- Он убийца?
- Предположим. Кто нам мешает предположить?
- За что убил? Кто такой Желавип, чтобы так изза него рисковать? Ведь если, по вашему предположению, Ловягин не пропал, то жить-то он должен скрытно, притаенно. Что же его заставило рисковать жизнью, выйти и убить Желавина?
- Сделаем еще, может, и не одно предположение.
Поглядим, что получится.
- Из пустого ведра воды не зачерпнешь. Но допусч тим,-согласился Стройков.-Тогда, выходит, Ловягин топором Федора Григорьевича убил Желавина и зарыл топор. А Федор Григорьевич, выходит, видел, как зарывал Ловягин? Потом, именно на этом месте, решил покончить с собой. Какое славное место!
- Сам Федор Григорьевич зарыл,-сказал Родион Петрович.
- Убил и зарыл. Или соучаствовал с Ловягиньш?- спросил Стройков.
- Как известно и вам,-продолжал Родион Петрович,- клейменый топор Жигаревых пропал накануне убийства Желавина. И будто в предчувствии недоброго они боялись, что топор будет подброшен. Что было и исполнено.
- По вашему предположению!
- Да.
- Преступник подбросил, чтоб утром люди увидели топор с кровью и подумали бы: убийцы Жигаревы. Так, что ли? Принеси мне кто этот топор тогда и скажи, допустим, у крыльца Жигаревых валялся. Не поверю, что они убийцы. В омут закинут, а так не бросят. Или зароют. Это и сделал Федор Григорьевич.
- Еще одно предположение, самое главное. Подброшенный топор увидел Федор Григорьевич и решил: убил Митя, сын. У них отношения с Желавиным были прескверные. Федор Григорьевич вполне мог подумать: Митя убил. А зарыл топор отец на случай, если обвинят в убийстве Митю. И, как известно, спас Митю. Спас от несуществующей вины. Принял все на себя.
- Допустим, так и было. Но так мог действовать человек, который жил тут и все знал. Надо дойти до такой тонкости. Чужому, как Ловягин, ожившему по вашим предположениям, но давно записанному в мертвецы, не к чему было брать и подбрасывать топор. Он делал бы проще-ножом или оружием-без траты времени: сразу исполнил и скрылся. В действиях же, какие предположили вы, есть особый замысел: подброшенным топором скрыть себя за сумятицей, которая могла возникнуть в семье Жигаревых. А заодно и подточить эту семью. Может, это и цель какая-то - сжить со свету. Если так, то цель достигнута. Семья пропала в этой трагедии.
Так кто же убийца?- спрашивал Стройков себя.
Его предположения после разговора с Феней сходились па том же, что где-то близко таится настоящий преступник, который и явился с холстинкой на лице перед окном Жигаревых. Появление Ловягина Стройков отвергал в своих разгадках. Неизвестный, если это не было злой шуткой, в желании отвести взор на Ловягица с расчетом, что посеет догадки и слухи в направлении ложном, наводил на путь, на который надо было ступить, и там поискать преступника.
- Земля, Алексей Иванович, видела какую-то правду и не успокаивается в слухах и разговорах - зовет к избавлению от страдания людей невинных,-сказал Родион Петрович.
- Но почему вспомнили вдруг о Ловягине?-спросил Стройков.
- Это убийство еще тогда напомнило мне о нем самим ужасом. Не изгладилось с тех пор, когда действовал он - убивал и жег. Ночи были тревожны для каждого.
Родион Петрович посмотрел на Дементия Федоровича, который тогда встретил одну из самых страшных ночей в своей жизни.
- А теперь я кое-что расскажу,-проговорил Елагин и достал папироску.
- Я тогда работал уездным военкомом, - начал он свой рассказ.-Зорьки молодости. Кусок хлеба в кармане. Наган. Звезда на шлеме, и непременное бесстрашие в сердце за веру в новое. Вскоре я должен был уехать на учебу в Москву. Ждал замену себе. Вот в эту пору и прошли слухи об убийствах и налетах Ловягина. Бандит приближался к нам. Дороги стали опасны. Кони в оврагах храпели и рвались. Чуяли они что-то или тревога ездока передавалась им? Сгорели здания укома, суда, милиции... Хоронили товарищей, другие исчезали бесследно.
Это была какая-то чума. Казалось, бандита носил сам ветер.
Наши засады, улозкн, верные нам люди в селах и на хуторах расставляли сети для бандита. Но все напрасно.
Он где-то таился, а потом снова на лесных дорогах раздавались выстрелы.
В меня стреляли дважды. Первый раз на мосту, ночью. Пуля угодила в лошадь. Другой раз в лесу. Я тглтаорился убитым. Ждал, что стрелявший в меня выйдет.
Но он не рискнул. Я заключил: бандит не из метких.
Бывший царский офицер, прошел всю войну, и вдруг такое непопадание? И еще: хитер н осторожен при веек дерзости его действий, почти безошибочных. Это наводило на мысль: многое он узнавал от кого-то - имел сообщника. Или видел сам н решал, когда и где действовать можно наверняка. В таком случае он должен быть следи нас. 1огда это не Ловягин. Одно настораживало. Говорили, он холстинкой скрывал лицо. Что за смысл в этом?
Почему холстинкой?! Может, надевал ее для устрашения? Мы бываем не слишком уверены в своих действиях, когда находимся в плену лжи, притертой под правду.
Однажды я остановился ночевать на хуторе у Федора Григорьевича Жигарева. В гражданскую воину этот тихий и исполнительный человек был моим ординарцем.
Благодаря ему я и попал в эти края. После ранения приехал на поправку к его хваленым в письмах хлебам.
здесь п нашла меня работа, а чуть позже и судьба.
Федор Григорьевич в тот вечер был рад, что я заехал к нему. Но заметно было, и тревожился. Это и понятно: отдаленный хутор, дом на самом краю, возле леса Я здесь- приманка для бандита.
После ужина Федор Григорьевич проводил жену н маленького Митеньку к соседям-побаивался бандитского налета.
Когда вернулся, я спросил его: "Неужели полезет?"
"Кто его знает? Может".
"Завалили бы тут",- помечтал я о такой удаче.
Федор Григорьевич тщательно закрыл в сенях двери.
их было три - в избу, с крыльца и со двора. Проверил окнэ.
Я лег в горнице - большой комнате с одним окном.
ьго Федор Григорьевич занавесил толстым одеялом.
правда, потом я снял его: не видно, если кто подойдет.
лежал и думал: скоро придет в эти края покой, вернется песня потерялась в дыму двух войн. Но вернется следом за светом. Уже бегут и прячутся бандиты, грязные, страшные и бессильные что-либо изменить.
На хуторе было тихо. Где-то на другом краю хрипло провыла собака да что-то провизжало в лесу.
Вдруг прямо за стеной закричал петух, неожиданно так, грозно. Крыльями загрохотал. И сразу все страхи разогнал. Я задремал. Через некоторое время услышал, как Федор Григорьевич осторожно вышел из избы и прикрыл за собой дверь. А вскоре сильно заскрипела половица в избе. Я решил, хозяин вернулся. В тот же миг занавеска у кровати откинулась - передо мной стоял человек. На лице что-то неподвижное, белое.
Холстинка!
Я оцепенел.
"Елагин, не бойся, это я",-раздался шепот. Незнакомец поднял холстинку.
Было темно, лица я не разглядел. Все это промелькнуло в какой-то миг. И тут же я выстрелил через одеяло, ударил ногами: думал так свалить его. Но лишь оборвал занавеску и шест, на котором она висела. Передо мной никого не было. Выстрелил в направлении окна, решив, что сейчас он бросится уходить таким путем. Словом, шума наделал достаточно. Выстрелы разбудили многих на хуторе. Собрался народ. Федор Григорьевич уверял: