- Где малый? Люди все сейчас по своим домам с родными. А наш...
Не договорил. Кирьян на пороге.
- Будем баньку растоплять или нет? Люди растопляют,- сказал Никанор сыну.- Полагается перед дорогой. Дорога тебе завтра.
С минуту молчал Кирьян. Вот и пришло неизбежное.
- Слушаюсь, папаня!
- Говоришь-то как,- сказал Никанор с недовольством, что вроде бы и не огорчала сына разлука с домом.
- А что слезами моросить? Приказано, значит, надо.
Звезданем там немцу между глаз.
Кирьян подхватил с лавки два пустых ведра и вышел - воды наносить для баньки.
- Не попрекай, отец. И так ему не сладко.
- Не очень ему и горько, гляжу.
Бадейка с цепью на веревке, раскручивая воротило быстро понеслась в колодец. Чокнулась с водой. Кирьян повел веревкой-утопил бадейку. С силой вдруг потянуло в глубину. В колодце отдавались звуки, похожие на тяжкое, притаенное дыхание, и словно кто-то всхлипывал и опять, притаившись, дышал как-то загнанно, мучительно, глухо. В глубине тьмой мигала вода.
Он вытащил бадейку и наклонил ее над своим ведром, стоявшим на прилавке сруба. Хлынул хрустальнопрозрачный поток, обдавая лицо Кирьяна свежестью родника. Пройдя сквозь мрак и толщи земные, вода встретилась с солнцем сверкала с его жаром ее холодизна.
Никанор уже растапливал баньку.
Стояла она за двором, маленькая, прокопченная, у застекленной прорубкой в стене, объятая крапивой и малинийками.
На малинниках растянута для просушки сежа-особая рыбацкая сеть.
Кирьян вылил воду в бочку и опять пошел на колодец. Когда вернулся, над банькой уже стелился дым, тянулся жидко по конопляникам. Никанор сидел на порожке баньки.
Присел рядом Кирьян. Под навесом крыши - на верхнем бревне стены железные скобы. Лежат на них УДОЧКИ Кирьяна - из орешника, длинные и промасленные деготьком, чтоб не брала их гниль, короткие - можжевеловые для ловли с лодки над ямами. Висят жерлицы с большими крючками на щук и окуней, донки с тяжелыми кусками свинца и назубренными тройниками.
- Удочки, папаня, где-либо не ставь. Сюда клади.
А то я такие по всему лесу искал. И сежу, когда высохнет, убирай, мыши бы не погрызли.
- Делать мне больше нечего, - ответил Никанор.
- Посидишь когда. Лещи вот-вот пойдут на метку.
После - самый клев. Попробуй на картошку с толченой коноплей. Здорово берет! На самое дно опускай. Грузильца полегче. Поплавок торчмя и как ляжет, жди. Бывает, несколько минут так лежит. Под воду пошел - подсекай.
- Тут сейчас самого, как тройником, за самое сердце подсекло... Наши-то отступают, - сказал Никанор шепотом про тайные эти новости. - Бои кровопролитные.
Города горят. На дорогах крушения. Проехать никак нельзя.
- Кто ж тебе доложил про такие подробности?
- В сельсовете радио слушали. Водил кто-то ручкой на приемнике. Да и навел на эти слова. Не наши это говорили, а из-за границы. Ночью уже знали: война-то начнется.
- Теперь все равно. Началось, - сказал Кнрьян. - А насчет того, что отступают наши, похвальба вражья.
Вранье!
Кирьян еще раз сходил на колодец.
Принес воды. Кадку наполнил до краев.
- Ты не обижайся, отец. Языки всякие бывают. Нарочно скажут, чтоб верой упали, - сказал Кирьян и опять присел на поленья в ожидании, когда согреется вода и баньку протопит жаром.
- Наша вера с властью, как руда с землею срослась.
Падать ей некуда, - сказал Никанор. - А от битья по ней и железо надсадится. Теперь отцовское напутствие послушай. Первое самое командиров слушайся. Очень характер у тебя вольный. С них тоже спрашивают.
Все в ответе перед Отечеством. Людей уважай. Чтоб никто грубого слова не слышал. Смутьянов и трусоватых остерегайся. Они, как звенья источенные, в цепь не годятся. В атаку пойдешь - лопатку к животу ставь. От пули так сохраняет. И винтовку ложей повыше к сердцу держи до последней минуты, как с врагом сойтись.
Тогда штык вперед. Не бойся. Чем страшнее сам, тем врагу страшнее. Кто верх возьмет - тому жизнь и слава, кто на низ пал - тому яма темная. И гляди, боже упаси, за себя руки поднять перед ними. Чтоб весть такую и слухом не занесло в наш дом. Дому тогда лучше сгореть, а нам с матерью лучше под чужими окнами ходить, где про наше горе не знают.
- С чего это ты, отец, заговорил про такое? Там и политруки скажут.
- Хоть кто. Честь свою перед народом крепко держи.
Не поскользайся. На войне, как на тонком ледку. Иди, да стерегись, можно и оборваться. А берега далекие.
Дойди, сынок.
Нагрелась вода, и натомило жаром в баньке. Можно и заходить.
Горячая низкая широкая печь с вмазанным чаном.
У стены под оконцем лавка. На ней два ковша, железный н деревянный для горячей воды. Небольшой ушат н таз для мытья.
Влажно пахло дымом, сажей и духом березовых веников, которые связью висели на стене.
Следом за Кирьяном зашел отец, без рубашки, в нижних холщовых штанах, босой.
Никанор поставил на пол у зевла печи ушат с водой и кочережкой выкатил раскаленный камень. Камень завалился в ушат. Раздался треск, с шипением заклубило паром.
Никанор быстро вышел и крепко закрыл дверь.
Камень стучал в бурлившей воде о дно ушата, с яростью отдавал из недр свой жар.
Затмило все паром, нестерпимо горячая влага текла по телу. Схватывало дух, и можно было. представить себе, что такое возможно только в аду. Так и подумал Кпрьян в удушающей этой тьме. В голове шумело. 1"ирьян ударом распахнул дверь. Было тихо. На дворе разговаривали о своем отец и мать.