"Такого и медведь не возьмет, а тихая вода утянула,- вспомнил сон и подумал:-Откуда такие слова-сроду их не слышал, и вот надо же, откуда-то взялись. Наук много, а эта-про умную и дурную нашу голову-пока что самая темная. Пожар не так страшен, как голова з разными ее замышлениями".
На обед щи щавелевые. Стройков быстро ел и поглядывал на часы.
- Или собрался куда? - заметила Глафира,
- Тронусь сейчас, Глаша. Дело одно.
- А дела у тебя с женой нет? - с вызовом сказала Глафира.
- Возвернусь к ночи. Хватит нам ночку погоревать или нет? А не хватит после войны наверстаем.
Он сел на лавку к окну, закурил: не сразу ехатьхоть чуть побыть дома, одуматься.
- Не слыхать тут чего особенного?
- Уже нового участкового на твое место назначили.
- Кого же?-поинтересовался Стройков.
- Новосельцева. Учителя... Он на фронт было, а его живо сюда.
- Вполне подходящий. Лучшего и желать не надо.
- Положишь свою фуражечку,-сказала она в его грудь, к которой прижал он ее голову. Погладил косу до самого ее кончика у пояса и еще раз погладил медленно опуская руку, чувствуя, как тоньшала коса. Вот и вся - кончилась ласка.
- К ночи вернусь. Может, и раньше. Последний раз.
Надо! Митька Жигарвв должен бы уж дома быть. Не скрывается ли?
- Опять к Фене?
- И к ней зайду.
- Зачастил.
- У Серафимы был. На полюбовиичка ее чуть не натолкнулся. Тайно выпроводила. Меня испугалась, занервничала. Возможно, и знакомый. Народу там из наших мест хватает.
- Чего ж испугалась?
- Женатый, может. Бабе его донесу,- сказал с шуткой, хотя и не до шуток было.
В милиции по месту жительства Серафимы на всякий случай просил Стройков поглядеть, что за человек к ней ходит - не уехал в ту ночь, задержался.
Помолчал немного, спросил жену:
- Значит, Новосельцева на мое место?
Намеревался заехать к нему: надо бы знать новому человеку про звенышко, которое держал уже Стройков в этой тяжелой цепи, как из темной воды тянул ее на свет.
* * *
Стройков остановил коня в лесу. Привязал поводьями к кусту, возле которого лопушились белоцветные побеги купырей, и, с осторожностью проглядывая впереди зарос* ли,стал пробираться к оврагу.
Сюда никто не ходил. Место считалось страшным, осо"
бенно исток оврага, где чернела дыра - ход в землянку, в которой когда-то, как несла молва, скрывался бандит Ловягин.
Укроет глушь и теперь. Здесь и надо сперва посмотреть: нет ли каких следов?
На дне оврага сочились родники в холодной жиже.
Прела вода в протоках - окраина болота. Мертвенный простор, где, заблудившись, гибло живое в прорвах под коварно тягучим, шелковистым мхом: мох смыкался над жертвой, когда она еще вздрагивала и билась судорожно глотало болото с бульканьем и сипеньем, вырывавшимся с аспидной мутью из бездонного чрева.
На болоте камыши, редкие деревца и светло-пурпурные поля цветущей клюквы и брусники. А дальше-кромка леса, за которым, в трех верстах, Угра и хутор Нивяный. Оттуда и бежал когда-то от погони бандит, вот в это болото. Трудно поверить, что не пропал в топях, добрался до своего логова. Стройков подходил к землянке все тише и тише, оглядываясь вокруг и вслушиваясь в лесное безмолвие. Перед землянкой, шагах в десяти, он остановился, присматриваясь к траве и кустам, выше и выше вел взором по склону. Вон и дыра - ход в бандитскую нору.
Заметил: трава примята местами, была темнее, как впадины с тенью какие-то следы. С четверть часа стоял он в неподвижности, укрывшись в зарослях. Ждал чегото, какого-то движения, знака, который вдруг выдал бы человека. Но было тихо, и Стройков вышел. Надо заглянуть в землянку. Там, может, что-то откроется.
Он встал на колено перед дырой, отвел проросший у самого порога куст волчьего лыка и фонариком посветил во тьму.
Сколько лет уж минуло, но дух прежнего ожил - встал тенью, горбясь, и медленно поднял руки к низкому потолку, готовый проклясть свет, который искал его среди этого могильного тлена.
"Я сплю страшным сном. Другого сна нет, за кровь.
Уйди! Я устал",-как бы говорило притаившееся что-то у пустых нар.
Стройков посветил туда, и тень исчезла.
"Кто ты, сволочь?.."
Землянка дышала затхлостью и гнилью прелого дерева. Березовые стены казались еще крепкими. Но коегде было видно, как из разломов насыпалась на землю пыль древесного праха. От бревен осталась лишь кора - неистлеваемая береста, которая век не сгниет. Нижние венцы были смяты, и потолок накренился. Свисали корни выросшего наверху деревца. С потолком провалится оно в пустоту. Будет расти из ямы, как напоминание о недобром месте. Маленькое, белое мелькнуло на земле под лучом фонарика...
Папироска! Стройков спустился в землянку и услышал, как зашумело в пустых стенах его дыхание, будто кто другой дышал рядом. В землянке вдруг потемнело - закрылся свет. Стройков выхватил револьвер и повернулся, прочувствовав всей кожей, как знобит страх. Это ветка волчьего лыка отпрянула - прикрыла вход.
Стройков осветил папироску. Целая. Видимо, кто-то из пачки выронил: закуривал здесь. Он поднял ее. Папироска дешевенькая, "Норд". С бережностью завернул ее в платок и убрал в сумку.
Неужели Митька Жигарев был. Кому еще охота сюда лезть.
Он вышел из землянки и пригляделся к примятой траве.
"Недавно ушел. Чуть не застал. Или спугнул?"
По вмятинам от следов он поднялся на край оврага.
Кругом непролазные кустарники и опавшая листва прошлых лет. Следы на таком месте не остаются: по нему, что по пружинному матрасу, чисто пройти.
Ростки дубков пробились из завара благодатной для корней прели.