язык проглотил».
Долго молчали.
– Зинка-то! – вдруг сказала Нина. – Надо же… замуж вышла, – и покачала головой. И усмехнулась.
«О-о! – ужаснулся Костя. – Это ж она при мне… сама с собой разговаривает. За табуретку меня принимает».
– У нас недавно случай был, – заговорил он. – Пошли бабы за малиной на остров… Берут. А с той стороны острова – протока, она летом мелеет здорово. Ну медведь и перешел ее…
– Медведь?
– Медведь. Перебрел, значит, и тоже – к малинке, они любят ее. А одна баба у нас есть, смешная такая!.. Наткнулась на рясный куст и успевает в две руки, и успевает. Вдруг слышит: с той стороны кто-то подошел к кусту… А куст-то большой – не видно. А она, баба-то, и говорит: «Это ты, Нюра?» Думала, товарка с той стороны подошла. А медведь-то как рявкнет!.. – Костя засмеялся. Нина слушала. – Как он рявкнул, баба бросила ведро и драла. Бежит и орет дурным голосом: «Мишенька, у меня дети маленькие!» – Костя опять засмеялся, долго смеялся, представив, как летела по кустам перепуганная баба.
– Дак, а что, он за ней, что ли?
– Медведь? Да нет, он в другую сторону побежал – к протоке. Он сам напугался. А ей казалось, что он следом бежит. Вот она и кричала про детей.
– Закричишь, – Нина так и не посмеялась. – Шутка в деле – медведь! – и продолжала чистить картошку. – Нет, у нас их нету. У нас – змеи.
– Гадюки?
– Но. Да большие! Тоже – берешь ягоду-то, а сама думаешь: «Ох, чикнет сейчас, ох, чикнет».
– Надо ежей разводить. Вот где-то, в Болгарии кажется, змей в одном месте было – кишели. А место само по себе очень здоровое – хорошо бы курортов настроить. Так они что сделали: взяли ежей там развели, и все.
– Дак они что, едят змей?
– Еще как! Ежи и свиньи – жрут за милую душу. Кабаны еще дикие – тоже едят. У меня брательник на Кавказе служит, один случай в письме описывал. С кабанами связано. Один колхоз держал свиней на откорме где-то… подальше от жилья. Ну, и они паслись, ходили одни, а к вечеру сами приходили в загон. А однажды они не пришли к загону. Выяснилось, что они встретились где-то с дикими кабанами, и те сманили их с собой. Суток трое их не было… Искали, но без толку: далеко куда-то ушли. Потом пришли, но не все. Из тысячи, кажется, штук пятьсот вернулось только…
– А те остались?
– Те остались. Но эти, которые вернулись, такой приплод принесли, что колхоз даже обрадовался.
Нина засмеялась.
– Вот, говорят: нет худа без добра.
– Да. Еще говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. У меня зять помер с такой поговоркой.
– Как же это?
– Да у него голова что-то болела. Болит и болит голова, ну а к врачу, знаете, – все некогда, да, может, обойдется… А тут – дотерпел, что сознание потерял. Ну, его в больницу. Сеструха потом рассказывала: «Прихожу, говорит, к нему, а он мне и говорит: „Вот, говорит, не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь хоть вылечусь“. Рад был, что в больницу попал. Веселый лежал… Потом помер». А жили они за Новосибирском, далеко. Ну, что: надо ехать за ним. Он был из нашего села, Сашка его знал. Хоронить надо на родине. Я поехал. А было начало ноября, река только становилась. А мост у нас был наплавной, к зиме его разбирали. Самая распутица. Я туда-то на моторке пробился, а оттуда – это уж дня через четыре – реку уже схватило. Пешие ходят, досок накидали – ничего. А с гробом-то как? Ну, я сестру с ребятишками перевел по доскам, а сам вернулся, нанял подводу и поехал вверх по реке – там, говорят, схватило покрепче. И вот мы с возчиком выбрали такое место – вроде, ничего, можно. Разогнали коня, а сами – в стороны от саней. Лед трещит, гнется, мы бежим и со стороны орем на коня. А он сам уж – дай бог ноги, самому охота живому до берега добежать. Как переехали, не знаю. Хороший мужик был, зять-то. Жалко. Тридцать три года всего было. Двое детей осталось…
Эта грустная история рассказана была, как понял сам Костя, совсем некстати. Он замолчал. На какое-то время он забыл и про Нину и зачем он пришел сюда – вспомнил зятя-покойника. Ребятишек-племяшей вспомнил… И почему-то совестно стало. Закурил.
И в это время пришли Сашка с Валей. Пришли веселые. Сашка вовсю дурачился.
– Спорим? – кричал он. – Давай спорить!
– Чего вы? – спросила Нина
– Она не верит, что я могу выпить бутылку вина, не держась руками.
– Кто спорит, тот…
– Да это мы слышали! Скажи, что тебя сперло. Мне только напиваться неохота, а то бы я показал.
– А как это?
– Вон чайник, да? Я б счас вино вылил в него, носик в зубы и…
– А-а.
– Вот те и «а-а». Ну, как тут у вас?