- Как все?- удивился Шабанов.
- Дальше ваше дело.
Павел вылез из будки, быстро пересек улицу, скрылся за углом.
За домиком, на огороде, копался в грядках дачный сторож. Клубнику пропалывал. Земля нагрелась, рыхлая, в листьях клубничных цветы белые. Разную ряску да одуванчики выщипывал, выковыривал с корешками и в небо поглядывал, не высоко, а в даль, где снегами слеглись облака по голубому, ровному. Будто вздохнут и чуть тронутся.
Получше барина устроился Гордей: и в домике живи, платили и сверх давали, и угостят когда осетринкой и рюмочкой, чтобы хорошенько дачное сторожил. Как в старое время, колотушкой постукивал, дробная трель Далеко разносилась по лесу, и всем спалось спокойно постучит да прислушается, и в сторону, тихо стоял.
С осени здесь, после схватки с Викентием Романовичем, укрылся, зимой, как в берлоге, отлежался, отъелся, вином запился, что и глаза позаплыли.
И все ждал, ночью к окну подскакивал, к стеклу лицом прижимался. Лицо расплюснутое в стекле-то будто и не сторож, раздавленное что-то.
Чувствовал, приближается. Не то идут, не то едут реоята в хромовых сапожках. Да вот и стукнут в окно и наганом на дверь покажут.
Темнота за деревьями тоже ждала, чтоб страхом удавить сторожа прямо за дачами.
Гордеи покрутил корень в земле, все глубже пальцами забирал и вертел, тянул и расшатывал, и вот он, теплый, изорванный, липкий от млечного сока.
"Значит, и вырву",- так загадал и вырвал.
Хотел бросить корень в кучу и обернулся вдруг.
На тропке стоял Шабанов, в стареньком картузе, с чемоданчиком, улыбчиво так глядел на сторожа.
- С хорошей погодой, с долгожданными переменами.
- Заходи,- показал Гордей на домик. Под рубахой холодом трепыхнуло. Что-то не по себе стало.
Вокруг сосновый лес, виднелись дачные террасы, залитые по стеклам зеленью. Под склоном река тихая, ясная в лугах и во ржи. А за рекой пионерский лагерь.
Маковым лепестком опадал флаг на мачте. В домике пол грязноватый, пахло лесной сыростью. На столе куски хлеба, редиска завялая, бутылка с водкой. Одно окно прямо на дорогу. Кто подходил к дачам, кто уходил - далеко видать.
- Человек был,- сказал Шабанов улыбчиво.- Все секретное. Двадцать второго сбор на охотничьем месте.
Бывшая сторожка барская. Чай, не забыл?
- А что за срок такой?- спросил Гордей.
- Что-то начинается.
- Что же такое?
- А так понимай, война.
- Неужто!- Гордей замолился, и глаза вороновы округлились, как-то проскулил радостно:- Война, война.
Крепко поставил стаканы. Налил.
- А то что?- в свою очередь спросил Шабанов.
Гордей отмахнулся.
- Она, она. Ишь ты откуда. Она, она. Так ждать было. Вон ты в будке-то на морозе как? Что, бог-то не видел? Она, она.
Выпили в сыром и грязном.
- Чего-то зябко у тебя тут,- сказал Шабанов.
- От земли. Вода под полом,- Гордей поднял за кольцо половицу. На дне ледяном поблескивали бутылки, старый валенок, завязнув, стоял.-А вот сюда хотел от этой жизни во дно уйти,- произнес Гордей.- Ай новость-то, ай перемены! Война, война. Теперь комиссары во дно войдут.
- И ученые,- шепотом добавил Шабанов и показал на дачи.- Бога судят и предают.
Гордей вдруг спохватился, спросил:
- А что за человек был?
- С лица вроде, как тебе сказать, на того барина помолаживает.
- Какого барина?- не торопился с разгадкой Гордеи: сразу чего сказать толку нет.
-А кто может быть-то, а?-Шабанов улыбчиво поваживал глазами.- Был, помнишь, махонький.
Гордей, что-то припоминая, сообразил, взглядом в сальный стакан уперся.
- Того быть не может.
- Чего нет, того быть не может, Гордей Миропыч.
А чего есть, из того и выходит.
- Пропали они. Предал и их иуда Викентий. Не сдержал свои речи былые.
- К признанию велено. Секретного письма слова, князя к признанию!
- Где же он?
- Куда денется. Сапоги чинил у меня. Одному-то плохо, и подметки отлетели, так спотыкался.
- Нюхает. Приглядывается. А унюхает-предаст.
Не верь. Где он?
- Про Пашеньку теперь скажу ему. Явится сам племянничка повидать. Местечко назначим.
- Не поверит.