Кругом мужики идут, а они свои отношения выясняют.
Ноздри раздувают, щипают и шипят с улыбкой. Одна за ворот, и другая ее, одна за волосы, и та. Улыбаются и шипят. Дворник их из кишки посторонил, чтоб прохожим не мешали. А они на мостовой. Милиционер их в сторону: движение задерживают. Они на той уж стороне волосы взаимно завивают и расплетают. Подошел милиционер к дворнику и спрашивает: "Чего это они?"
Дворник, как и положено, отвечает: "А каждый день после работы. За какого-то Петьку лысого". Поглядел милиционер на них, не поверил: "Неужели из-за лысого?"- "А вот разбери их. Он их и знать-то не знает..."
Полина Петровна, в белом халате, в накрахмаленном чепчике, устало подошла к окну кабинета. Все ветер серый.
За окном небольшой садик, где цвели ее астры, чисто-белые, розовые и влажные, стожком на клумбе.
У ограды полынь, все ждала, когда прогреют теплом прощальные деньки осени, еще постоят, пролетят паутинкой в озолоченном парке, пока не затянут надолго холодные ночи.
В кабинет вошла нянечка.
- Доктор, сынок вас спрашивает.
Сергей стоял в вестибюле, прислонясь к стене у каменного оконного низкого свода. Как в наушниках, пошумливала улица тонкими уменьшенными звуками.
Полина Петровна показалась в дверях, с удивлением взглянула на сына. В глазах его дерзала радость. Он поднял над головой какой-то листок: вызов в училище.
Поняла все, посмотрела мимо.
- Когда же?
- Сегодня.
- Деньги в столе. В бисерной сумочке. Что из продуктов с собой?
- Батон,- вполне серьезно ответил Сергей.
Вот так и отец: ничего не брал с собой в командировки. Лишь сумка полевая на боку.
"Чайку, чайку, Поля..."
В этот же день, вечером, Сергей уезжал.
Мать и Лазухин провожали его.
Еще из дома он позвонил Лии. Снял трубку Николай Ильич и по молчанию понял, кто звонил и что ему надо.
Подошла Ирина Алексеевна.
- Сережа? - хотела удостоверится она и, когда услышала его голос, ответила:-Лия больна.
- Передайте ей, что я уезжаю. В училище.
Он ждал, что она позовет дочь. Но ответила Ирина Алексеевна совсем тихо:
- Лия спит. Врач просил не волновать ее.
- Что с ней?
- После всего...
- Простите меня,-признался он, что поступил дурно в недавнем скандале.-А рубль из старой записки.
- Не понимаю. Какой записки?
- Она у Пармена.
Сергей уже занял в вагоне место у окна, положив на лавку рюкзак с батоном, к которому мать, после уговоров, прибавила еще и колбасы с сыром, и новые лоскуты для портянок. Бритва в футляре и табак сверху - под завязкой.
По платформе продувало холодным ветром. Лазухин пожимался в своем ветхом пальтишке, да и пальцы стыли в ботинках. Поднял воротник под самую кепку. Ничего, дома печку затопит, согреется.
Полина Петровна одета тепло: давно прислал брат бекешку на меху, на голове шерстяная вязаная шапочка.
Хоть и врач, а закалку не признавала, чего-то и Родя говорил: испокон русский человек на мороз, как и на солнце, без нужды не выставлялся.
На Сергее шинель, фуражка, ноги в тепле. Ветер с холодных камней не прошибал его: солдатская служба теплишко беречь научила.
Мать с грустью поглядывала на сына и отводила глаза. Какой радостной была встреча, смеялась надеждами, а теперь неуютная платформа, стоящий состав.
Скоро тронется.
- Сережа, если что случится, береги себя,-сказала Полина Петровна: были слухи о скорой войне.
- Хорошо, мама.
- Смекай. Прыгай через пулеметный огонь - и дальше, -пошутил Лазухин.-Да ничего не будет. Болтовня. На Россию все равно что лбом на топор лезть.
- Передай Лийке, Пармеи, я ей до востребования буду писать, чтоб Николай Ильич в обморок не падал.
- Да еще в пивной облобызаетесь.
Все посмеялись, представив Николая Ильича в пивной.
- Там и не такие Цицероны и Цезари лобызаются.
Оставалось несколько минут до отхода поезда. Тоска
подрывалась к сердцу Сергея: вдруг горько зажалел
мать - опять одна.
Лазухип отвел друга в сторону.
- На дорожку тебе скажу. Они тогда по ревности что-то перепутали. Не разберешь. Но добрые же они,- взялся за пуговицу на шинели Сергея.-Хорошо, что прощения попросил. Николай Ильич ждал. Вот где все победой решилось в вашу пользу.