Катя знала его. Здешний лесник. Вчера дрова привозил. Помнила, как поднесла ему стакан за труды. Он выпил и засмеялся:
- Так, говоришь, с Угры, лесникова дочка,- и показалось, что-то злое скрыл за смехом.
- Лазутчиков прятал,- сказал Федор.- С динамитом пришли, с отравой для колодцев. Один, сволочь, бежал. Так что в лес без меня пока не ходи.
Федор убрал под подушку пистолет и скрипевший ремень.
Уже темнело. Но свет никто не зажигает. Крадутся по городку слухи: вот-вот война, здешние людишки оружие достают, грозят расправой.
Катя хотела закрыть окно. Но Федор остановил.
- Пусть они боятся, нам это не к лицу. Я, между прочим, имею приз по стрельбе из пистолета. Так что мимо окна пулю не пошлю. А на сон я чуткий.
Где-то в полях звали с отрешенной грустью перепела;
"подь-полоть, подь-полоть".
Млечный Путь мерцает над лесом туманной пучиной.
вот всполох мигнул, и будто кто-то седой упал на колени перед окном, замахал руками.
"Уходи... уходи..."
Катя с ужасом пригляделась. Блестит в росе молодой дубок. И вот снова взмахнул ветками.
- Феденька, милый.
Катя прижалась лицом к груди мужа: вот так бы укрыться от тревог, которые всполохами бродили по горизонту, заглядывая сюда, в комнату, и сумрачно, быстро озирали кроватку, где спал малыш, и все падала и полошилась тень дуба за окном.
Ночь словно озарена светящимся изнутри изумрудом и замшелых кустах свистели, чокали и раскатисто щелкали соловьи, и звуки были прозрачны, сверкали
Федор не спал. Прохладой с запахом цветущего таоака тянет в комнату, и видно, как в проеме окна матово моросит сырость: тянет от леса туманами в городок.
Катя рядом, слабо вздрагивает ее рука на груди мужа. Веет белым покоем от лица: спит. Что-то зашептала и улыбнулась. А потом всхлипнула. Раскрыла глаза и вздохнув, порывисто обняла Федора.
- Утро снилась, Феденька, будто птицей прилетела я на наш двор. Тихо так, темно. А у двери коса стоит. Думаю, кто ж ее так поставил? Хотела в окошко заглянуть.
А крылья враз отнялись и падаю, дух замирает. Тут и проснулась.
- А ты вот с Ваняткой-да наяву к своему окошку.
А я потом, в отпуск. На станции меня встретишь. Чуть свет поезд приходит. В полях гречихой пахнет. Хорошо!
Поезжай.
- Без тебя нет. Загорюю там. Хоть на край света, а с тобой.
- Да ведь и так на краю света нашего. А любовь, как дозорный, какую-то тревогу подает...
Из ночной глуши, как зеркалом, прорезала зарница.
Лицо Кати загорелось в туманно-розовом сумраке и сразу прокосило тьмой.
Кто-то застучал в дверь.
Федор сунул под подушку руку, сжал пистолет.
Снова стук.
- Невидов, ты дома?
Голос соседа, лейтенанта Баташова.
- Папироску, что ль? Опять курить бросил,- сказал Федор и поднялся.
- Немедленно! На площадь через десять минут,- услышал он.
Когда вышел в коридор, Баташова уже не было.
Раскрыта дверь на улицу. Печальное, похожее на стон гудение тяжко проныло в воздухе.
Федор бросился в комнату. Катя подала ему чистую, выглаженную гимнастерку, а старую повесила на спинку стула.
- Постираю потом,- сказала с грустью.
Федор одевался, и все казалось ему: что-то забыл, потерял. Быстро защелкнул ремень с пистолетом в кобуре.
Вот и готов. Взял пилотку, пальцем потер на ней звездочку.
В кроватке, раскинув ручонки, спал Ванятка. И когда Федор пригнулся поцеловать его, малыш будто бы улыбнулся ему в своих снах.
Катя, как можно тише, чтоб не слышал муж, с болью в горле проглотила слезы.
- Я провожу.
Она почти бежала за ним, так он торопился. Иногда останавливались проститься. Федор крепко брал ее за плечи, и она вздрагивала.
- Еще вон до того кустика.
А у кустика отдаляла прощание до ракитки, от ракиткн до столбов. На свой лад погуживали они у дороги тревожными в эту ночь вестями.
- Катя, гляди, Ванятка один не забушевал бы.
Катя улыбнулась и опустила голову. Мимо прошел Ьаташов. Молодец и красавец с тонкими смоляными усами. Черные глаза жгучи и дерзки.
- Знобит, Невидов?..