Викентнй Романович отставал. Уже не по годам та кке походы и схватки.
- Побегает Гордей п в темном лесу удавится. А н6 удавится - страшен,сказал он.- Давно предал. Я будто не замечал.
- Скорей! Товарный стоит.
Ехали дальше на тормозной площадке.
Желавин уснул. А когда проснулся, сказал:
- Что-то будет нехорошее, барин.
- Стренут нас на болоте. Туда придем. Больше некуда.
Пророческими были слова: ждало всех их болото там сойдутся в явере военной порой.
ГЛАВА III
За неделю до начала войны немецкий самолет нарушил границу - углубился на нашу территорию, сбросив парашютиста.
Родником студенело утро, цвели шиповники по прибрежным зарослям, река еще не согрелась, рябила иоД северным ветром, хлопала волною в промоинах, когда вдруг из-за поворота Павел Ловягин увидел хутор и избу с края на знакомом с давних лет бугре под липами
Сюда он зашел со стороны границы, пробрался в Смоленск. Купил бамбуковую складную удочку - по виду рыбак, и - на поезде, а потом пешком прошел от станции по равнине полей, среди зеленой ржи,. под невысоким небом. В мутной чаще ею звенел и звенел .колокольчик жаворонка. А с края красной смородиной в росе блестела заря. Чистые остуженные запахи холодного рассвета грустью манили куда-то-к теплой избе, где иконой в утреннем огне чудилось детство. Да вот хоть бы так идти и идти, и чтоб никогда нс кончалась дорога.
Он видел виноградники в багрянце на берегах Сены, ослепительные черепичные крыши в бронзовых н изумрудных отрогах Альп, блестящие, как фольга, витрины Вены; он мог бы бежать за океанский край к бразильским пальмам. Но какая-то сила тянула его сюда - на русский проселок, который помнился и злом средь зеленой травы с голубыми незабудками, н заливными дождями, кропившими по кожаному верху тележки, и теплой осенью с озолоченной вдали березовой опушкой...
Боже, боже, сколько он мог рассказать про один этот проселок! А леса, и луга, и речка с рассеянным шафранным солнцем у обрыва, под которым ходили рыбины серебром и темные рыбины с алеющим пламенем на плавниках.
Он еще ничего не натворил. Его сбросили с нарушавшего границу самолета. В болотном бочаге затопил парашют, припорол его колом в дно п ушел.
Он спешил в детство, где был его уголок,- не в усадьбе, а в избе, которую выбрал когда-то отец: оказалось, сказку. На бревенчатой страничке ее жар-шпцсй пылала крестьянская печь.
Неужели теперь воля не примет его? Он не убил, не поджег. Он и не изгнанник, и не беглец: мальчонкой тележка отцовская увезла на чужбину. Земля родная пожалеет за любовь его, за разлуку с ней... Вон под кустами будто листики желтые и синие - цван-да-марья:.
по судьбе разлученные, а земля навек свенчала в одном цветке, и про это слышал.
Даже не взглянул на замшелый откос, где стояла когда-то усадьба. Но белый камень в траве поразил, как седой вечный странник в горестной дороге.
Он переступил порог избы. За столом сидели трое - в бревенчатой новой, красным расшитой сказке. Глянцевитые лица подревнели. Но один был молод, плечист, светел, в белой рубахе.
Не стареет добро.
- Вот и гость к нашему застолью,- сказал Никанор, посмотрел, как вошедший поставил у двери удочку.- Кажись, и рыбак,- улыбнулся.- Садись в чашке ловить.
Павел снял кепку н устало сел.
Гордеевна поставила гостю чашку с картофельным супом крестьянским, приправленным сыроквашей.
Тут не были назойливы с расспросами. Надо - человек сам скажет. Никанор заметил: ест гость степенно, по-мужицки, как в старину, молча и изредка поглядывал на хозяина, кусок брал строго.
"Верующий, что ль?- подумал Никанор.- Своих вон, как за столом подобает, и ложкой учил - не слушают".
Кирьян позавтракал. Встал из-за стола. Взял удочку гостя. Осмотрел.
- Жидка по нашей реке.
- Что, рыба крупная?- спросил Павел, слегка улыбаясь и опуская глаза.
- А есть такая, что и со дна не стронешь.
- У иных она сама вылетает,- заметил Никанор.- А есть - вываживают. Пуда два травы на леску намотает. А ко крючку-то ерш с ноготок.
Кирьян поставил удилище.
- В Смоленске купляли?
- Нет, в Москве.
Кирьян оделся, взял ружье и вышел.
Собрался в лес и Никанор. Заложил в ружье патрон, опустив ствол, довел затвором.
- Строго нынче. Родственник или кто, а в сельсовет заявись. Прежде не бывало. Не к войне ли? Не приведи такую страсть.
- Так, говорят, немцы на границе шумят.
- Ну, знать, и мы не только слухаем. А чего ему
тут? Что есть, того не своротишь.
В избе осталась Гордеевна: убирала и мыла посуду.
Павел сидел на лавке, правил оснастку к удилищу.
Спросил:
- А молодой - зять?
- Сынок. Зять на границе... Значит, еще с вечера тутотко. Ай ночевали где?- полюбопытствовала Гордеевна.
- Нет, не ночевал.
- А я ж подумала, поезд московский у нас с вечера.
Павел понял и сказал:
- Я из Москвы до Смоленска, а уже оттуда сюда.