За зеленым уютом садов и огородов-домики с резными и крашеными ставенками за шторками и занавесками хранили лень зноя.
Затравевшие дворы, гераньки в окнах, глухо закрытые калитки и рядом с ними, у дороги, скамейки под черемухой или сиренью. В этом году сирень щедро цвела, нависала над заборами жемчужными и малиново-голубыми гроздьями.
Группы солдат с винтовками на вокзальной площади, проезжие ждут пересадку. Многие сдут из Москвы в отпуск-в деревню на сенокосный воздух, к речкам и вольному молоку. Сидят и спят на траве, на скамейках сквера и у вокзала - всюду, где есть тень.
На площади Елагин вышел из машины. Шофер достзл из багажника гостинец Юлии в дорогу Дементию Федоровичу-сало и каравай хлеба. Каравай сообща запихнули в рюкзак и с трудом стянули узел над выпиравшей горбушкой.
- Честное слово, щит,-заложив руки под лямкг, поднял перед грудью рюкзак с караваем Дементий Федорович.
- Да, покрепче щита, как в живот весь войдет,- раздался голос.
Рядом, улыбаясь, стоял Стройкоз.
- Ты чего здесь? - удивился Дементий Федорович.
- В Москву еду. Давно не видел,-ответил шуткой Стройков.
Елагину помогли надеть рюкзак. Стройков заметил, как покряхтел Дементий Федорович, пошутил:
- Своя ноша не тянет.
- Погляжу, как свою понесешь,-ответил Елагин.
- Все понесем. На всех хватит,- добавил Стройков с усмешкой, как-то вдруг ожесточившей его глаза, будто злостью своей и доволен был, что хватит ноши и тем, кто сроду не носил ее.
Елагин помахал фуражкой со ступенек вокзала и скрылся в темных и гудящих его недрах.
Стройков спешил в Москву.
Вчера, хотя и виду не подал, но новость о Ловягн:)е принял на душу с тягостью: понял - проглядели старое, и что-то не так было в убийстве Желавина и вине Федора Григорьевича. Пришел в отчаянье: все его догадки и поиски оказались на следах ложных или до того запутанных, что и не представлял себе, где же тот затоптанный временем след.
И вдруг Стройков загорелся. Новость-то о Ловягине попахивала близостью зверя. Чувствовал, как где-то близко таился настороженный и бешеный взгляд его. Нужно было сделать еще шаг или выждать-перехитрить на самом малом, выманить.
Приближался к зверю опасному и хитрому, и сам был слеп перед ним.
Но ничто не могло остановить его, и если зверь таился, как думал Стройков, и ждал, то сам охотник был нетерпелив. Внезапность казалась ему более решающей, чем осторожность: зверь мог уйти ц скрыться.
Вот и спешил Стройков в Москву к жене Желавина кое-что дополнительно узнать V нее из последних деньков ее мужа.
Ехал по безденежной командировке-за свой счет:
затею его никто всерьез не принял.
Москва встретила Стройкова теплым и душным ветерком. Как гигантский рой, погуживал город. Мелькала врезанная в асфальт зелень газонов с цветами. Вдали - золотом блещущие кремлевские соборы...
"Кажется, приехали".
А вот и Донской монастырь.
Стройков подошел к палатке и достал свою неразменную красную тридцатку. Купил плитку шоколада для маленькой дочки Желавина.
Не спеша шел по улице мимо старых домиков с палисадниками, с сиренью и акациями под окнами. От нагретого за день асфальта и мостовой тепло пахло пылью.
Несколько минут постоял он перед церковью Донского монастыря. Она была похожа на былинного богатыря, до плеч поднявшегося над стенами, могучего не только на земле, но и в небе, которое пламенеющим полем расстилалось за ним и из которого он выходил, но не приближался, как бы отдаленный веками, напоминал об истории грозного сражения и в своей победе возносил высоко над шлемом крест.
Жена Желавина Серафима работала дворником.
Жила в подвале, где предоставлена была ей казенная комнатка с окошком под потолком.
Стройков медленно спустился по темным ступенькам."
Вошел в коридор с множеством дверей и тусклой лампой в железной решетке, освещавшей осклизлые, потные стены.
В коридоре было пустынно, пахло сыростью и жареным луком.
Вот и дверь - самая крайняя, обитая клеенкой.
Расправил гимнастерку па груди и под ремнем. Постучал. Никто не ответил ему. Неужели дома нет? Вот досада!
Постучал сильнее и услышал шорох за дверью.
- Кто там? - спросил женский голос.
Он узнал - Серафима.
- Это я, Стройков,- сказал и осторожно нажал на дверь. Закрыта.
- Кто? - переспросил голос с испугом.
- Стройков,-повторил он.-Открой!
Она открыла. Была в нижней безрукавной кофточке, с большим вырезом на груди. Серафима встала бочком к двери, словно так скрывалась за ней.
- Или спать легла? - спросил Стройков.
- Вы, Алексей Иванович? Заходите.
Она пропустила его, и он вошел в душную тьму, шагнул мимо занавески. За спиной дуновение какое-то прошло, вроде бы кто-то вышел из-за занавески.
Серафима быстро закрыла на крючок дверь. Засмеялась.
- Не ослепли в темноте? Сейчас зажгу.
Под потолком зажглась лампочка, и Стройков увидел на столе у стены недопитую бутылку с воткой, окупкя в пустой консервной банке.
- Помешал,-сказал он и подумал: кто-то был здгсь п вышел незамеченным: "Здорово провела. Поспешил я",- пожалел он - сделал промашку: непростительно для него. Пропустил человека и даже не заметил.