— Успокойся, господин наш, — тихо произнёс преподобный. — Там, где есть враг, обязательно появится предатель. Рядом с Иисусом всегда будет Иуда, а рядом с Авелем — Каин. Такова натура человеческая…
— Даже тут, в обители?
— Даже тут, — утвердительно кивнул Сергий. — Киновия — не рай, населенный ангелами. Здесь обитают такие же грешники, что и в миру. Они далеко не всегда могут совладать со своими страстями.
— И что мне прикажешь делать, старче? — как-то обреченно вздохнул Донской. — Где искать мамаевых соглядатаев?
— Достаточно знать, что они есть, и сторожиться откровений собственных, особо в кругу ближнем. Глаза и уши есть даже у стен монастырских. Твои охотники вельми искусны ворога имать да принуждать споведоваться, а тут…
— Да молчу я, старче, аки затворник, — в сердцах махнул рукой князь. — Но как быть с тем, что в мошну не спрячешь? Вот они — рати, все на виду!
— Все, да не все! — прищурился Радонежский. — Ты, господин наш, сам умеешь показать силы свои малыми, когда они велики, и большими, когда малочисленны. Как мои сторожа уяснят, кто из обители с какой весточкой к кому гонцов направлял, я и сообщу тебе, чтоб ты знал, что твой враг ведает. Надобно бысть впереди на полшага от него. Того достаточно…
— Увидят гонца от тебя — обеспокоятся… Спугнём…
— Не дознаются. Гонец мой привезет Икону животворящую али Псалтырь, али Евангелие. Там и будет послание тебе….
— Кого пошлёшь, отче? — вздохнул Донской. — Всех сторожей и охотников своих мне отдал…
— Вот его и пошлю, — кивнул Радонежский в сторону писаря.
От услышанного у Ивашки похолодела спина, а на лбу выступили крупные капли пота….
— Как же так, отче, — выждав, когда князья выйдут к войску, прошептал писарь, таращась на игумена, — ты же знаешь, что мне сидельцам троицким помочь надоть… вода кончается… Мне бы обратно…
Радонежский присел на лавку, накрыл ивашкину руку своей сухощавой ладонью с крупными синими прожилками вен, наклонился к его уху, коснувшись щеки мягкой бородой, и произнес:
— Божий промысел, Ваня, мне не ведом, но знаю точно, что сиднем сидючи, предназначение своё не исполнишь. Воля дана нам, чтобы самостоятельно выбирать — наступать или убегать, прощать или мстить, любить или ненавидеть, надобно только что-то делать, не бездействовать. Стоя на берегу, реку не переплыть. Надо ступать туда, где можешь быть полезен более всего и верить, что Спаситель сподобит и подскажет, как быть далее. Слова «неисповедимы пути господни» не просто так даны нам в завет, а для смирения и понимания оных. Мню, восхотев всей душой прильнуть к источнику живительному в святом для тебя месте, разбудил ты силы небесные, возжелавшие показать тебе истоки державы нашей, а вот зачем — мне неведомо. Только знаю: абы кому подобное не даётся и возможность такая не представляется. Постарайся понять, что хочет сказать тебе Господь наш, ибо в этом спасение не только твоё, но и всех дорогих тебе людей, а может и Отечества нашего…
— Боязно мне, Отче, — молвил Ивашка сокровенное, — паки днесь роспись полковую веду, терзаюсь мыслью крамольной, что место чужое занимаю. Слушаю тебя и страшусь не понять по малолетству и глупости своей Господне предначертание, не оправдать доверие, да еще тебя подвести и всех, кто ждет меня там… в грядущем… 19 дюжин годков… аж подумать боязно… Кабы тут Нифонт оказался, он бы точно знал, что делать надобно… А я… Мню, что мал ещё, сир да убог для свершений дерзновенных. Сколько раз щипал себя, надеясь что снится мне всё! И ты, и князь Дмитрий Иванович, и воевода Боброк… Да вот проснуться не получается и чем дальше, тем меньше понимаю, где явь, а где сон? Где прошлое, где грядущее? Что возможно, а что — нет?
Радонежский улыбнулся, от его глаз к вискам побежали добрые морщинки.
— Пока выбор не сделан, возможно всё, — произнёс он твёрдо, — Каждый раз глядя в небо, мы видим, какими звезды были сотни лет назад и не представляем, какие они сегодня.(****). Господь всемогущ, а чудо, которое являет он тебе — ещё одно тому подтверждение. Надо только понять — зачем? Тогда всё остальное окажется справедливым и естественным.
* * *
Историческая справка:Историки несколько веков пытаются разгадать смысл манёвра Дмитрия Донского, отправившегося из Москвы с войском к Троице — на север, что было никак не по пути на поле Куликово (юго-восток). В этой книге я попробовал обосновать такое странное поведение князя необходимостью нормально вооружить ополчение, наспех собранное с бору да с сосенки. Оружейные мастерские Троицы, громко заявившие о себе уже в XV веке, вполне могли существовать и во времена Сергия Радонежского. Во всяком случае именно там для средневекового ВПК было самое благоприятное место.
М онастырь Радонежского представлял собой дисциплинированную отмобилизованную команду с разделением труда и высокотехнологичной для того времени организацией производственных процессов.
Монастыри первыми освоили передовые технологии ткачества, обработки кожи и металла, обучили им окрестное население, привили ему разнообразные и более высокие требования к жизни. Разумеется, не было простой случайностью, что именно монастыри сделались очагами технологического развития. Как следствие, в монастырях впервые пришли к тому, что является причиной прогресса — концентрация труда.
В монастырях всегда можно было получить все лучшее. «Монастырская работа» была высшего качества не потому, что «Благодать Божия покоилась на этом труде», не потому, что благочестие направляло ткацкий челнок, а по простой экономической причине — разделение труда вело к специализации, а специализация — к повышению квалификации исполнителя.
(*) Воинское облачение древнерусского войска:
Тегиляи — кафтаны, обшитые по груди металлическими пластинками, с короткими рукавами и высоким стоячим воротником.
Мисюрки — железные воинские наголовья с бармицей и наушами.
Ляцкие корды — короткие мечи, длиной всего в локоть, крайне опасные в ближнем бою.
Колонтари — доспехи без рукавов из крупных, горизонтально расположенных металлических пластин.
Юшманы — кольчужные рубашки с вплетенным на груди и спине набором кованых пластин.
(**) Снузники — тяжеловооруженные всадники княжеского войска, способные противостоять в бою как европейской рыцарской коннице, так и кавалерии Золотой Орды: https://historylib.org/historybooks/D-P—Aleksinskiy_Vsadniki-voyny—Kavaleriya-Evropy/43
(***) Василий Вельяминов — последний тысяцкий Московского княжества. В Москве фамилия Вельяминовых занимала выдающееся место и породнилась с княжескими домами. Жена тысяцкого Мария крестила Константина, младшего сына Дмитрия Донского. Сын Василия, Иван, претендовавший на московское тысяцкое, бежал в 1375 году в Тверь и через своих сообщников добился в Орде передачи ханского ярлыка на великое княжение Владимирское тверскому князю. В 1379 году Иван был схвачен и казнен на Кучковом поле по обвинению в измене.
(****) Свет от Большой Медведицы летит до Земли сотню лет. От более далеких звезд — ещё дольше.
Глава 5
Спас Нерукотворный
Рать уходила на войну под стягом Спаса Нерукотворного. Сотня за сотней, полк за полком. Теснясь в узких воротах обители, воины шли в чисто поле, поднимались на Волкушину гору, дружно опускались на колени, осеняли себя крестным знамением, а затем, повернувшись к куполам Троицкой обители, истово молились о даровании победы и надежды вернуться с сечи живыми и здоровыми.
Глядя со стены монастыря на московское войско, Ивашка испытывал необъяснимое чувство мистического благоговения при виде людской волны, ниспадающей до травы, когда суровые ратники ряд за рядом преклонялись земле, и поднимающейся над просторами, когда, закончив молитву, они степенно вставали, надевали шеломы, крестились и продолжали свой путь. Полки Дмитрия Донского останавливались и молились на купола Троицкого монастыря в том же месте, где ровно через 228 лет будет посылать молитвы Богу православная часть войска гетмана Сапеги, идя на приступ обители. «Как странно. Какие загадочные повороты истории и совпадения,» — думал он о смутном прикосновении к какой-то таинственной закономерности, понять которую пока был не в силах.
Полки на Волкушиной горе сменяли друг друга, сбивались в походные колонны и скрывались в непроходимой чаще, окружавшей Троицкую обитель в 14 м столетии от Рождества Христова, с мрачной решимостью закончить дело, начатое на реке Воже. Все знали, насколько сильно вражеское войско, сколь нелегка будет битва, как велик шанс погибнуть, сгинуть безвестно, угодить в полон. Но всё равно, сжимая пальцы на древках копий и рукоятях мечей, воины поднимались и, насупленные, ступали след в след по пыльной дороге, ведущей от безвестности к бессмертию.
Сбор был назначен в Коломне, куда выступило ядро русской рати. По разным дорогам отдельно шёл двор самого Дмитрия, конные дружины его двоюродного брата Владимира Андреевича Серпуховского, белозерских, ярославских, ростовских князей. С Запада двигались на соединение с войсками Дмитрия Ивановича ратники братьев Ольгердовичей — Андрея Полоцкого и Дмитрия Брянского, братьев Ягайло, городское ополчение Полоцка, Друцка, Брянска и Пскова.
Глядя на уходящую колонну войск великого князя московского, Ивашка как никогда остро ощутил тоску по своей обители — той, которая осталась в будущем, почувствовал, насколько он нужен сегодня там, где сидельцы считают каждое ведро воды, понял, как время, отпущенное на поиск живительной влаги, неотвратимо быстро течет по коже сухим песком, как срочно надо предотвратить страшную и беспощадную угрозу, и нет никого, кто бы мог помочь осаждённым.
Он сбежал со стены по вырубленной лестнице, путаясь в полах подрясника, замер у колодезного сруба, сотый раз оглядываясь вокруг и запоминая приметы, заглянул внутрь, словно там, на дне черного зева, можно было найти ответ на вопрос, как вернуться из прошлого в будущее. Криничное око с проблесками водной глади равнодушно воззрилось на писаря. Вид живительного источника был столь спокойным и умиротворяющим, нарочито невозмутимым среди людской суеты и общей тревожной сумятицы, что юноша стукнул по бревну кулаком, крикнув в смоляное пространство:
— Подумаешь, надыменъ(*) какой выискался! Вот закопают тебя и никто не найдет, коли я тут застряну!
— Чего орёшь, как скаженный, — раздалось над ухом звонко и насмешливо, — али день не задался?
Ивашка отпрянул от студенца, окинул недовольным взглядом нарушителя своих тоскливых мыслей.
Рядом стоял тот самый отрок, которого он увидел первым, оказавшись в прошлом. Однако на этот раз Юрко совсем не был похож на скромного послушника из монастырской библиотеки. Иссиня-черные волосы на прямой пробор, схваченные серебристым очельем, так же непокорно топорщились, закрывая прячущиеся под чёлку брови, а из под них на Ивашку смотрели те же проникновенные, широко раскрытые синие, но ставшие дерзкими глаза. Более взгляда удивило писаря одеяние Георгия. Грудь юноши прикрывал зерцальный доспех, а руки опирались на тщательно и любовно отполированное древко добротного копья, частично скрытого под полой чернецкой накидки.
— День не задался? — повторил Юрко свой вопрос, не дождавшись ответа.
— Не поталанило(**), — согласился писарь, поворачиваясь спиной к студенцу, — аж выть хочется…
— Тоска — смертный грех, — произнес чернецкий ратник без какой-либо тени осуждения, как если бы сообщил, что снег — белый или сажа — черная.
— Да знаю я, — отмахнулся Ивашка, — а что толку? Как быть, когда так плохо, аж невмочь, и не знаешь что делать?