- И поджидает?- для приличия удивился Гордей.
- А вот к вечеру выйди и посмотри.
- Чувство какое! Ай, чувство какое!-Гордей платок достал, прослезился.
- А пгдему чувства у нас? Мы понимаем, а она нет.
И чувство у нас от ее недопонимания, слезы даже. Вот, Гордей Миронович, какая оказия между умом и чувством. По уму, и истории бы этой не было, пустой бурьян.
А нет, не пустой.
- Жалостно очень, Викентий Романович. Но к чему речь?
- А зол я, когда мне объясняют всю жизнь умом н рефлексом по свистку,-огневанный, произнес Викентпй Романович.
Гордей головой покачал, озадаченный. Потом сказал:
- На себя гневайтесь.
- Вот уже и чувства,- с легким удивлением и радостью вкрался голос Викентия Романовича в растравленное.- А от ума твоего пусто выйдет. И по свистку встать, коли я говорю!
Викентнй Романович так стукнул по столу, что тарелка с колбасой и чашки вспрыгнули.
Гордей привстал, поклонился и тотчас сел.
- Чувства не очень приятные, не собачье со слезками. Как понимаете.
- Не понимаю. Охмелел, видать.
- Или от страха дурачком стал? Помнишь ночью сторожку после убийства Додонова? Мужички вошли.
Могут и сейчас войти для понятия. Что на столе лежало тогда? Отдай!
- Вон что, клоп трактирный!
Лицо Гордея зашлось ненавистью. Не сразу пришел в себя. Наконец сказал:
- Не шуыи. Клоп голоса не боится. Кровь высосал.
- Измена!
- Изменил и погубил ты. А пес ваш Астанька и предал. Хитрым письмом на старое повернул. По убийству Дело. К дому не подойти. Все я потерял и тобой ограбь лен.
- Мое-не твое, сукин сын! А тогда на столе фальшивое лежало.
- Врешь!
- Астафий!- крикнул Впкентий Романович.
- не зови. Связали утречком пса. Двое мужичков.
Из тех. Тут работают: один на кухне, другой - лодочки сторожил. От нас не уйдешь. Гноишь бриллианты. А мы жить хотим. На волю бежать. Губишь и сейчас. Кожу до костей сотрем. Отдай!
Гордей показал наган.
- Сожмем.
Викентий Романович сгреб узелок с окошка и поднял.
- Граната! Сам и тебя порешу!
Ударил об пол узелком. Гордей бросился к двери, Викентнй Романович - в окно. В винограднике закричал:
- Воры! Воры! Держи их.
Гордей и двое с ним скрылись за калиткой.
Викентий Романович влетел в сарай, ножом порезал веревки, которыми был привязан к табуретке Желавин.
- Скорей!
Переулками и тихими улочками все дальше и дальше уходили они от моря, но оно вдруг являлось и ошеломляло близким фиолетовым краем.
Ночью, далеко, прилегли у кургана.
- Одного я заметил,- сказал Внкентий Романович.- На кухне работал. Душевные разговоры заводил.
А ты что, не видел, как Гордей в калитку вошел?
Спал. А на рассвете трое. Стали давить. Как-то еще вырвались.
- Вместо гранаты узелок с орехами бросил.
- Соображение ваше, барин, к какому бы делу. Все имели бы.
Лежали, смотрели в черное звездное небо. Желавин привстал. Невдалеке синеватым сахаром стояли иУ занки.
- Станция,- определил Желавин.- Это сразу поглядят. Откуда заявились?
- У меня же нет ничего. Все украли.
- Л хоть бы и было, что толку.
Желавин поднялся, в модном пальто с настрявшиМ11 колючками, в шляпе, со складным зонтиком тяжедб6 Дуб:-П;КИ.
- Тронемся, барин. Пока темно, может, на како!