Хантер ощутил запах крови, которой не было. В воздухе витал до боли знакомый запах пота и куриного бульона, который, казалось, всегда наполнял воздух во время обеда, хотя никогда не являлся его частью. Обед заключенных состоял из несвежих, тонко нарезанных бутербродов с ветчиной и плавленым сыром, увядших листьев салата и вялого апельсина.
Идя вперед, он снова уловил запах несуществующей крови и улыбнулся. Опять же, крови не было видно, но убийца всегда должен быть на шаг впереди.
Такие фокусы мог проделывать его разум с тех пор, как он впервые вошел во вращающуюся дверь тюрьмы. Хантер никогда не признавал этого, но все эти пребывания за решеткой изменили его, сделали жестче, злее, научили не попадаться. Он сжал руки в кулаки. Железные двери с громким щелчком открылись, а затем с грохотом закрылись, и Хантер вошел в тюрьму с ощущением цели.
Все тюрьмы имели одинаковое ощущение и зловоние — смесь пота и страха. Хантер стоял между двумя охранниками, напоминавших ему зомби. Они выполняли свою рутинную работу без особых раздумий, держа руку в миллиметрах от своего оружия. На этот раз Хантер не был наполнен тревогой и ужасом. Сейчас он не отбывал срок. Эти офицеры не вели его обратно в камеру, а сопровождали на встречу с человеком, наставившим пистолет на голову его матери и нажавшим на курок прямо у него на глазах.
Большая светлая комната была заставлена блестящими оранжевыми столами, на большинстве из которых стояли бумажные стаканчики с водой. Охранники расхаживали взад-вперед, дежуря в течение всего времени посещения, пока Хантера и других посетителей запускали внутрь, чтобы они могли увидеться с теми, кого любили — или, в его случае, ненавидели.
За одним из оранжевых столов сидел старик.
Он был более худым и менее пугающим, чем тот человек, которого помнил Хантер. Одетый в синий комбинезон, сцепив руки на столе, он смотрел на свои пальцы. Затем старик поднял голову, и их взгляды встретились.
Подходя ближе, Хантер сделал медленный глубокий вдох. Он ненавидел то, как сразу же увидел себя в этом человеке, их сходство было слишком очевидным, чтобы его отрицать. Любой, у кого были глаза, мог понять, что это его отец. Даже не поздоровавшись, Хантер вытащил стул из-под маленького столика и плюхнулся на него. Наклонившись вперед, он сцепил руки на столе и, казалось, целую вечность удерживал взгляд мужчины. Губы отца скривились в дьявольской ухмылке.
— Привет, сынок. Черт… как будто в зеркало посмотрел и увидел себя тридцать лет назад. Хорошо выглядишь! У моей линии сильные гены, — сказал он с гордостью, сиявшей на его лице.
— Не звони больше бабушке и дедушке.
— Ты даже не поздороваешься со мной? — брови отца нахмурились.
— И не пиши больше никаких гребаных писем. Я их не читаю, и они тоже. Хватит пытаться заставить Джастина убедить меня общаться с тобой. Если он хочет возиться с тобой, это его дело. Теперь ты даже дошел до того, что меня преследуют СМИ. Зачем, черт подери, ты вообще сделал это? Теперь они суют нос в мое досье, копаются в моем прошлом.
— Они делают телешоу, и я хотел помочь. Им нужно было поговорить с людьми, которые меня знают… моими сыновьями, моей матерью, лучшим другом.
— Я не знаю тебя, чувак, — сказал Хантер, стиснув зубы. — Мы не общаемся. И ты меня тоже не знаешь. Предупреждаю, что твои пятнадцать минут славы будут изрядно подпорчены, если ты не скажешь им оставить меня в покое. Я устал от этих репортеров, которые звонят на мой гребаный телефон. Один из них, с канала «Открытые расследования», говорил о какой-то передаче про хладнокровных убийц. Словно я должен гордиться тем, что ты натворил. Охренеть! — Хантер склонил голову набок, чувствуя сильное желание нокаутировать этого козла к чертовой матери. — Я не собираюсь помогать тебе.
Улыбка старика быстро исчезла, а его глаза потемнели, напомнив Хантеру о прошлом. Прямо как в тот день…
— Все еще полон негодования после всех этих лет… — сказал старик, недоверчиво покачав головой.
— Негодования? Это слишком громкое слово для такого ничтожного человека.
Его отец имел наглость фыркнуть.
— Все еще так же зол, как и тогда, когда снял трубку телефона в доме своей бабушки лет десять назад и обругал меня. Это убьет тебя, Хантер.
— Как ты убил маму? Скажи это громче, чтобы ублюдки сзади тебя лучше слышали.
Мужчина вздохнул.
— Ненависть, которую ты питаешь ко мне, убьет тебя. Вот о чем я говорю. Это то, чего ты хочешь?
— Я не ненавижу тебя. Мне на тебя плевать, — пожал Хантер плечами.
— Ну, а мне на тебя не наплевать, — мужчина опустил взгляд на свои руки, лежащие на столе, словно пытаясь собраться с мыслями. Когда он снова поднял голову, его глаза заволокло слезами. Хантер поморщился и скрестил руки на груди. Этот человек был полон дерьма. Он не собирается жалеть его. — Сынок, здесь происходит, эм-м… много интриг. Некоторые люди здесь делают вещи, которые могут стоить спокойствия другим людям, а иногда даже жизни. Я не хочу получить ножевое ранение и умереть, не посмотрев тебе в глаза и не сказав, что люблю тебя.
— Ты меня не любишь. Ты никого не любишь, кроме себя.
— Посмотри на это. Посмотри на то, как ты себя ведешь. Я не могу… не могу даже поговорить с тобой, — старик развел руками. — Ты делаешь это невозможным. Зачем ты вообще пришел сюда, Хантер? Я думал, ты хочешь поговорить со мной. Наконец-то. — Хантер просто смотрел на него. Через несколько секунд мужчина продолжил свою речь. — Той ночью… Той ночью, когда все произошло, я был в состоянии алкогольного опьянения, и в моем организме была куча наркотиков. Я ничего не соображал. Это был несчастный случай, Хантер. Я любил твою мать.
— Ты соображал достаточно, чтобы вставить пули в патронник и разрядить их в нее, орать на нее, пока она умирала. Ты соображал достаточно, чтобы сказать ей накануне, что убьешь ее, если она попытается от тебя уйти.
— Все это было в пределах временных рамок моего запоя.
— Бред. Это был не первый раз, когда ты угрожал ей. Это было преднамеренно. Однако я пришел сюда не для того, чтобы спорить или дискутировать с тобой об этом. Я знаю, что произошло, я знаю факты, как бы ты ни пытался сидеть и лгать об этом. Ты спросил, зачем я пришел сюда? Я тебе отвечу. Я пришел сюда для того, чтобы сказать тебе, что не хочу иметь с тобой ничего общего, и я настаиваю на этом. Беру свои слова обратно — я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя больше, чем когда-либо, и это никогда не изменится. Ненависть к тебе не убьет меня. Она будет постоянно напоминать мне о том, кем и чем не следует становиться.
Откинувшись на спинку стула, отец расхохотался.
— А ты дерзкий… — посерьезнев, сказал он. — Думаешь, что можешь просто вычеркнуть меня?! Нет, не можешь. Я твой отец, нравится тебе это или нет!
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Однажды мы были с тобой в одной тюрьме, Хантер, а ты даже отказался признать меня! Я посылал записки. Я практически подкупил охранников, чтобы те помогли, а ты что сделал? Проигнорировал меня, — Хантер усмехнулся, когда мужчина постучал пальцем по столу. — О, это смешно?
— Ага… так и есть. Я сделал тебе одолжение. Если бы я встретился с тобой, то убил бы. Тут же.
Они посмотрели друг другу в глаза, и по взгляду старика стало ясно, что тот понял, что Хантер, черт подери, не шутил. Грудь Хантера болела от приступов ярости, когда воспоминания о его матери, лежащей мертвой на полу в гостиной, всплывали на поверхность. Отец скованными наручниками руками потянулся за стаканом воды. Он сделал судорожный глоток, затем еще один.
— Хантер, послушай, — теперь его голос звучал спокойнее, как будто у него была возможность переоценить ситуацию. — Помимо меня существует остальная часть моей семьи. Они спрашивали о тебе.
— Они знают, где я, черт подери. Это не секрет.
— Они не знают, открыт ли ты для отношений с ними или нет. Моя мать, твоя тетя, дяди, кузены… Они не знают тебя, но хотели бы узнать. Они говорили мне это не раз. Не наказывай их за то, что сделал я.
— О, так ты теперь король семейного единения, да? Тебя беспокоят корни, традиции, кровные узы и прочее дерьмо. Ну, надо же.
— Они — моя семья, и твоя тоже. Нравится тебе это или нет, но это то, что есть.
— Разве это не охренительно? Ты убил мою мать, но теперь сидишь здесь и убеждаешь меня установить отношения с твоей семьей. Нет, спасибо. Они виновны уже только потому, что имеют к тебе отношение. К черту их тоже.
— Хантер… Я тебя предупреждаю.
— О чем? И что ты сделаешь? Я больше не маленький сопляк! С кем, черт подери, ты думаешь, что разговариваешь?! — зарычав, Хантер вскочил со своего места и навис, облокотившись о стол, над своим отцом таким образом, что их носы практически соприкасались. — Я задал тебе вопрос! Что ты сделаешь?! Сделай что-нибудь! Давай!
Ноздри его отца раздувались, но с его губ не сорвалось ни единого слова.
— Угрожать мне… Ты с ума сошел? Я разорву тебя на части! К тому времени, когда сюда прибегут охранники, ты будешь порешен, словно гребаная математическая задачка.
Его отец немного откинулся назад, широко раскрыв глаза. Подошедший охранник попросил Хантера расслабиться и сесть на свое место либо же закончить визит. Ему потребовалось мгновение, чтобы восстановить самообладание, и на это время между ними повисла тишина. Грудь отца вздымалась и опускалась, как меха аккордеона.
— Ты сказал, что не хочешь быть таким, как я, Хантер, но ты такой же, — наконец, сказал он. — Это пугает меня.
— Я не наркоман.
— Ты все время злишься. Наркотики тут ни при чем. Я пытаюсь спасти тебя. Я слышал, что ты занимался рестайлингом угнанных машин. Я тоже учил тебя машинам. Я слышал истории о том, как ты брал развалюхи, старые куски дерьма, и превращал их в шедевры. Автомобильные угонщики со всего Мичигана пригоняли тебе автомобили, и у тебя даже был список ожидающих людей, желавших заполучить автомобили, которые ты починишь и отреставрируешь. Что бы ты ни задумал, ты воплощал это в жизнь. Веришь или нет, но я тоже был таким до того, как подсел на наркоту. Я был неплохим человеком, Хантер, — глаза отца снова заблестели. — Я не могу заставить тебя перестать ненавидеть меня, и я вижу, что ты не отпустишь это, ты застрял в прошлом и не собираешься двигаться вперед. Ничего из того, что ты говоришь, не поможет и не изменит ничего. Вы с Джастином для меня все. Кажется, он очень высокого мнения о тебе… И ты присматривал за ним. Я слышал об ограблении. Те четверо парней, узнав о том, что ты дал ему немного денег, украли их, да вдобавок еще и избили его очень сильно. Ты выследил этих ублюдков и проучил их, напугав до усрачки. Вот это мой мальчик!
Снова Джастин и его большой гребаный рот…
— Я не твой мальчик, — Хантер на мгновение отвел взгляд.
— Да, мой. Твои руки поистине золотые, сынок. Бокс, ремонт техники, машины, даже игра на гитаре, черт подери, которой, по словам Джастина, ты не занимался годами. У тебя так много талантов, Хантер! Так много умений… Я не хочу, чтобы ты потратил их впустую.
— Комплименты? От тебя из всех людей? Ты, как обычно, затеваешь какое-то дерьмо, да? Просто признай это, — Хантер мрачно усмехнулся.
Его отец просто сидел там, делая вид, что знает и ценит его.
— Нет. Я говорю правду. Я просто хотел помириться с тобой. Моя семья, твоя семья тоже хочет с тобой помириться. Семья важна, Хантер.
— Семья важна для тебя? Не могу этого сказать! Смотри, как ты разрушил нашу. Твоя семья моя? Они не моя семья. И никогда ею не были. Но я могу сказать тебе, что они из себя представляют. Они часть проблемы.
— Хантер, ты…
— Твоя мать и сестра сказали, что моя мать была шлюхой, что она сама виновата в своей смерти, что ты не должен был ее убивать, но она подтолкнула тебя к этому. Все ложь! Я был там под той крышей, а не они. Они — поддерживающая тебя сторона, и они такие же плохие, как и ты.
— Это не правда. Кто тебе это сказал?
Чувак, должно быть, думал, что он блефует.
— Я. Слышал. Это. — Поза отца напряглась. — Своими собственными ушами! Эта твоя дегенеративная семья сделала все, чтобы облегчить то дерьмо, которое ты натворил, потому что, когда ты не был за решеткой, то давал им деньги, когда они у тебя были, и бухло. Они поклонялись тебе, словно ты был каким-то богом, хотя ты был дерьмом большую часть своей жизни.
Его отец усмехнулся, словно это дерьмо было забавным.
— Никого из них не волновала моя мать, и я помню ясно, как божий день, как они с ней разговаривали и как обращались. А все потому, что она хотела, чтобы вы двое завязали с наркотиками и переехали в более благополучную часть города. Только и слышно было, что: «Она хочет забрать его у нас». Мама любила тебя, а ты ее убил!
— Знаешь что, Хантер? Хорошо! — мужчина прикусил нижнюю губу. — Допустим, ты прав. Допустим, моя семья — это просто кучка злодеев, которые ненавидели твою мать. Что, черт подери, ты хочешь, чтобы я сделал с этим сейчас?! Чего ты от меня ждешь?
— Почему ты так упорно добивался, чтобы я поговорил с тобой и простил тебя? Почему тебя вообще это волнует?
— Потому что ты мой сын, мой первенец, и я люблю тебя! И как я уже говорил, я не хочу умирать, не сказав тебе этого в лицо.
— Ты что, болен? Это способ очистить свою совесть, прежде чем сдохнуть?
— Нет, я не болен.
Хантер полез в карман и, вытащив сложенный лист бумаги, швырнул его на стол между ними.
— Что это такое? — спросил его отец, глядя на них сверху вниз.
— Я сделал генеалогический ДНК-тест, знаешь, такой мазок изо рта, — отец понимающе кивнул. — Сначала я не хотел это делать. Слышал, что правительство сохранит эту информацию и сможет использовать ее против тебя, но я уже в системе, поэтому подумал: «А что мне терять?»
— Что заставило тебя сделать этот тест? Любопытство, наверное?
— Я работаю на парня, который сказал мне, что я должен это сделать. Он поднимал этот вопрос несколько раз, поэтому я решил пойти ему на встречу. Он заплатил за исследование. Он тоже хотел знать. И я не жалею об этом.
— Этот человек для тебя является фигурой отца?
Если бы Хантер ничего не знал, он бы поклялся, что парень ревнует.
— Он для меня был бы больший отец, чем ты. Но нет… он не является для меня фигурой отца. Он хочет использовать меня, как и тебя, но, по крайней мере, с ним я получаю за это что-то взамен.
Отец моргнул несколько раз, затем сделал глоток воды.
— Работаешь на парня? Какого? Как его зовут? — спросил он, подняв бровь. — Где ты работаешь?
— Охрана. Казино. Неважно, кто это.
— А бокс? Что насчет него? К черту все это дерьмо с казино. Это мелкая картошка. Мой сын сейчас стал знаменитым, — глаза Хантера сузились, когда он смотрел на мужчину. Правда наконец-то вышла наружу. — Я всегда знал, что ты станешь гребаной звездой, — ублюдок ухмыльнулся, и сердце Хантера забилось чуть быстрее. — Что? Ты не думал, что я об этом знаю? — отец ухмыльнулся. — Это гремит отовсюду, Хантер, или лучше сказать Тиран-большой-злой-гребаный-Вульф?
— Исследование выявило кое-что интересное, — схватив бумаги, Хантер начал читать. — Здесь написано, что я…
— У тебя впечатляющий послужной список, сынок. Я также видел твой бой на YouTube. Теперь нам разрешают пользоваться компьютерами по полчаса в день. Отправлять электронные письма, всякое такое дерьмо.
— На тринадцать процентов я являюсь британцем, на девять — скандинавом, еще на девять — итальянцем, на одиннадцать — ирландцем, шотландцем — на…
— Ты должен был сказать им, что можешь так здорово драться из-за меня! — гневно сказал отец. — Да, из-за меня, сукиного сына, которого ты ненавидишь! Ты должен был сказать им, когда они брали у тебя интервью, что это я подарил тебе твои первые боксерские перчатки! Купил их на свои деньги! Тоже классные! Я — тот, кто усаживал тебя рядом с собой, и мы смотрели бои ночи напролет! Я — тот, кто научил тебя всему тому, что ты знаешь о боксе, и ты можешь думать, что я плохой, что я был бесполезен для тебя, что ты можешь просто вычеркнуть меня из своей жизни, забыть меня, но это я и мои гребаные гены привели тебя туда, где ты есть! Моя кровь! Семья твоей матери ни хрена тебе не дала! Они яйца выеденного не стоят!
— …Невероятно, но на пять процентов я — азиат. Еще есть куча всякой чепухи, на которую приходится по одному — два процента, но дальше следует большой сюрприз — восточноазиатские и коренные американцы составляют колоссальные сорок пять процентов! Чиппева, если быть точным, и следы пары других племен тоже, но чиппева — это главное. И все это с твоей стороны. Есть пара процентов следов во мне славян, но я рассказал тебе о самом важном.
Аккуратно сложив лист бумаги, Хантер сунул его обратно в карман.
— Хорошо, так к чему ты ведешь?
— К чему я веду? К тому, что мне грустно. Ты никогда не говорил мне ничего из этого, — Хантер покачал головой. — Ты никогда не усаживал меня и не рассказывал о наследии твоего отца. Мне пришлось прочитать в интернете, что он, его братья, сестры и мать находились в гребаной резервации. Он женился на белой женщине, твоей матери. Я бы и за миллион лет не догадался, что являюсь частично индейцем, не говоря уже о том, что у меня есть двоюродные братья, которые жили в резервации. Черт, некоторые из них до сих пор, возможно, там живут. Потребовался чертов незнакомец, который посмотрел на меня и сказал: «Ты индеец. Ты один из нас». Он сразу это понял, посмотрев на меня. Я каждый день смотрю на свое гребаное лицо и ничего не вижу. Имею в виду, что у меня зеленые глаза, слишком светлая кожа… Знаешь, как глупо я себя чувствовал, когда узнал правду? Всю свою жизнь я ничего из этого не знал, и, возможно, это ничего не значит для тебя, но для меня это кое-что значит.
— Преимущественно я белый. Мой отец был белым наполовину, Хантер, не полностью индейцем. Он был метисом. Он мертв, как ты знаешь. Умер еще до твоего рождения.
— Преимущественно — это еще не все! — они уставились друг на друга. — Ты бы не существовал без этой части себя! Твой отец был индейцем больше, чем наполовину, это доказывают проценты. Я видел старые фотографии, их имена, все.
— Как бы это изменило твою жизнь, Хантер? Как знание того, что ты частично являешься индейцем, изменило бы твою судьбу?
— Потому что я не знаю, кто я! Однажды ночью моя девушка сказала мне вещь, которая взорвала мне мозг. Она сказала, что люди, которые не знают свою родословную, не понимают, что им передано ему по наследству. Я пытался определить себя с того момента, как ты убил мою мать! Я пытался отличаться от тебя, убегал от тебя, но, как ты и сказал, я такой же, как ты! Ты прав. Я оппортунист. Манипулятор. Некоторые даже говорят обо мне, что я пограничный садист. Я жесток по умолчанию, это моя гребаная заводская настройка с детства. То, что мне пришлось увидеть то, как ты убиваешь ее, щелкнуло переключателем в моей голове. Ты этого не осознаешь. То, что с тобой что-то не так, заложено в твоих генах. Теперь, вот, в моих. Сейчас я пытаюсь использовать бокс, чтобы контролировать свои импульсы, и молюсь, чтобы это сработало.
— Хантер, я был для тебя неплохим отцом.
— Хороший отец не будет бить мать своего ребенка! Хороший отец не будет, схватив за гребаные волосы, таскать ее по коридору, кричащую и плачущую! Хороший отец не будет избивать свою женщину за то, что она уронила его тарелку с едой, не давая уснуть своему сыну всю ночь, а затем ожидать, что тот будет любить и уважать его! — лицо отца побледнело от его слов. — Да, я помню все, что тогда было. Я словно гребаный слон. Я видел дерьмо… Такое дерьмо, которое потрясло бы даже самых сильных мужчин. Ты тушил об нее сигареты, заставлял ее слизывать рассыпавшуюся еду с пола, бил ее ногами.
— Я знаю, что мама не была идеальной, но она была хорошей матерью. Она любила меня, пыталась защитить меня, уходя от тебя. Но ты не допускал этого. Ты не хотел терять контроль над ней. Да, ты прав, папа. Ты научил меня всему, что я знал тогда о боксе. Это было единственной вещью от тебя, которая имела значение. Но самое печальное то, что ты научил меня боксировать не потому, что любил меня. Ты научил меня боксировать для того, чтобы сделать меня продолжением себя. Это был эгоистичный, корыстный поступок. Ты видел во мне потенциал и хотел на этом заработать. Увидев мой бой, ты мысленно представил себе гору денег, потому что после этого звонков и писем от тебя стало больше. Ты стал действовать более отчаянно. Ты знал, что, за что бы я ни взялся в этой жизни, законно бы это было или нет, я смогу заработать серьезные деньги. И ты хотел в этом участвовать. Вот что бесит больше всего. Ты никого не любишь. Ты любишь только то, что человек может сделать для тебя. Когда ты больше не можешь использовать или контролировать этого человека, то выбрасываешь его. Я все сказал, что хотел. Мы закончили.
Хантер медленно встал и застегнул куртку.
— Итак, ты в конце концов согласился встретиться со мной только для того, чтобы еще раз сказать, что ненавидишь меня, попросить меня перестать звонить и интересоваться тобой, сказать, что ты наполовину индиец, а затем уйти? — раздраженно спросил сукин сын.
— Теперь ты в завязке, но являешься все тем же человеком. Бездушным. Я должен был увидеть это собственными глазами. Я тоже не подарок, но никогда бы не стал избивать женщину, которую люблю, женщину, которая родила твоего гребаного ребенка, а потом сидеть здесь и пытаться переписать историю. Я не бью женщин. Я не приношу вред детям. Они невиновны. Это недопустимо. Так поступают только слабые люди. Нет, я не прощаю тебя. Потому что ты ни о чем не сожалеешь. Я вижу лишь жалкого старика, который все еще находит отговорки тому, что он сделал, тому, как едва не разрушил мою жизнь. Я больше не дам тебе эту власть надо мной, — закончил он и, повернувшись, направился к двери.
— Хантер!
Он продолжал идти.
— Хантер!!!
Наручники звенели за его спиной, но он не остановился. Его грудь и голова болели, а разум был словно в тумане. Что-то в том, что он посмотрел в глаза мужчине, успокоило весь его гнев. Он свел счеты. Он нуждался в этом — увидеть часть себя, взглянуть на монстра, живущего внутри него.
Нита была так права, когда рассказала ему об этом однажды, гладя его по голове, которую он положил ей на грудь. Он курил, смотря в потолок, ощущая грусть, потому что это был день рождения его матери…
«Мы не можем выбирать родителей, Хантер, но мы можем выбрать свой путь», — сказала она. — «Сойти с этой дороги. Образно говоря, ты едешь с этим человеком в одной машине, и он наслаждается поездкой. Ты все еще ненавидишь его, и я не могу запретить тебе это делать, но могу сказать, что успех, самосохранение и любовь — лучшая месть, детка. Встреться с этим человеком, посмотри ему в глаза, имея своей целью положить этому конец. Я не знала твою маму, не могу сказать о ней ничего, кроме «покойся с миром», но я видела ее фотографии. Она была красива, и у тебя определенно ее улыбка. Не забывай об этой улыбке, Хантер, потому что это твоя мама подарила ее тебе. В тебе есть черты не только от твоего отца, но и от твоей мамы. Ты одновременно Красавица и Чудовище…»