"Что будет?- подумала Катя: и это все жизнь, от которой никуда не скроешься.- Что будет?" - не гадала она, а смирялась с этим прощаньем.
Катя вошла в комнату и с испугом остановилась.
В углу, возле окна, стоял мужчина в военном.
- Кажется, хозяйка?- сказал он.
- Да... Что вам?
- Почему дверь открыта? Не для вас сказано: закрывать! Лазутчик скрывается, а у вас все нараспашку. Я из контрразведки,- и он полез в карман, настороженно поглядывал на Катю,- Вот документы!
Показал какую-то книжечку. Стоял почти невидимый в тени, долго к чему-то прислушивался. С площади доносился шум идущей к границе пехоты и скрежет тормо-.
зивших машин.
- Подождем. Может, сюда и заскочит. Место подходящее... Да закройте дверь.
Катя закрыла дверь.
- Да кто?
- Леснику-то этому говорила, что с Угры. Вот и зацепочкэ.
- Какая еще зацепочка!
Что-то темнеет на полу.
- Лазутчик-то - землячок ваш. Ловягин.
Катя подняла темное с пола. Гимнастерка.
- Какой Ловягин? Викентий? Да, говорят, будто сдох,- и глянула в руки: гимнастерка грязная, рваная А где же Федина? На спинке стула висела... И поняла почувствовала хмурый взгляд из темноты.
- Осторожнее!- и тут со стоном выхватил из-за голенища нож и показал на младенца.-Если крикнешь...
Он сжал кофту на ее груди, потянул.
На войну твою сволочь вызвали. Уходи. Успеешь.
А нет - просись к садовнику за рекой. Отец мой - Ловягин. И постираешь...
Он не договорил. Два отдаленных взрыва донеслись, и сразу над городком, в стороне взмелось зарево.
- Завертелось... А гимнастерку верну... Встретимся еще, Катерина Невидова.
Он прыгнул в окно и скрылся.
Катя, держась за спинку кровати, хотела встать, но ноги ослабли и подломились.
- Феденька...
Вихерт проснулся с чувством озноба и тоски, будто ждало его что-то зловещее.
Еще темно.
На востоке чуть-чуть рябило, и было похоже, там кропил дождь.
Ровно в два часа в комнату к Вихерту вошел начальник разведки штаба дивизии майор Дитц, как всегда быстрый, оживленный. На моложавом холеном лице холодноваты глаза и жестоки морщины.
Когда-то этот шпион в числе иностранных специалистов почти три года прожил в Москве, был знаком с былыми богатыми семейками, в комнатки и квартиры которых, в тайную темнинку, тянул на золото матерый его нюх.
Дитц доложил о последних донесениях разведки, которые уже не могли ничего изменить.
- Русских тут мало,- добавил он, когда служебный разговор был закончен.- Если бы мы заманили поближе к границе главные их силы, тогда наша хватка была бы страшной, с хрустом хребта.
- Хребет в Смоленске.
- Наполеон, преследуя русских, смертельно устал, и, когда наконец обнял Москву, красотка, уже раздетая, отпихнула его.
- У нас руки покрепче. И все уже решено. Ты сомневаешься?
- Я не сомневаюсь только перед мертвыми.
- Не ворчи, Дитц.
Они вышли на крыльцо.
Борозда рассвета с сизыми и зябкими отвалами тянулась по горизонту.
Прибыл автомобиль с рацией и следом-два посыльных мотоциклиста.
Адъютант Вихерта положил в машину упакованную палатку и бутылку вина, укрыл в специальный ящик термос с чаем и термос с горячим завтраком. Фотоаппарат в кожаном футляре Вихерт повесил на спинку сиденья рядом с каской.
Машина в сопровождении мотоциклистов, с черно отливавшими автоматами и касками на ремнях, тронулась на Ш1 одного из полков, где предстояла первая встреча с этой войной.
Вихерт оглянулся. У калитки стоял садовник под высокой березой ровесницей его изгнания.
- Сын старика - наш разведчик?
- Да. Сейчас за рекой,- ответил Дитц.
За поворотом дороги мелькнули госпитальные палатки, а дальше, на опушке, перед налитым росой лугом,- могильная траншея. Прислонены к деревьям белые кресты: скоро привезут убитых.
Машина быстро приближалась к бледневшей впереди полосе, которая вдруг отдалилась от кустов,- открылась пустота, обрыв, а за ним далекий теперь туман серебристо светающего неба.
По краю обрыва, в зарослях орешника, просторный окоп, накрытый маскировочной сетью с ветками и пучками травы.