Чуть свет заиграла на хуторе гармонь.
Началось провожанье.
Сперва тихо. с уговорами в сенях, куда из застолья выходили поплакать жены и матери.
А потом потянулись песни, похожие на плывущие в небесном раздолье облака.
Раздался пляс. Загремели половицы в избах. Не с веселья - с лиха разошлась удаль волюшкой последнего для многих разгула.
Столы не так богаты, как к концу лета: картошка, зеленый лук, яичница с просоленным салом. Не так много и вина-своего самогона почти нет из-за внезапности таких проводов.
Молчала изба Стремновых.
Тиха и изба Фени. Закрыты окна и дверь с тяжелым, будто кандальным кольцом вместо ручки.
Фенк лежала на неразобранной кровати с кружевным покрывалом и высокими подушками. Неподвижен взор н устал.
"Зачем я так сказала?-жалела она, что вспылила за столом, когда надо было потерпеть, и не было бы раскаянья, и Кире было бы легче.- Не посветила ему, а помрачила. Где ты теперь, Киря? Кто-то видит тебя, а я нет.
Не скоро это кончится",- тьмой какой-то, в душе чуяла она, беспроглядное потянулось над землей.
Послышалась песня.
Вот ты сон, сон мои милый.
Сперва запели в одном дворе. А потом подхватил весь хутор. Феня вышла на крыльцо.
Пела о красивой мечте людская печаль.
Женские голоса удалялись и затихали, когда мужские - с ясно пробивавшимся тенорком - вели сильно, со вздохом.
Он, да сон счастливый.
И снова одиноко загоревал женский голос.
Ой, да воротись ты...
Постепенно голоса могуче сходились в одну силу.
Он, да воротись ты,
Сон мой, да назад.
Мужчины повторили с согласной задумчивостью, в которой страстно вдруг проблеснул тенорок.
Ой, сон мой,
Воротись да назад.
Песня раскатами отдавалась в лесах, затихала там и вновь поднималась на хуторе.
Да сделай меня,
Да сделай, милый,
Ой, меня счастливой.
Может, оглянется судьба, тронут ее неведомое сердце не мольбы, с которыми от века все идет и -идет свет, а красота тронет в желании малом -: все-то оно со слезинку, что без особого колдовства можно и исполнить сои счастливый вернуть.
Аи, хоть во жизни
Один, один раз...
Заслушалась Феня, как завороженная стояла, забыла про все и вдруг очнулась от криков и плача... Не вернулся сон счастливый... Порыжелая дорога, па которой сто"
яли подводы, стала лобным местом прощания.
Столпились все у подвод. Последние объятия, поцелуи, уговоры и слезы.
- Мама, не горюй, не надо.
- Ребят береги!
- Пиши, Ваня!
- Сынок, сынок!
- Пора. Садись!
- Не пущу! - раздался крик, и упала Палаша - соседка Фени - обняла ноги мужа.- Не пущу!
Он поднял ее. Сам крикнул с гневом:
- Да что вы! Разделаем их всех к ядреной матери!
- Папа... Папаня!
- Трогай!
- О, Господи!
- Палаша... Палаша. Ботинки мои Саня пусть носит.
Не береги.
- Трогай!