Вроде бы на меня эти слова указывали. Охватил меня страх, которого прежде не ведал.
После мне с Елагиным встречаться не приходилось.
Он уехал из наших мест. Приезжал лишь изредка в гости. И с каждым его приездом я видел, как оп повышался по службе.
В последний его приезд, о котором я упомянул выше, он просил меня посидеть и выпить на берегу Я отказался. .У- / "1
Тогда он сказал, что сам приедет ко мне в гости Я ответил, что жена у меня лежит в больнице и угощения у меня нет, так как сам ничего не готовлю. И вышел У нас с ним такой разговор:
"Так я не голодный".
"Значит, голодному и не товарищ".
"Может, и товарищами станем. Сколько тебе надо чтоб твою драную крышу железом покрыть и чтоб в чугунке у тебя мясо плавало?"
"Мне чужого ничего не надо".
"Так что ты от своего имеешь? Не лучше ли чужое чтоб многое иметь?"
"Разговора такого не понимаю".
Так ничего не добившись от меня, Елагин ушел Но однажды, при встрече с ним на мосту, он сказал- "Ты меня избегаешь. Между прочим, есть разговор".
Этот разговор был нестрашнее первого.
Он сказал: "Ты проверен достаточно. Потому и ищу с тобой встречи".
"Как проверен?"
"Ты что, про записку забыл?"
Удивился я.
"Так тебе же ее тогда для проверки подбросили. И приглядывали за тобой, в какую сторону пойдешь?"
"Не мутите честного человека".
"Какой ты честный, когда знал и молчал!"
"Теперь не стану молчать".
"Что тебе говорить, когда ты уже давно решил: жить лучше. В записке тебе есть ответ".
"От чьей же руки пропаду?"
"А над тобою две руки. Рука власти и...- он не сказал, но я и так понял: его рука.-Сам понимаешь. Если я пропаду, то и тебя выдам. И прибавлю такое, из-за чего тебя еще раньше моего раздавят".
Вот и боюсь. Жить страшно стало.
Простите меня, что молчал.
А если нет прощения, жену и дите мое виною моей не попрекайте. Пусть на мне моя вина и закончится.
Астафий Желавин".
Некоторое время в комнате было тихо.
Елагин положил письмо на стол. Сперва Стройков взял его, не затем, чтобы проверить, а рука сама потянулась. Потом Родион Петрович, посмотрев, с опаской вернул Дементию Федоровичу.
- Почерк Желавина, это было проиерсно,- сказал Стройков.
- А вы не заметили разницы, как говорил он и как письмо написано? Вроде бы с чужих слов,- уточнил свое Елагин.
- Так ведь и свое слово меняется. Как бывает, иная женщина на базаре кричит, а чуть уступят ей - другой тон,- шуткой попробовал опровергнуть подозрение Елагина Стройков.
- И все-таки что-то остается. Характером он сильнее этого письма.
- Ты не забывай,- сказал Родион Петрович,- есть расчет, как лучше прийти к цели. Он подчинял свой характер, подменил силу его некоторой слабостью. Иначе почему же он так долго молчал о свое?. секрете?
- Что ж, согласимся,-сказал Дсг.;еи1ии Фсдорович,- Положение мое от этого не стало лучше, а после убийства Желавина и совсем ухудшилось: убийцей считали моего сообщника Федора Григорьевича.
Дело для окончательного решения перешло в руки человека, о котором я мог только мечтать. Это был полковник Лясин.
Мы работали с ним в этих местах именно в те годы, о которых писал в письме Желавин. Как я уже говорил, время было тревожное. По лесам бродили всякие люди.
Среди них были и наши, специально посланные работники. Они вылавливали подозрительных. Но главная их цель была -поимка Ловягина. Мы рассчитывали: в поисках сообщников он наткнется на кого-либо из наших людей.
Руководил всей операцией тогда Лясин.
Устроили тайник в лесу-нору. О ней и упомянул в письме Желавнн. Через тайник мы снабжали наших людей патронами, съестным. Связь поддерживалась через Федора Григорьевича.
Однажды он заболел.
- Под видом охоты к тайнику пошел я, принес требуемые патроны точно в таком количестве, как указал в письме Желавин.
Лясин оставил мне записку с предостережением не рисковать: "Смерти захотел".
Действительно, я разорвал записку. Вот эти-то клочки и подобрал Желавин, приложил к своему письму как вещественное доказательство.
Когда дело попало к Лясину, он разоблачил Желавина как лжеца.
"Вот как довелось встретиться, Дементий Федорович",- сказал он мне с сочувствием.
Давно я не испытывал такой близости человеческой и не слышал доброго слова.
А потом-свобода! На прощание Ляснн сообщил такую подробность. Один из старых и уважаемых работников в случайном разговоре, прослышав о моем деле, где упоминалась фамилия Ловягина, сообщил, что в свое время он лично допрашивал Ловягина. С восемнадцатого года по двадцать первый он жил в одном из районов Сибири. Потом работал бухгалтером на прииске.