- Надо бандита в угол загнать, свалить и жало вырвать. Чью кровь еще лизнет? Матерая гадина. Чую.
Стройков прижег папироску, с жадностью затянулся раз и погасил ее, последнюю: оставил еще на закур.
Новосельцев положил на стол целую пачку.
- Вот спасибо,- обрадовался Стройков.
- Моя, весенняя,- пояснил Новосельцев.
Он бросил курить по совету врачей: никотин мог доконать его больную руку.
- Сегодня я бандитскую землянку навестил,- продолжал Стройков.-Думал, Митька Жигарев там скрывается. Отпущен грехи свои искупить на фронте. Обнаружил в землянке папироску. Решил, Митькина. Но вот ехал сюда и засомневался. Феня одна за хутором стадо пасет. Вышел бы уж муженек к ней. За все потешился бы, а потом бы скрываться пошел. Возможно, еще не добрался. Ты Феньку-то прикрой. А то натворит.
- Нашел дело - в сторожа к ней идти. Хоть и друг мне Кнрьян, а по ревности переломает ноги.
Сегодня видел ее. Красивая, Иван, баба,- с восхищением сказал Стройков.
- Соблазнить хочешь?
- На ее узелке с Кирькой пальцы изорвешь. Настрадались. Зато и любовь.
- Надолго?
- И жизнь не вечна. Как ее любим! А вдруг и ушла.
Новосельцев закрыл книгу. Спросил:
- Кто же тогда, если не Жигарев?
- Желавин, должно быть.
- Выдумал и поверил.
- И я так думал. Никите поблазнилось, дочке Серафимы показалось, мне почудилось на темной улице,- да сама Серафима дым разогнала - перед глазами провиднелось. Вот и припомнил. Колечко на покойничке было, когда мох разгребли. Петелька на сопревших штанах осталась - на ней колечко, с замочком.
- Ну?
- И послушай, к чему гну. Что за колечко? К чему оно на штанах? Цепочка от него была, значит. А на цепочке что? Ключи? Перочинный ножичек? К чему они убийце, когда он торопится?
- Ну, ну?
- Сорвал, однако. Колечко лишь и осталось. Часы были на цепочке. Пожадничал. Потому и сорвал. А у Желавина были ручные часы. Вот и рассуди, кто под мхом лежал, кого хоронили под Серафимины причитания.
- Кто же убитый?
- В районе в то время не было пропавших. Стало быть, пришлый. Возможно, и Викентий Ловягин.
- Слух был, что Викентий в болоте пропал.
- Не было его здесь тогда. Он был на поселении в Сибири. Три года назад, перед исчезновением Желавина, ему разрешили свободное передвижение по стране.
- Значит, убитый - Викентий Ловягин?
- Не могу утверждать. А что желавинские часики и сейчас стучат, это твердо. У него на руке. У Желавина... Война... Прислушайся, Ваня, они стучат где-то здесь.
Папироска в ловягинской землянке показывает стрелочкой в бывшие ловягинские леса.
Стройков тяжело распрямился.
- Поздно я на след вышел, Иван. Война. Не успел я капкан с привадой поставить.- Бросил на голову свою форменную милицейскую фуражку, встал.
- Куда ты, Алексей Иванович? Втравил меня и деру?
- Мпе пора. Жена ждет прощаться... Я папиросочек несколько... А то без курева не дорога.
Они вышли. Уже развидияло. Как в молоке поля вокруг, и словно на мглистом островке станция. К путям бежали люди. Что-то случилось. Побежали Стройков и Новосельцев. На путях остановился санитарный поезд.
С" фронта. Синий свет в окнах. Стекла разбиты. Пробоины в стенах. На крышах кое-где пожахивало на ветру сорванное железо. За окнами раненые. Там тишина.
Тянет запахом эфира. Вышли подышать ночной свеж^тью врачи и сестры в белых халатах. Глядят а недвижную зеленоватую протоку рассвета.
Из вагона вынесли кого-то на носилках. Под г.ростннсй очертания лица, похожего на маску. Санитары сп"- ппгли к сараю за стрелкой, и от движения лпцо под простыней содрогалось, словно в крике кляло кого-то.
Санитары шли назад от сарая. Уже не спешили с пустыми носилками, в которых лежала измятая простыня.
Перед окнами толпились ждущие отправки мобилизованные и провожавшие родные их. Разговаривали с ранеными. Один с забинтованной до бровей головой тихо говорил через приспущенное окно:
- Сразу в небе огонь полыхнул и грохот, словно весь свет разорвало. Это и помню. А очнулся уже в машине. Тут и слышу, война.
Другой в соседнем окне свое говорил:
- меня возле орудия ранило. Со второй пули упал.
Мы на развилке по колонне-прямой наводкойв клочья их. Танки пошли прут. Будь у нас снарядов поболее, все помесили бы.
- Отбили мы деревню. Глянул - Е глазах почернело. Они наших раненых измесили. Один в живых остался. Били, говорит, и прикладами в лицо, в голову. Земля от крови как кисель. Изверги! Убивать их! Вернусь! - с угрозой сказал третий и поднял забинтованные руки.
Вагоны качнулись и медленно тронулись.
- Поправляйтесь, братки,- голоса жалости и доброго напутствия, на которые раненые отвечали взглядами грустными, и задумчивыми, и таящими невысказанное.
Стройков и Новосельцев попрощались на дороге.
По огородам, поседелые от росы, стояли подсолнухи перед окнами, как пришельцы с чужой стороны, опустив
головы.