Все приготовили по-людски проститься. Родион Петрович придет и Графена,- сказал Никанор про мать Федора,- Как же так? - будто огорчился Никзнор не тем, что сын уходит, а что уходит он без застольного провожанья.- Дома какой часок побудь. Неизвестно, когда придется теперь.
- Отдохнуть бы лег перед дорогой,- сказала Гордеевна.
- Со всем пародом и поедешь. Веселее,- решил Никанор: уговорил сына.
Кирьян поставил на лавку у двери свой вещевой мешок.
Гордеевна заторопилась - накрыла скатертью стол:
вдруг совсем без провожанья уйдет. Поставила бутылку, сковородку с яичницей, пышки положила.
- Пить не хочу,- сказал Кирьян.- Растрава одна.
- Или ослаб?
Кирьян увидел в окно Феню. Она тихо прошла мимо их проулка. Он выбежал и остановил ее. Взял за руку.
- Пойдем. Посидим перед дорожкой.
Она не хотела идти в дом, где не очень-то, как она думала, ждали ее.
- Я у околицы обожду, Киря.
- Идем! - сказал он.
Опа зашла. Поздоровалась, чуть в поклоне опустив голову, и сразу поглядела на Кирьяна.
- Может, помочь что?
- Торопится чего-то он. Как все одно невмоготу ему,- посетовала Гордеевна. Может, Феня что скажет - удержит его.
Никанор понял: малый от тоски бежит.
- Его дело, раз торопится. Присядем.
В стремновской избе Феня первый раз за столом. Сидела рядом с Кирьяном, как это могло быть, если бы молодой хозяйкой вошла она в этот дом. Несбывшееся проглянуло для всех видением желанного. Было непростимым перед людьми прощание сына в отчем доме с чужою женой.
Поднялся Кирьян.
- Мама, отец, жалейте ее и в обиду не давайте,- сказал он про Феню.Очень прошу вас. Через меня родная она и для вас.
Никанор и Гордеевна помолчали с покорностью перед прощальною просьбой сына.
Потом Никанор сказал:
- Мы ее и прежде жалели. Не враги ей. Что не по закону, всегда вступимся. А насчет прочих обид у нас с матерью и рук не хватит ее отгородить. Сама нагородила.
Уж ие повини, сыпок, и ты, Феня, не гневайся,- не мог Никанор даже в такой час не сказать так-помиловать Феню, что любовью парня стравила замужняя.
- Так разве я прошу о чем? - проговорила Фепя.- Я ни о чем не прошу. Это Киря по своей воле сказал.
- Мужчинам выдержку бы надо иметь,-не глядя на отца,сказал Кирьян.
- Я, сынок, перед немилой правдой голову не клоню.
В яму не оступиться бы.
- Дядя Никанор! Не берите мое лихо судить. И жалости мне вашей не надо. Киря сказал, что через него уж и родная я вам. Из-за меня кровью здесь наследили. Вот какая родная! Да такую гнать от порога. А я с вашим сыном. Хорошо, никто не видит. Вам стыд и позор, а мне, как суд, лавка ваша. Зато образам красный угол в избе,- показала она на иконы.- Боги! На все их воля.
И война, и сын уходит, и слезы, и города горят. Стра-аашно такие образа и избе держать!-как в беспамятстве крикнула она, и от ее крика огонек лампадки забился, и будто зарево дрогнуло на иконах.
Никанор и Гордеевна с испугом глядели на Феню.
Кнрьян улыбнулся неожиданно:
- По-нашему, хоть пожар, а правда дороже всего.
Никанор встал, сказал как можно сдержаннее:
- Прощаться пришла или бунтовать здесь? Такие бунты в нашем доме не бывали. А что до икон, то они нас не трогают. Смирно глядят, как иные умные люди.
- Сказала. А что не так, судьба доскажет... Киря, я на околице жду. Там простимся,- сказала она и в двух шагах от порога наступила на новую половицу.
Старую, с ржавыми пятнами Митиной крови вывернули и в печи сожгли. Но перешла память на новую: наступить на нее боялись, и лежала она белая и чистая, и по счету знали ее - пятая от порога.
"Черта непереступимая",-подумала Феня: черта стала страхом перед ней в этом доме - не пускала,
На околице попрощались.
Кирьян поцеловал мать и потом уж почти ничего не помнил, все кружилось и пропадало-измученное страданием лицо матери, седая голова отца... Приблизилась Феня и шепотом остановила:
- Ждать тебя буду.
Красиво и скорбно бледное, как холст, лицо. Сухо горят глаза: калилась в них тоска на прощальном ветру.
- Прощай... Прощайте!
Вот и пошел Кирьян с хутора по строгому приказу войны. Уходил все дальше и дальше по дороге, подсвеченной с высоты вишнево разгоравшимися облаками.
Мешочек его низко висел за спиной. Быстрый был шаг. Не оглядывался. Сердцем видел он, как трое стояли - провожали его, и видел хутор с крышами в пару и тихими еще окнами, и свой дом под старыми липами.
Сердце встрепенулось перед поворотом. Оглянулся.
В раме околичных ворот - на дороге, поникнув, стояла мать, чуть сзади отец и у обочины Феня, с той стороны, где звенел над рожью жаворонок.
Кирьян снял кепку и так постоял перед хутором, перед всем родным и милым, что оставалось здесь.