- Ты уж поскорей пуговицу отрывай, а то не успеешь.
Из-под желтого яркого и неподвижного света фонарей быстрей и быстрей исчезали люди.
Зов паровозного гудка с недалекой от дома дороги всегда загадывал неясное Сергею, особенно ночью, под дождь осенний. Кого позвал и куда? В далекий край, в болота холодные, в избу неведомую? Понуро под низким небом - моросит, моросит по черничникам.
А этот гудок близким порывом отчаяния поразил.
Сергеи снял фуражку и поцеловал мать, и она, быстро перехватив его голову, поцеловала покидающего дом.
Крепкой хваткой обнял Лазухина.
На случай помни слова, Сергей: "И это пройдет".
- Поэт сильнее сказал,- Сергей громко и возвышенно прочитал:
Не жалею, не зову, не плачу.
Все пройдет, как с белых яблонь дым,
- Пиши,- сказала Полина Петровна, будто стронулось все от слез в глазах ее.
Сергей стоял на подножке вагона. Отдалялась платформа, и будто голос Лии с бугра далекого летел над далью:
"Лебедь, лебедь мой прекрасный..."
ГЛАВА V
Погрюнивал сверчок, будил печаль своей песенкой про вечерок, про бережок лозовый, все тише, тише.
За какую-то неделю привыкли, что мужик в доме.
А теперь как брошенный.
"Да и мне пора",- и решалась ехать, и задумывалась Феня.
Жаль было расставаться с Москвой - с полюбившейся улицей,- с таким приветом встретила ее: работай, учись, живи без страха. В новом, среди новых людей и новых забот таяло прошлое, как овражный лед под солнцем. Зеленели ростки нежданных надежд; вздыхала, мечтала и улыбалась: пройдут годы-станет врачом, будет тут и работать... Нет, нет - уедет на Угру, и заживут с Кирей в своем доме; видела и место - в Архангельском, где больница на высоком берегу в соснах. Ах, как по-весеннему стонут кукушки там над лиловой и желтой травкой.
Да что-то и совестно, не поймет. Подолгу не отходила от окна. На аллеях тлели сырые сугробы листьев, курился дымок, дурманило, как в малиновых гарях, и приближалось, приближалось. То ли с угара от сжигаемых листьев, то ли от тоски, а словно хворала.
Вдруг будто сразу и решила.
Гуляла с детишками Горбачева за Каначковыми прудами.
Среди березовой рощи стояла сторожка. Рядом с ней - копна. Феня подошла, повалилась на копну, зарылась лицом в сено. Вдыхала теплые, терпкие черемуховые-радостные запахи; свет памяти воскрешал видения зеленых лугов, Угру в задумчивой тиши олешников. Потянуло сердце... Вот так и птицы летят с чужбины.
Детишки-Алеша и Машенька-подбежали к Фене.
Алеша, в старой кепочке и в коротком пальтишке, совсем еще маленький, только недавно шесть исполниг лось. Задумчив и смышлен, с темными глазами - в отца.
Проглядывала трогательная улыбка, какая бывает у детей с душою нежной. Такие дети жалостливы, I; их обижают, но со слезами в отчаянии своем малом они, спасая от боли какую-нибудь мошку, готовы встать перед сильным.
Сестренка на год старше братца. Она в материнской теплой косынке, в ватничке, подаренном соседями. Светлый лопушок волос на лбу, да глаза как льняные цветки - Машенька.
Феня присела перед Алешей и Машенькой, поправила на них одежонку.
"Уеду. А как же они? Как же их оставлю? - подумала она.-А ну-ка в гости ко мне".
- Домой,- сказала Феня, заторопилась.
Почему так рано? Они не хотели домой, в сумрак комнаты, где лежал на диване отец, совсем бросивший работу. Не было сил встать и работать: какой лишний кусок, какая копейка - детям, а сам уж как-нибудь.
Дом за деревянным мостом через реку.
В этом же доме жил и Лазухин.
Феня встретила его на улпце. Он нес от колонки ведро с водой.
- Пармен, ты зайди потом,- сказала она.
Поставил ведро, посмотрел вслед, как шла Феня с детишками.
"Лучинушка, лучина, что же не светло горишь?
А светло..."
В каморке сумрак, едва цедился свет от окна, зеленел на влажных гераньках в железных проржавевших бкиках.
Платон Сергеевич - хозяин каморки - лежал под лоскутным одеялом на старом диване, ветхом, с прорвавшимися из обивки пружинами. Поднялся. Потер больную грудь.
- Пришли,- сказал он детям. Улыбка с грустью, как свечкой, осветила его - лицо, бледное, истлелое и тихое,
- Платон Сергеевич, да что ж я придумала,-с загадочностью сказала Феня.- Вот подниму вас с вашего промшелого дивана.
- Даст бог здоровья, и сам встану.
Феня раскрыла форточку - едва выбила ее, так засырела. В духоту каморки влилась свежесть, даже шум прошел под обоями, отставшими кое-где от стен в запревшей затхлости.
- Вам свежий воздух скорее бога поможет. А то вон и стены прокисли,ответила Феня.
- Дом такой. Гниет,- сказал Платон Сергеевич и закашлял, сгорбись, постукивая в грудь кулаком, чтоб както унять боль.
- На волю надо. Ее вон сколько! У нас и ягоды разные, и грибы. А на речке воздух какой! Вам еще и детишек лелеять, а не вином сокрушаться.
Вошел Лазухин. Ребятам по куску сахара дал, и сели они в свой уголок за кроватью, обсасывая сахар, показывали друг другу, как много у кого осталось.
Лазухин сел на стул к окну.